Хант остановился, заглянул в её глаза. Берилл не впервые приходилось смотреть в глаза этого перевёртыша с такого близкого расстояния. Раньше, замечая, что слишком долго смотрит, она делала над собой усилие и отводила взгляд. Сейчас же не могла. Его чёрные глаза блестели тёмно-красными и бордовыми стрелками, отходящими от зрачка-треугольника, сейчас стремительно округляющегося. Глаза перевёртыша поглощали крылатую, расслабляли, затягивали в своё тепло с ещё большей, чем обычно, силой. На данный момент девушка не понимала, что приятнее, поцелуй чёртова Ханта или его открытый взгляд, облегчающий и упрощающий всё на свете.

– Тогда не останавливай меня, – попросил он.

– Ладно. Не останавливайся, пока не поцелуешь, по меньшей мере, миллион раз. Тебе же хватит этого, правда?

– На первый миллион дней – да, уверен.

– Ужин для иниаты, – объявила женщина-перевёртыш, проходя по своей стене к столику и выкладывая на него тарелки с благоухающей едой.

– Кто разрешил? – резко спросил Хант.

– Я, – донёсся голос от других дверей. Это был Шон, и он без страха насмехался над собственным отцом: – Судя по всему, леди Сильверстоун ничего не ела с самого утра. Мы же не хотим, чтобы она принимала твои ухаживания только потому, что обессилила от голода? Кстати, сколько поцелуев уже было?

– Я не считал, – принц выглядел растерянным.

– Как? – посмотрела на него Берилл и призналась: – Я тоже.

– Не больше тридцати, – успокаивающе объявил Шон. – Отец, немедленно иди прочь. Ты опаздываешь – у тебя ещё масса нерешённых дел.

– Тогда оставляю её на тебя, – поведя плечами, сказал сыну Хант и вышел.

– Я скоро вернусь, – сказал Шон крылатой и скрылся за теми же дверями, что и принц.

– Что? – улыбаясь, спросил Акшен у сына, молча следующего за ним.

– Вынужден признать, что у тебя есть шанс, – проговорил герцог. – Но не вздумай надеяться на многое. Она из практичных особ, и не позволит тебе большего, чем ровно миллион поцелуев.

– Никогда не понимал, что достойного в статусе и деньгах, – отвечал Акшен-до с мечтательным видом. – Никогда не забывал, что я – простой инуэдо. Но сейчас я чувствую себя потрясающе богатым. Как это звучит, а? Миллион поцелуев!

Шон не смог подавить вздох.

– Тем не менее, я прошу тебя умерить пыл, отец. Она останется и на второй миллион поцелуев, дай только мне срок придумать что-нибудь.

– Хорошо. Думай. Всё равно у меня в запасе ещё миллион поцелуев.

– Девятьсот девяносто девять тысяч, девятьсот семьдесят, – остановившись, сказал Шон.

Но отец его уже не слышал. Он двигался к покорению следующей вершины.

Герцог Грэм вошёл в покои Берилл. Она уже явно наелась и пила энгаму – хорошо разведённый соком крылоскол. Не иначе, как дело рук Ханви. Он-то знает, как важно бывает женщине расслабиться.

– Он должен был меня выпустить, не так ли? – спросила герцога крылатая. – Всё должно было быть именно так. Он ведь выпустит меня? Сегодня, сейчас?

– Я не думаю, леди Берилл. Он хочет сначала свой миллион поцелуев. Кто просил вас говорить ему такое?

– Не так уж я и умна, – крылатая откинулась в кресле и поднесла к губам снова незаметно наполненный герардой бокал.

Глаза леди потемнели после взглядов и поцелуев Акшена и ещё не вернули себе нормальный цвет. Оказывается холодная красавица-крылатая может быть соблазнительнее любой актрисы театра, стоит её только немного согреть.

– Вы свободны, – кивнул Шон наёмной служащей. Герарда немедленно покинула помещение, и мужчина смог высказаться: – Вы допустили ошибку. Большую ошибку. Вы действительно думаете, что после миллиона поцелуев он отпустит вас?

– Нет? – спросила она, но в её голосе было полное безразличие. – Пока миллион не насчитан, могу я посмотреть на цветы? Мне рассказывал о них маркиз Ханви.

– Не стоит. Вы многого не знаете о том, каковы правила в пределах перевёртышей. У нас свои законы. Множество.

– Но Ханви…

– Ханви своим сопровождением охранял вас. Но близятся свечи акцетта, и никто не сможет проводить вас. Вы увидите всё завтра. А сейчас прошу вас отдохнуть и насладиться звуками музыки. На линии серен старшие и младшие женщины скоро начнут игру. Вы сможете услышать всё отсюда. Можете выглянуть и посмотреть со своей площадки, но не ступайте на лестницу. Услышите свист – укройтесь в спальне. Две свечи по коридорам будут разгонять воздух. А перед сном я вернусь и помогу вам раздеться.

– Хорошо. Что? Раздеться? Вы?

– Такова обязанность любимого наследника.

– Так вы, кроме всего прочего, ещё и любимый наследник Ханта?

– Именно.

– Моргана Аргиад. Вы должны знать её. Она никогда не упоминала о вас и подобных обязанностях наследника.

– Вы не доверяете моим словам? Или же хотите обсудить Красивейшую?

– Первое.

– Смысл моего участия в вашем переодевании заключается в том, что я должен убедиться, что вы нигде не прячете если не оружия, то склянки с ядом. Для чего я должен видеть вас полностью обнажённой.

– Почему последить за этим не могут женщины?

– Они могут быть куплены. Да, в принципе это больше традиция, чем строгое правило. Но оно также имеет и другую историю.

– Любопытно послушать, – проговорила Берилл, обхватывая себя руками. На её лице скепсис едва-едва прикрывал волнение.

– Вы должны были знать, что царями перевёртышей становятся не всегда по рождению. Но что завсегда соблюдается, так это то, что царь – лучший боец. Выбранный по такому правилу, он редко оказывается красавцем, и даже не всегда варлордом, как в случае с нашим принцем Хантом. Но он волен выбирать себе как самых сильных, так и самых красивых женщин для контракта. Потому дети царя часто куда красивее его самого. Итак, царь выбрал иниату, но он ей не по душе. Скажем, форма уха не та. Тогда он назначает самого красивого наследника на обязанность её… эристы. То есть почти любовника. Он должен возбуждать желание иниаты своим видом и речами, проводить с ней время, подносить к её губам пьянящие напитки и целовать её обнажённую спину, чтобы, когда придёт ночь, царь мог прийти, укутанный во тьму, и взять готовую к любви женщину без церемоний и потерь во времени.

– Я не понимаю…

Шон почему-то опустил глаза. Не смог продолжать смотреть на неё. А Берилл кое-что поняла:

– Хм. Но всё это значит, что я могу отказаться от эристы, пока я не подписала контракта.

– Верно. Сегодня я и не планировал устраивать особенный вечер для вас. Я просил Ханта не приходить, дать вам время.

– Но он мог прийти, даже когда контракт не подписан?

– Вы забываете, что он хозяин этих пределов – раз. Что он импульсивен и влюблён – два. Что контракт – это оформление рождения в будущем ребёнка перевёртыша, а вовсе не право любить как того хочется – три.

– Мне кажется, что моя голова сейчас вмещает много слишком диких и непонятных фактов. Не как хочется мне? Что же, Хант в своих пределах может всё, что хочет, потому что сильнее всех?

– Грубо говоря – да.

– Я… отказываюсь.

– Поэтому я здесь.

– Понятно, почему Ханви так странно смотрел на вас перед уходом.

– Вы понимаете, насколько красивы?

Берилл с некоторым усилием сглотнула.

– Не расточайте обаяние понапрасну. Я планирую выбраться отсюда в ближайшее время.

– У вас все шансы. Вы легко можете поставить Ханта на место. Он робеет перед вами. Только отмените этот несвоевременный миллион поцелуев.

– Как?

– Очень просто. Вам он не нужен. Вы не хотите. Так и заявите ему, когда он явится.

– Ладно. Но он точно не придёт этой ночью? Я могу спокойно спать?

– Я не могу дать гарантий. Но я сообщу ему, что обязанности эристы сегодня не выполнял, так что он… он не станет надеяться на всё и сразу.

Шон уже пятился в сторону двери, и Берилл в последний раз окликнула его:

– Герцог! Эти… меня сильно смущает, что каждый может видеть меня из коридора.

– Ах, это… – Шон оглянулся на стену в мелких отверстиях. – Когда-нибудь я расскажу вам для чего всё это. Но можете быть уверены – герарды в обязательном порядке будут закрывать стену панелями снаружи. Всегда, когда в этом есть смысл. Отдыхайте.

Он ушёл. Берилл допила сладкий напиток и, поднявшись на ноги, поняла, что её опоили чем-то совершенно не способствующим борьбе за свою независимость. Едва добралась до постели, как голова её сама собой склонилась к прохладным шёлковым простыням, а глаза закрылись, и почти сразу леди сладко уснула. Шон приходил, чтобы полностью раздеть её, уложить и укрыть, но Берилл было всё равно, и она даже не сопротивлялась.

Электроуказатель застыл в трёх свечах до рассвета, когда леди Сильверстоун проснулась. Она пролежала полторы свечи, просто любуясь тем, как через мелкие отверстия в стене, внутрь погружённой во мрак спальни, попадает бело-жёлтый свет из шахты. Создатели наверняка добивались подобия ночному звёздному небу – зрелища, особенно привлекательного для перевёртышей.

Внезапно некоторые "звёзды" погасли. Берилл не думала, что может вздрогнуть, но это случилось, когда она поняла, что на лестнице подле её спальни появился кто-то. Он стоит там, не решаясь войти. Неужели Хант?

Берилл захотела встать, но тело странно плохо слушалось, к тому же, Шон раздел её до самого последнего лоскутка и убрал всю одежду. Осталось только закутаться в простыни и выжидать, притворяясь спящей.

Посетитель распахнул двери и вошёл. Пока он не повернулся лицом к свету, Берилл не могла быть уверенной в том, что это Хант. Но это был он. Несмотря на тьму, он уверенно двинулся к её постели. Ну, ещё бы…

– Берилл, – позвал он её отнюдь не уверенным и властным голосом. – Берилл.

– Я слушаю.

– Разреши мне быть с тобой сейчас.

– Не разрешаю. Я хочу спать.

– Спи, – сказал он, но, тем не менее, сел на край постели.

Крылатая снова смотрела на "ночное небо", и молчание длилось и длилось. Даже дольше, чем должно бы, потому что в тот момент, когда через тонкую ткань Берилл почувствовала руку перевёртыша на своём бедре, она промолчала. Его рука заскользила вверх и крылатая подумала, что если сделает, как хочется, и ударит, то простыни соскользнут с её тела. Пусть темно, но перевёртыши хорошо видят даже при самом малом источнике света.

– Больше никогда не приходи ко мне ночью, ясно?

– Ясно, – его рука сжалась в кулак и исчезла.

– И миллион поцелуев… я их отменяю.

Он ничего не сказал, только по части его силуэта на фоне "звёзд" стало видно, что задышал принц-перевёртыш если не быстрее, то точно глубже.

– Лучше просто верни меня домой, потому что всё бесполезно, – повысила она голос, и он встал.

Миг смотрел на неё, наверное, а затем молча ушёл. Берилл, даже не успев поволноваться всерьёз, тут же успокоилась. И как по волшебству сладко-сладко уснула.

Шон вернулся утром.

– Я немного сомневалась в вас, – начала без приветствий Берилл, – но поняла, что ваши советы пришлись как нельзя кстати… у вас на щеке что-то чёрное… он приходил ночью, но скоро ушёл, сам.

– Знаю, – герцог потёр сразу обе щеки и, увидев на левой ладони тёмный след, поменялся в лице.

– Что случилось? – спросила крылатая и тут же вспомнила, что у перевёртышей чёрная кровь, а это в свою очередь значит…

– Я был в Хантовых залах сейчас. Тренирующиеся оказались ко мне слишком близко, – объяснил герцог Грэм, морщась.

– Не знала, что на тренировках кровь должна хлестать во все стороны.

– Смотрю, вы уже одеты, – отметил Шон и без всякого перехода объяснил: – Принц слишком расстроен из-за своей ночной неудачи. Обычно он куда более точен и аккуратен.

– Вы кажетесь задетым куда более серьёзно. Будто сами ранены.

– Я – нет. Но он тренировал моего любимого сына. Это его кровь.