VI

В среду утром дождь прекратился. Выглянуло солнце, и его золотистые лучи ложились густыми пятнами на умытую ночным дождем траву и кусты. Наступил новый день, который принес новые заботы, а вместе с тем новые мысли и переживания. Маша проснулась позднее обычного. Она встала, накинула на себя легкий ситцевый халатик и пошла на кухню. Мария Петровна давно ушла на работу. На столе она оставила Маше большую глиняную кружку с молоком, ломоть серого хлеба и яйцо, сваренное вкрутую. Девушка с большим аппетитом позавтракала, потом сполоснула кружку и лишь после этого вышла в сад. Осторожно ступая, чтобы не замочить ноги о еще мокрую после дождя траву, Маша прошла к скамейке и присела на самый краешек. Где-то вдали пел соловей, заливаясь и захлебываясь. Пение соловья время от времени нарушали удары топора, доносившиеся из дома напротив. Деревня постепенно возрождалась из пепелища, оставленного немецкими захватчиками. Вернувшиеся с войны мужики истосковались по родной земле, плотницкому делу и, вообще, по тихой, мирной семейной жизни. Правда, немногие семьи дождались своих кормильцев. К их числу относилась и Мария Петровна Светлова, у которой война отняла не только мужа, но и детей. И все, что у нее осталось – это вера и надежда, и она каждый вечер перед сном неистово молилась перед маленькой иконкой о скорейшем возвращении самых близких ей людей. При этом она тихо плакала, и Маша, глядя на хозяйку дома, нервно покусывала губы, стараясь сдержать слезы. В силу своего характера девушка всегда быстро и свободно сходилась с людьми. Но с Марией Петровной все обстояло иначе. Хозяйка дома с самого начала повела себя с Машей отчужденно: подчеркнуто вежливый тон, никаких расспросов и бесед по душам. Часто по вечерам, сидя за чашкой чая в полной тишине, Маша незаметно бросала взгляды на Марию Петровну и невольно думала: «А ведь она могла бы быть моей матерью, доброй и любящей».

Маша не сомневалась, что Мария Петровна, несмотря на свой суровый вид, который она пыталась придать себе, на самом деле не была такой холодной и неприступной. И вскоре Маша получила тому подтверждение.

Трагический случай в поселке Мураши, повлекший за собой смерть семнадцатилетнего парня и его отца, явился именно тем толчком, который сблизил женщин. В тот день, когда Михась Ямпольский умер, Маша пришла домой с работы поздно.

Она переступила порог дома и, глядя на Марию Петровну, с болью в голосе сказала:

– Мария Петровна, он умер… Михась Ямпольский, красивый черноволосый парень, любимец мурашовских девушек, сегодня умер.

Шатаясь из стороны в сторону, Маша прошла в свою комнату и со стоном повалилась на кровать.

Крупные слезы бежали по бледному, как полотно, лицу девушки, время от времени она выкрикивала полусвязные фразы:

– Мы так хотели его спасти… Двенадцать дней он умирал на наших глазах, и двенадцать дней мы боролись за его жизнь… Но, Боже, почему ты так жесток, почему ты дал ему умереть?

Мария Петровна знала о трагическом событии, произошедшем в поселке Мураши. Новость эта с молниеносной быстротой облетела близлежащие деревни и вызвала в душе каждого чувства боли и страха. Саперы, вызванные местными властями, обнаружили на колхозном поле, где подорвались на немецкой мине отец и сын Ямпольские, склад немецких боеприпасов. Потребовалось несколько дней, чтобы обезвредить их. Возможно, Михась и его отец своими смертями спасли не одну человеческую жизнь. Глядя на девушку, Мария Петровна почувствовала сильное волнение. Она села рядом с Машей на кровать и морщинистой старческой рукой стала гладить ее по волосам.

– Все, все… успокойся… Не надо так убиваться, – утешала Мария Петровна девушку.

Маша подняла мокрое от слез лицо, прерывисто всхлипнула и, опять зарыдав, бросилась в объятия Марии Петровны.

Так, обнявшись, они сидели долго в ночи, то плакали, то на какой-то миг замирали, успокаивая друг друга. Тяжело и больно было у обоих на сердце. Наконец, устав от рыданий и слез, они вдруг ощутили потребность излить друг другу души. Маша рассказала Марии Петровне о войне, о тяжелой изнурительной работе в военном госпитале, о первой своей операции, когда она чуть не лишилась чувств при виде раздробленного тела молодого бойца. Вспомнила она и о главном враче военного госпиталя – Соколове Петре Степановиче, которого, мало сказать, любила и уважала, Маша преклонялась перед ним. Именно он научил ее смотреть на жизнь широко раскрытыми глазами, любить людей, приходить им на помощь, не терять веру и бороться за их жизни до конца, даже несмотря на неизлечимость болезни. Мария Петровна слушала девушку и удрученно кивала головой. А Маша все говорила, говорила…

– Девочка моя, Машенька… прости меня. Несправедлива я была к тебе, – наконец не выдержала Мария Петровна и прижала девушку к груди.

– Это вы меня простите, Мария Петровна, простите, если я невольно чем-то вас обидела, – в ответ сказала Маша.

– Ну что ты, девочка, – смущенно промолвила Мария Петровна, ласково погладила девушку по волосам и посмотрела на нее с такой любовью и нежностью, как может смотреть только мать на своего обожаемого ребенка.

Неприязнь, обида и в какой-то мере даже злость на девушку за то, что та появилась в деревне и проявляла особый интерес к Григорию, который, если бы не война, мог бы стать ее зятем, показались Марии Петровне ничтожными и мелочными. Девушка вдруг предстала перед ней в ином свете, и она сначала нерешительно, потом все смелее и смелее стала рассказывать Маше о своей жизни.

Мария Петровна была очень молода, когда познакомилась с Савелием Назаровичем Светловым. Сильный, уверенный в себе, но порядком неотесанный в обращении с девушками, он был сначала отвергнут ею. Были женихи и получше. Но крепко запала парню в сердце Мария, свет не мил, только и грезил ею. «Моя будет, никому не отдам», – твердо решил Савелий и начал действовать. Теперь, куда бы ни шла Мария, где бы ни появлялась, он всегда был рядом, поблизости. Сначала Мария Петровна не обращала на него никакого внимания, как, впрочем, делала и раньше, но потом, когда обратила, – ее девичьему самолюбию стало льстить, что Светлов прибегнул к такому необычному способу проявления чувств. Постепенно она привыкла, что, просыпаясь утром, находила на подоконнике своего окна большой букет полевых цветов, а вечером ловила на себе его взгляды, полные обожания и любви. Прошло несколько месяцев. И вот однажды Мария Петровна не нашла на подоконнике привычный букет, а вечером лицо Савелия ни разу не мелькнуло среди деревенских парней. «Подумаешь!» – вздернув носик, подумала она. Но на другой день Мария Петровна уже сознательно искала глазами Савелия, но увы… все напрасно. А через несколько дней, когда она так и не увидела среди своих поклонников самого преданного кавалера, ей вдруг стало грустно, настроение моментально испортилось, и даже Валерий Петров, считавшийся самым удачливым претендентом на ее руку, не смог его улучшить. Шли дни. Савелий не появлялся. Тогда Мария Петровна, переступив через свою гордость и самолюбие, спросила у Николая Палкина, почему его друг Савелий Светлов перестал приходить на «улицу». Николай минуту-другую помолчал, прежде чем ответил, что, похоже, Светлову стало скучно и неинтересно на «улице», и он нашел себе занятие более увлекательное. «Скучно и неинтересно!» – уязвленная в самое сердце, чуть не выкрикнула Мария Петровна, но вовремя опомнилась. Но гордость… ее гордость была уже задета. Подумать только, Мария была так мила Савелию. Любящие взгляды, вздохи, разрывающие душу… что все это было, если не любовь! Нет, он не может так жестоко с ней поступать. Мария Петровна была готова разрыдаться от обиды и злости. Шутки деревенских парней, так забавлявшие ее раньше, их комплементы и ухаживания стали теперь злить и раздражать. Мария Петровна страдала. Она не могла найти этому объяснение, но ее самым заветным желанием было увидеть Савелия Светлова. И вот наступил день, когда она, вконец измученная и настрадавшаяся, постучала в дом Светловых. Савелий открыл ей дверь и от неожиданности застыл на месте. Мария надменно повела плечами и вдруг, громко зарыдав, со словами «Ну куда же ты пропал?» бросилась ему на грудь.

– Такова история моей любви, которую не назовешь романтичной, а скорее поучительной, – сказала Мария Петровна.

– А что было дальше? – девушка еще теснее прижалась к хозяйке дома и с нескрываемым любопытством посмотрела ей в глаза.

– Дальше? – задумчиво переспросила Мария Петровна. – Мы поженились и наша семейная жизнь, теперь, когда я смотрю на нее с позиции сегодняшнего дня, была счастливой. Конечно, в ней было все: горе, мелкие семейные неурядицы и крупные ссоры, счастливые и незабываемые моменты, связанные с рождением детей. Но самым главным в нашей с Савелием жизни была любовь. Если хочешь знать, именно от безумной любви появилась на свет Ольга.

– Как это? – Маша широко раскрыла глаза.

Мария Петровна с мечтательным видом посмотрела на девушку и начала свой рассказ, который так поразил и очаровал Машу, что та восторженно воскликнула: «Здорово!».

– Я сейчас покажу тебе этот рисунок, – сказала Мария Петровна. – С него все и началось. Правда, рисунок от времени пожелтел, стал ветхий, и мне пришлось снять его со стены и спрятать в сундук. Но когда мне становится на душе совсем муторно, я достаю его и подолгу любуюсь, вспоминая былые времена.

Мария Петровна подошла к сундуку и с трудом открыла тяжелую крышку. Рисунок был завернут в толстую холщовую тряпку. Мария Петровна развернула ее и протянула Маше небольшой лист пожелтевшей бумаги. Девушка с нескрываемым интересом стала рассматривать рисунок.

– Мария Петровна, а Ольга в детстве действительно была так похожа на малышку, изображенную на этом рисунке? – спросила Маша.

– Да. Одно лицо.

«Если в детстве Ольга была таким очаровательным ребенком, то я могу представить себе, как хороша она сейчас», – подумала Маша, и сердце ее сжалось от зависти, внезапно охватившей ее.

Девушка впервые подумала об Ольге в настоящем времени. Любовь эгоистична, и Маша в полной мере это испытала. Рядом с Григорием она видела только себя. Ей хотелось верить, что Ольги уже нет в живых, и именно этим она оправдывала все свои поступки. Маша вернула Марии Петровне рисунок, не смея даже взглянуть ей в глаза. Ей показалось, что Светлова догадалась, какие черные мысли витали в ее головке. И она была недалека от истины.

Звук топора вдруг резко прекратился. Маша томно изогнулась и задрала халатик чуть выше колен, обнажив стройные ноги для загара, а лицо, наоборот, прикрыла большим листом лопуха. Постепенно нега овладела Машей, и она незаметно для себя погрузилась в полудрему. В это время скрипнула садовая калитка, и во двор вошел мужчина в военной форме с орденами Боевой Славы и Красной Звезды на груди. При виде Маши, сидящей на скамейке под яблоней, на его лице появилась радостная улыбка и он, тихо ступая, направился к девушке.

Приблизившись, военный стремительно сбросил с плеча вещмешок на землю и, подняв Машу на руки, радостно воскликнул:

– Сестренка, солнышко мое! Я вернулся!

– А-а-а, – перепуганная насмерть, громко закричала Маша и стала руками отбиваться от мужчины, который опешил от крика и безмолвно застыл, продолжая держать девушку в своих объятиях.

– Да отпустите же меня, медведь, – девушка с силой уперлась руками в грудь мужчине.

– Вот черт, я, кажется, ошибся. Извините, – в недоумении пробормотал мужчина и опустил Машу на землю.

Девушка нервным движением одернула халатик и, поджав губы, устремила взор на незнакомца.

Перед ней стоял высокий военный в чине майора, на первый взгляд ему можно было дать лет тридцать – тридцать пять. Плотная сильная фигура была сложена безукоризненно. Чисто выбритое смуглое лицо с высоким лбом, серые глаза и зачесанные назад коротко подстриженные светлые волосы – внешний облик мужчины мало напоминал увальня медведя, он был даже симпатичный. Но руки… Они были большие, мускулистые и сильные, как у русского богатыря из народной былины.

«Медведь», – подумала Маша, а вслух произнесла:

– Кто вы?

– Я хозяин этого дома, вернулся с фронта. А вот кто ты и что здесь делаешь?

– Ой, – девушка радостно всплеснула руками. – Я знаю, кто вы. Мария Петровна не раз показывала мне вашу фотографию. Вы средний сын семейства Светловых, Сергей. Извините меня, что я так… но вы слишком неожиданно появились.

– Да, я Сергей, – все более изумляясь, согласился Светлов. – Я напугал тебя. Но поверь, это произошло непроизвольно. Просто я принял тебя за свою сестру Ольгу, но вижу…

– Я Маша Прохорова, – поспешила отрекомендоваться девушка и протянула военному руку, которую он после некоторого колебания крепко пожал.

– Что ж, Маша Прохорова, будем знакомы.

– Я работаю медсестрой в больнице в поселке Мураши. Мне негде было жить, и Мария Петровна приютила меня в вашем доме. Но вы не беспокойтесь, это временно. Больница должна обеспечить меня жильем.

– Да нет, живи. Я не возражаю. Только почему ты обращаешься ко мне на «вы»? Я старше тебя лет на семь, не больше. Так что брось эти вежливые обороты, будь проще и к тебе потянутся люди. Все поняла?

– Так точно, товарищ майор, – повеселев, выкрикнула Маша и вытянулась по стойке смирно.

– Вольно, – Сергей улыбнулся. – Была на фронте?

– Да, майор. Прошла с военным госпиталем от Москвы до немецкого города Кюстрин. Но об этом, майор, потом… Боже мой… если бы ты знал, как будет счастлива Мария Петровна твоему возвращению. Если бы ты знал!!! – Маша тронула Сергея за руку. – Я сейчас сбегаю за ней. Она с бригадой в колхозном саду собирает яблоки. Мама твоя – бригадир, так что сам понимаешь…

– Бригадир!? – Сергей покачал головой – Маша, а где Ольга?

– Разве ты ничего не знаешь? – девушка с растерянным видом посмотрела на Светлова.

– Нет, абсолютно ничего. Я почти год провел сначала в госпитале, потом в санатории. Меня ранило в голову, и я на какое-то время потерял память. Представь себе, я забыл собственное имя, не мог вспомнить, откуда родом, не говоря уже о том, в какой войсковой части служил и что со мной произошло. Ощущение ужасное. Голова словно ватная, ничего не тревожит и не беспокоит. Я был точно живой полутруп без прошлого и, можно сказать, без будущего.

– Ужасно! Теперь понятно, почему на тебя пришло известие как на без вести пропавшего.

– Даже так?! Впрочем, этого следовало ожидать. Но ты не ответила на мой вопрос. Ольга… где она?

– Ольга? – девушка на секунду застыла. – Знаешь, Сергей, ты лучше иди в дом, располагайся, а я сейчас приведу Марию Петровну. Я скоро, – Маша резко повернулась и бросилась к калитке.

– Маша! – попытался остановить ее Сергей, но девушка лишь махнула рукой.

Сергей поднял вещевой мешок с земли, блаженно расправил грудь и в радостном возбуждении чуть слышно прошептал:

– Я дома!

Мария Петровна что есть силы бежала домой через колхозное поле, огороды, мимо церкви и деревенского кладбища. От сильного бега она спотыкалась, на миг останавливалась, чтобы перевести дух, и вновь бежала. Маша еле поспевала за ней

– Сереженька, это ты! – задыхаясь от бега, радости и волнения, воскликнула седая мать и бросилась к сыну. – Какое счастье! – сил не было, и она беспомощно повисла на руках Сергея.

– Ма-ма… – Сергей подхватил Марию Петровну на руки и осторожно, как самую дорогую ношу, посадил на стул. – Что с тобой, мама?

– Сердце… что-то сдавило… дышать нечем, – Мария Петровна прижала руку к груди, лицо ее перекосила болезненная гримаса.

– Маша, помоги мне, – выкрикнул Сергей.

Девушка бросилась к Светловой.

– Мария Петровна, сделайте глубокий вдох и на миг задержите дыхание. Так… А теперь медленно выдохните. Хорошо. Повторите еще раз. Глубокий вдох и медленный выдох, – Маша повернулась к Сергею. – Принеси стакан воды. Вода в графине на кухне.