– Думаешь, дяде Херрику удастся отговорить папу посылать тебя?

– Я на это и не рассчитываю, – с тоской выдыхаю я. – Если твой папенька что и решил, то никто не сможет заставить его передумать.

На этих словах со стороны Лери доносится тихое фырканье, а я глаза закатываю. Нет бы молчать, не отсвечивать и вовсе слиться с её дурацкими бабочками. Так нет же, Валейт будто просится на новый раунд противостояния с Миррой.

Благо внимание принцессы уже переключилось на мои проблемы.

– Мама могла, – со светлой грустью произносит она и берёт меня за руку. – Раньше папа был куда сговорчивее и мягче.

Её глаза трогает пелена прошлого. Мы замолкаем. В комнате раздаётся лишь шуршание перекладываемой одежды да трепыхание крыльев Шуша, который подозрительно крадётся в сторону кровати Лери.

– Ладно, что-то я не о том, – улыбается Мирра и ведёт меня к неприметной двери в маленькую ванную комнату.

Над тумбой с раковиной висит большое зеркало. Ажурная вязь на его ободке вспыхивает золотистым светом, когда Мирра касается серебристой глади.

– У тебя есть минут двадцать, не больше. Потом папенькины Тени засекут, что я разговариваю далеко не с ним – могут возникнуть вопросы.

– Да-да, спасибо! – суетливо бормочу я, отодвигая подругу бедром и выжидательно глядя на его поверхность.

Будучи альвой Света, Мирра через отражения может связаться с кем угодно. Главное тут – чтобы принцесса прежде видела зеркало, к которому позже будет тянуться магией.

– Двадцать минут, – мягко напоминает Мирра и выходит из ванной.

Плотно прикрывает дверь, но до меня всё же доносится её фраза:

– Ещё раз усыпишь меня – нашей дружбе конец.

Я тяжко выдыхаю, но в следующее мгновение рябь на зеркальной глади приковывает к себе всё внимание. Моё отражение, в котором я вижу бледное лицо с россыпью веснушек и большими бирюзовыми глазами, стирается. Теперь передо мной виднеется гостиная в нашем родовом поместье. Зеркало там висит так, что я вижу всю комнату во всей её красе: средних размеров помещение, стены которого увиты многочисленными растениями. Солнечный свет, льющийся через большие арочные окна, играет всполохами на хрустальных каплях ламп и боках ваз. Несколько диванов и кресел, которые мама вырастила собственными руками, прячутся под зелёным ковром из мягкой травы. Но примечательна сейчас не обстановка.

Спиной ко мне двигается грузная фигура бабушки. Волосы цвета припылённой меди и аляповатый кардиган не оставляют сомнения в том, что это именно она. Воровато оглядываясь, она крадётся в противоположную от зеркала сторону. И только отследив направление её движения, я понимаю, чего хочет эта хулиганка.

– Бабушка! – гаркаю я, стоит ей только приблизиться к папиному стеллажу с напитками и, самое главное, сигарами. – Тебе нельзя!

Бабуля, подпрыгнув на месте и мгновенно развернувшись, театрально хватается за сердце.

– Кара! Вот послали же Шестеро внучку! И имя ещё под стать дали! – причитает она, а сама тем временем шажок за шажком приближается к заветной полочке с драконьим табаком. – Чего пугаешь-то?

Я прищуриваюсь на старую лису, показывая, что её уловки меня не пронимают.

Бабуля Виреми хоть и имеет кровь альв в своём роду, всё же больше взяла от людей. Поэтому и стареет быстрее чистокровных альв. И здоровье у неё гораздо хуже, чем, например, будет у меня в её возрасте.

– Бабуля, – угрожающе начинаю я, – господин Фелальк запретил тебе всякие излишества.

– Всё есть яд, и всё есть лекарство, – философски отмечает ба, опираясь на нижнюю, выступающую как столешница полку стеллажа.

– Бабуль, ну ведь надо знать меру, – сдвинув брови, пытаюсь вразумить её.

– О, это ты хорошо сказала! – тут же оживляется ба, и морщинки на её лице разглаживаются сами собой. – Слышала, что у наших соседей из Конклава мера – это вполне себе вещественная величина. Кажется, двадцать шесть литров или около того.

– Матерь помилуй! – вздыхаю я, понимая, что мне просто не хватает опыта переспорить эту плутовку. – Ладно, ба, я не за этим. Можешь позвать маму и папу?

Улыбка исчезает из голубых глаз бабушки, а на лицо набегает туча.

– Что-то случилось? А я говорила этим умникам: надо было тебя на домашнем обучении оставить. Нет же, как же, девочка одна взаперти, ей надо в соц… – бабушка запинается, пытаясь вспомнить заковыристое слово, – соци-ум. Тьфу ты, начитаются всяких книг, а потом ересь в голове остаётся.

Причитая, она бредёт к выходу из гостиной, а мне остаётся только головой качать. Бабушка Виреми на самом деле довольно прогрессивная натура. В курсе всех новомодных течений и была первой, кто предложила отправить меня в академию «Пацифаль». Но стоит чему-то пойти не так, как она же начинает отстаивать патриархальные устои и утверждать, что её просто не так поняли.

Иногда мне кажется, что вся моя любовь к спорам и соревнованиям досталась именно от неё.

Едва дверь за бабушкой закрывается, как я подпрыгиваю от её громового крика:

– Авива! Хэррик! Там Кара опять в зеркале маячит!

И вот скажи, что бабуле скоро девяносто. Таким голосом даже Летнюю стражу построить можно!

– Объясните уже ей, что нельзя просто так в зеркало соваться. – Дверь распахивается, и до меня доносится ворчание ба. – Так и до сердечного припадка довести можно.

– Не надо воровать мои запасы табака – и не будет никакого припадка, – парирует папа, заходит в комнату и тут же находит меня взглядом.

А у меня сами собой губы растягиваются в улыбке. Я так рада его видеть, что у меня слёзы на глазах выступают. А может, это оттого, что подсознательно жду: папочка решит все мои проблемы, и мне не надо будет ехать к страшным драконам.

Отец, ответив мне не менее радостной улыбкой, подходит ближе к зеркалу и оглядывается. Явно ожидает маму. Он уже понял, что просто так я бы не стала пользоваться силой Мирры и вызывать их. И значит, разговор предстоит серьёзный.

– А как бы вы узнали, что она тут болтается, если бы я по твоим запасам не шуршала? – продолжает бухтеть ба и тут же, поняв, что раскрыла себя подчистую, недовольно поджимает губы. – Ой, ну вас. Лишаете старую несчастную женщину последней радости.

– Мы даём старой несчастной женщине возможность и дальше отравлять, ой, простите, радовать нас своим присутствием. – Последней в гостиную заходит матушка.

Как всегда одетая в рабочий комбинезон, она стягивает с рук защитные перчатки и, поправив длинный блондинистый хвост, подходит к папе.

Рослый, крепко сложённый отец и хрупкая, при своём достаточно высоком росте, мама – они настолько гармонично смотрятся рядом друг с другом, что сразу веришь в небесное предназначение. Их и вправду будто Шестеро свели. Особенно если вспомнить характеры родителей: степенный и рассудительный у отца и импульсивный, гиперактивный у мамы. Две уравновешивающие противоположности. Они всегда были для меня примером, и именно такое понимание я ищу в наших с Ильке отношениях.

И вроде бы даже нахожу?

Задумавшись, я разглядываю замерших передо мной родителей. И не сразу понимаю, что у меня на глазах снова наворачиваются слёзы. Не видела их всего какую-то неделю, а уже так соскучилась.

– Ну что ты, милая. – Мама тут же подходит ближе, будто хочет погладить меня по щеке. – Что случилось, кактусёнок ты мой?

– Ну ма-а-а-ма, – тяну я, украдкой вытирая слёзы и неловко улыбаясь. – Я уже давно не кактус.

– Для меня ты всегда будешь моей любимой колючкой, и не спорь, – с улыбкой в голосе отвечает она, а уже через мгновение в её глазах появляется серьёзность. – А теперь рассказывай, что у вас там случилось.

– Стресс! Стресс у ребёнка случился! – вставляет бабушка своё авторитетное мнение. – Это всё ваши академии и разнополое обучение! Вот в мои времена учились в школах для девочек и никаких тревог не знали…

– Мама! – обрывает папа, стрельнув в бабулю строгим взглядом зелёных глаз. – Выйди, пожалуйста. Я так понимаю, у нас немного времени?

Он подбородком указывает на искажения, стягивающиеся от кромок зеркала к его центру. Минуты, отведённые мне Миррой, совсем скоро истекут.

– Да-да. – Я быстро киваю и так же быстро выпаливаю: – Нас отправляют в академию Илларии. Мы будем учиться у драконов. Владыка сегодня объявил.

Всего на секунду в комнате повисает молчание, за которое родители успевают обменяться изумлёнными взглядами. А затем за пределами моей видимости что-то грохает и разбивается.

– Я так и знала, – доносятся причитания бабушки. – Мою кровинушку, мою рыжулечку – и в логово к этим чешуекрылам?! Не позволю, слышишь, Хэррик! Вы меня в могилу сведёте своими новациями!

– Да это вы нас скорее на встречу с Дарующим отправите, – внезапно огрызается всегда милая мама. – Прекращайте стенать, тут думать надо.

– А что думать? – бабушка и не собирается успокаиваться. – Забирать надо нашу крошечку! Пока драконы про её дар не прознали.

– Мама! – в один голос восклицают родители.

Переглядываются друг с другом, и папа, нахмурившись и пригладив коротковатую рыжую бороду, произносит:

– Я поговорю с Альгералем. Он не может не понимать, какой угрозе тебя подвергает.

– Вот-вот, поговори с пакостником! – снова долетает от бабушки.

– Виреми!

– Да сто лет почти как Виреми!

– Так и Владыка твоего возраста, а ты его пакостником зовёшь.

– Сто лет, а ума как не было, так и нет, – парирует бабуля.

Я только успеваю переводить взгляд с огрызающихся родителей туда, где должна находиться ба. Сужающееся поле зрения не даёт мне разглядеть её, но я уверена: она и не думает сдаваться. Если понадобится, сама пойдёт к Владыке.

– Так, всё, мама. – Отец хлопает в ладоши. – Иди-ка, посиди на веранде. Пока нас тут за оскорбление первого лица королевства под белы рученьки не взяли.

– Да какой ты первый советник тогда, если тебе и гадости про правителя говорить нельзя?

Чтобы бабушка не оставила за собой последнее слово? Да такого никогда не было. Потому отец лишь закатывает глаза и оставляет без ответа этот выпад.

А той только того и надо. Кряхтя и ругаясь, она шаркает в сторону выхода, и уже на самом пороге я всё же замечаю её. А также шкатулку с драконьим табаком, который ба всё же умудряется свистнуть.

Мне бы её целеустремлённость.

– Милая. – Мама подходит ближе к зеркалу и заглядывает в почти закрывшееся окошко. – Мы что-нибудь придумаем. Пока сделай вид, что подчиняешься приказу. Незачем устраивать скандал и привлекать лишнее внимание.

– Хорошо, – киваю я и неуверенно улыбаюсь. – Я всё сделаю.

– Умничка. – Маму сменяет папа. – И помни, мы тебя очень любим.

– И я вас, – говорю дрогнувшим голосом и тянусь ладонью к зеркалу.

Но оно уже снова просто зеркало. Сеанс связи закончился, так и не принеся мне ясности. Разве что настроение поднялось от выходок бабушки.

– Ладно. – Я одёргиваю строгий форменный китель. – Папа обязательно всё исправит.

Проговариваю для себя и в этот же момент слышу звон разбившегося стекла и громкие вопли Полери:

– А ну, пошёл вон, мотыль озабоченный!

Вылетаю в комнату и застаю крайне странную картину. Стеклянная клетка, в которой обитали павлиноглазки Лери, валяется на полу. Сами бабочки порхают под потолком, а вот причина беспорядка – Шуш – носится чуть ниже, спасаясь от альвы Ночи.

– Иди сюда, пушистое исчадие Неведомого! – злится Лери и, тяжело дыша, усаживается на кровать.

Шуш же, резко спикировав, бросается ко мне на грудь и принимается обиженно шушукать. То и дело оглядывается на Полери и тычет в неё лапкой.

– А вот нечего на меня ябедничать, – отмахивается подруга и поднимает на меня глаза. – Ты вообще в курсе, что у него брачный период начался?

Шестеро, только этого не хватало!