Кроме того, в больнице работали еще несколько сотрудников: сестры Дерюгины Верочка и Шурочка, исполнявшие обязанности медсестер, и две санитарки – Козлова Вероника Владимировна и Алексеева Дорофея Николаевна.

Маша проработала почти месяц в больнице, когда произошел трагический случай. День был воскресный. Примечательно, что в именно в этот день главврач впервые за долгие месяцы решил устроить себе выходной. Накопилось много работы по дому, да и потом… Приснился ему сон. Жена и дети, нарядные и улыбающиеся, шли ему навстречу по цветущему лугу. Он ускорил шаг, потом побежал… Еще мгновение, и Виктор Макарович заключит их в объятия, но вдруг милые образы развеялись, словно дым, и он проснулся. Наутро главврач решил в ближайшее воскресенье обязательно пойти на кладбище и навестить могилы жены и детей.

В девять часов утра Маша была уже в больнице. Дорофея Николаевна старательно мыла полы в коридоре, забывая споласкивать половую тряпку в ведре с водой, отчего весь пол был в грязных разводах. Маша покачала головой, но промолчала. Кивнув санитарке в знак приветствия, она проследовала в ординаторскую. Кирилл Сергеевич был уже на рабочем месте и каллиграфическим почерком старательно заполнял историю болезни Медынской, которую планировали выписать через несколько дней.

– Кирилл Сергеевич, доброе утро, – приветливо поздоровалась Маша с Потоцким, подошла к окну и распахнула его настежь. – День сегодня будет замечательный. Ну, а как у нас дела? Шурочка уже пришла?

– Дела, дела… – Потоцкий поднял голову и почесал затылок. – Шурочка? Ах да, Шурочка… Нет, она еще не пришла. Машенька, голубушка, вы же знаете… – Потоцкий не успел закончить фразу, как раздался невероятный по силе взрыв, потом еще и еще.

Стекла сильно зазвенели, входная дверь с шумом открылась.

– Кирилл Сергеевич, что это? – воскликнула Маша и, выглянув в окно, с тревогой оглядела местность.

Перед ней была липовая аллея, справа – убогие жилые дома, а за ними тянулись колхозные поля.

– Прямо как на войне. Нет, правда… Такое впечатление, что взорвалась противотанковая мина.

– Машенька, какой там взрыв, какая противотанковая мина… Глупости все это, – возразил Потоцкий и с невозмутимым видом продолжил работу.

– Слыхали? – в комнату заглянула Дорофея Николаевна. – Мальчишки, вот шалопаи… Затеяли войну… В шестой и седьмой палате оконных стекол как не бывало.

– Дорофея Николаевна, вы думаете, это мальчишки балуются? – засомневалась Маша.

– А кто же еще? Конечно, они, негодники. Узнать бы, кто именно, да рассказать все родителям. А те уж задали бы им трепки, – Дорофея Николаевна погрозила кулаком воображаемым мальчишкам и закрыла дверь.

– Мальчишки!? – с выражением полного изумления на лице произнесла Маша.

В 9:45 утра к зданию больницы, поднимая пыль столбом, подъехала телега, запряженная парой гнедых.

Рослый вихрастый парень выскочил из телеги и что есть мочи закричал:

– Помогите…

Маша, не помня себя, бросилась на крик. За ней бежали Шурочка, Дорофея Николаевна и больной Лобов из третьей палаты.

– Что, что случилось? – Маша подбежала к вихрастому парню и схватила его за руку.

– Я… я… я, – заикаясь, простонал парень.

От волнения он больше не мог произнести ни единого слова.

– Успокойся, слышишь, успокойся, – Маша с силой встряхнула парня за плечи. – А теперь спокойно и внятно рассказывай.

– Председатель наш, Ефим Васильевич, послал меня с запиской к счетоводу Марку… Марку… Вот черт, забыл его отчество, – парень все еще находился в шоковом состоянии.

– Алексеевич, – подсказала Шурочка.

– Да, точно, Марку Алексеевичу. Я запряг телегу и подумал: «Домчусь в один миг до поселкового Совета и все дела». Проезжаю мимо колхозного поля. Смотрю, Михась Ямпольский вместе с отцом пашут на тракторе землю. Я помахал Михасю рукой, мол «Здорово». Он в ответ: «Здорово». Мчусь дальше. Вдруг… – парень на миг замер, широко раскрыв глаза, – взрыв, затем еще… Кони от испуга заржали и шарахнулись в сторону. Ну, думаю, все, сейчас кони понесут, заднее колесо отвалится, поскольку вечно с ним одни проблемы, и мне каюк. Но ничего, обошлось. Поворачиваю голову назад… Ни Михася, ни его отца, ни трактора… Лишь плотная завеса из пыли стоит на том самом месте, где несколько минут назад они работали.

– Боже мой, какой ужас, – Маша прижала руки к груди.

Воцарилась мертвая тишина. Парень подошел к телеге и дрожащей рукой откинул рогожку в сторону.

– В-о-о-т, они здесь. Я их привез, – запинаясь, произнес он, наклонил голову и громко зарыдал.

Маша несколько минут стояла неподвижно, не в силах оторвать глаз от жуткой картины. Перед ней лежала груда окровавленного человеческого мяса.

– Как же ты смог их собрать? Как? – спросила Маша парня, не узнав собственного голоса.

– Я не знаю… не зна-ю-ю. Только… – парень, точно безумный, обвел взглядом всех присутствующих. – Михась… у него руки, ноги и голова на месте, они целы. А вдруг… он жив. Михась жив. Прошу вас, посмотрите… вдруг он жив, – парень рухнул на колени и стал руками бить по земле. – Он жив… ха-ха-ха…

Маша резко встрепенулась и, не поворачивая головы, закричала:

– Шура, сделай парню успокаивающий укол и позови Кирилла Сергеевича. Быстро.

Состояние ужаса и бессилия, охватившее Машу в первое мгновение, отошли на второй план. Она вдруг не столько поняла, сколько почувствовала, что должна все взять на себя и предпринять решительные действия. А что, если Михась действительно жив? Маша, призвав всю свою выдержку и самообладание, приступила к осмотру тела Михася, поскольку не сомневалась, что его отцу помочь уже никто не в состоянии. Михась лежал лицом вниз, неестественно вывернув правую руку и подогнув под себя ноги. Все тело было в крови, и трудно было определить, была ли это кровь парня или его отца. Маша перевернула Михася на спину и, не обращая внимания на кровь, припала к его груди.

– Есть! – в радостном возбуждении закричала Маша. – Он дышит… Кирилл Сергеевич, Кирилл Сергеевич…

– Что, голубушка? – подал голос старый фельдшер, стоявший на ступеньках больничного здания.

– Кирилл Сергеевич, посмотрите…

– Одну минуточку.

Потоцкий, приблизившись к телеге, взял руку парня, вынул из кармана брюк старинные позолоченные часы с цепочкой и, прищурив глаза, замер. Затем он поднял Михасю веки глаз и стал пристально изучать зрачки.

– Да, он жив, – подтвердил слова Маши Кирилл Сергеевич.

– Прекрасно. Дорофея Николаевна, и вы, Лобов, помогите мне. Надо парня отнести в операционную.

– Маша, – санитарка скривила лицо в брезгливой гримасе.

– В чем дело, Дорофея Николаевна? Вы что, оглохли?

Дорофея Николаевна нехотя подошла к телеге. С большим трудом они перенесли Михася в операционную, кое-как освободили от одежды, и Кирилл Сергеевич принялся его осматривать. Картина была жуткая. Поперек всего затылка тянулась огромная рваная рана, на спине и животе раны были чуть поменьше, но достаточно глубокие, кровь текла не только из ран, но из носа и ушей.

– Да-а-а… Осколком от снаряда повреждены почти все жизненно важные органы: почки, легкие, селезенка, не исключено, что и сердце. Кроме того, эта рана на голове. Если затронут мозг, а это так и есть, все бесполезно, парня не спасти. Машенька, надо кого-нибудь послать за Виктором Макаровичем. Вдруг, на наше счастье, он окажется дома.

– А если Виктора Макаровича нет дома? Что тогда?

– Тогда семье Ямпольских придется заказывать два гроба, – ничуть не смутившись, констатировал Потоцкий.

– Кирилл Сергеевич, неужели вы даже не попытаетесь спасти парня?

– Кто, я-а-а? Нет, голубушка. Во-первых, я – не врач, а во-вторых, если хотите знать мое мнение, то парень в лучшем случае во время операции умрет, а в худшем – останется инвалидом с перспективой быть прикованным к постели до конца своей жизни. А по мне, лучше смерть, чем парализованный полутруп.

– Вы это серьезно? Невероятно! Неужели вы забыли о святой обязанности медицинского работника, который должен до последнего вздоха больного бороться за его жизнь? А-а-а, что вам объяснять, – Маша махнула рукой, опустила голову и напряженно задумалась. – Нельзя терять ни минуты, – решительно произнесла она. – Дорофея Сергеевна, Дорофея Сергеевна…

Санитарка моментально появилась на пороге операционной, словно стояла за дверью и ждала, что ее непременно позовут.

– Дорофея Сергеевна, пошлите кого-нибудь за Виктором Макаровичем. Если его нет дома, то, возможно, он на кладбище. Он вчера что-то говорил об этом.

– Хорошо. Я сейчас пошлю сына. Он малый сообразительный и обязательно разыщет Виктора Макаровича.

– А где Шура?

– Она все еще возится с Олегом.

– С Олегом? Кто это?

– Да это тот парень, который привез… – Дорофея Сергеевна невольно запнулась.

– Ах, да. Как он?

– Олег-то? Шура сделала ему укол и сейчас парню значительно лучше. А сначала он сильно буйствовал, кричал и размахивал руками. Мы даже подумали: «Рехнулся парень». Да и то сказать, пережить такое способен не каждый мужик даже с крепкими нервами, а тут пацан. Ему ведь зимой исполнилось только четырнадцать лет.

– Да, да… – задумчиво вторила санитарке Маша. Казалось, она совсем не слушала ее, а напряженно думала о своем. – Вот что, Дорофея Сергеевна, позовите Шурочку, и будем готовить парня к операции.

– Но ведь… – санитарка попыталась возразить, но Маша перебила ее.

– Положение критическое, промедление смерти подобно. Поэтому операцию начну я. Вам все понятно?

Санитарка в знак согласия кивнула головой и поспешно покинула операционную.

– Маша, вы сумасшедшая. Брать на себя такую ответственность, – накинулся на девушку Потоцкий, как только санитарка скрылась за дверью. – Вы отдаете себе отчет в том, что хотите сейчас сделать? А если парень умрет под вашим ножом? Вас засудят. Сейчас не военное время, когда подобный поступок можно было бы списать на войну. Вам не простят смерти парня, и в первую очередь, потому что вы всего лишь медсестра и не имеете права самостоятельно оперировать. Давайте лучше подождем Виктора Макаровича. Он главный врач и ему решать, делать операцию или нет. А если парень умрет сейчас, значит, такова Божья воля.

– Вы все сказали? – Маша смерила фельдшера презрительным взглядом. – У вас есть две минуты, чтобы решить, будете ли вы помогать мне при операции или нет.

– Нет, голубушка, я отказываюсь принимать участие в подобном мероприятии. Вы самоубийца, поскольку подписываете смертный приговор не только бедному парню, но и себе.

– Уходите и закройте дверь за собой с той стороны, – сверкнув глазами, выкрикнула Маша и, демонстративно повернувшись к нему спиной, принялась готовить инструменты к операции.

Впоследствии, вспоминая этот случай, Маша не могла не подивиться тому, откуда у нее взялось столько смелости и отваги, чтобы решиться оперировать парня, который, можно сказать, стоял одной ногой в могиле. По жизни она никогда не причисляла себя к сильным личностям, способным пойти на риск и победить. Совсем наоборот, она была тихим и неприметным человеком, правда, трудолюбивым и глубоко ответственным за порученное дело. «Тихие воды глубоки» – гласит народная мудрость. Порой трудно и невозможно до конца определить и понять сущность человека, а тем более предсказать поступки, которые он может совершить, находясь в экстремальных условиях. Когда Маша приняла решение оперировать Михася, она совсем не думала о себе, не думала, что не справится, а тем более что парень умрет во время операции. Ею овладела одна единственная мысль: она должна вернуть Михася к жизни. И если для этого у нее есть один единственный шанс из тысячи, она воспользуется им.

– Тампон, – отрывисто сказала Маша.

– Есть тампон.

– Еще тампон, – Маша подняла голову и от неожиданности на миг замерла. – Виктор Макарович…

– Все хорошо, Маша, все хорошо, – произнес главврач, держа в руке пинцет с тампоном.

– Вы давно здесь?

– Уже минут десять, – Виктор Макарович посмотрел на Машу добрыми серыми глазами.

Его сильные руки хирурга уже делали свое дело. Маша отступила в сторону и заняла свое привычное место медсестры.

– Машенька, ты умница. Я наблюдал за тобой. Ты все делала правильно. А теперь, если не возражаешь, я продолжу операцию.

– Не возражаю, – с радостью ответила Маша.

Она вдруг почувствовала огромное облегчение при виде хирурга и невольно глубоко вздохнула:

– Не возражаю.

Через два часа после начала операции страшная весть о том, что Ефим Ямпольский и его сын Михась подорвались во время работы на немецкой мине, всколыхнула всех жителей поселка Мураши, и они, прервав работу и забыв о домашних делах и заботах, устремились к больнице. Люди столпились перед зданием и, негромко переговариваясь, ждали исхода операции. Мальчишки, кто был посмелее, забрались на деревья, которые росли перед больницей, и заглядывали в окна операционной палаты. Они зорко следили за всем происходящим там, а затем по цепочке сообщали об этом людям.

– Все, операция закончилась, – громко выкрикнул Антон Ветров, разбитной двенадцатилетний парень.

– Операция закончилась, операция закончилась, – сообщение взволновало людей, и они все разом зашумели.

– Виктор Макарович снял перчатки и обнимает медсестру Машу. Она плачет, – снова прокричал в толпу Антон и еще крепче прижался к дереву.

– Медсестра плачет, медсестра плачет… – передавали люди друг другу сказанные Антоном слова.

И от этих слов у всех собравшихся по телу пробежал неприятный холодок.

«Неужели Михась умер?» – невольно при этом подумал каждый из них.

– Главврач и медсестра покинули комнату, идут по коридору… – были последние слова, которые скороговоркой успел выкрикнуть Антон.

Входная дверь больницы открылась, и на пороге появились Виктор Макарович, Маша, Шурочка и Дорофея Сергеевна.

Главврач выступил вперед и пристальным взглядом окинул собравшихся перед больницей людей, те моментально прекратили все разговоры.

Виктор Макарович негромко откашлялся и с трудом начал говорить:

– Операция прошла без осложнений. Михась жив.

– Жив, жив… – люди в радостном возбуждении встрепенулись и стали обниматься, целовать друг друга и пожимать руки.

– Ура! – закричал Антон Ветров, да так эмоционально и громко, что чуть не свалился с дерева.

Виктор Макарович поднял правую руку вверх, призывая всех к тишине и спокойствию.

– Михась сейчас находится в коме. Сколько это продлится, я не знаю, – продолжил он. – Не хочу вас обнадеживать, но смерть может наступить в любой момент. Однако обещаю: я сделаю ВСЕ, – Виктор Макарович сделал ударение на последнем слове, – все, чтобы спасти парня. Я буду бороться до последнего. А сейчас прошу вас спокойно расходиться по домам.

– Ой-й-й, – громко вскрикнула одна из женщин и сделала несколько шагов, но вдруг почувствовала, что не может идти.

Она напрягла всю свою волю, пытаясь удержать уходящее сознание и не упасть без чувств на землю. Но все разом закружилось и поплыло, и она как подкошенная рухнула на землю. Виктор Макарович поспешил женщине на помощь.

– Кто это? – чуть слышно, взволнованным голосом спросила Маша стоявшую рядом с ней Шурочку.

– Это мать Михася, Анна Андреевна, – так же, чуть слышно ответила медсестра. – Бедная женщина… Сейчас ей потребуется необычайная сила и мужество, чтобы вынести все это.

Женщину подняли и осторожно посадили на скамейку. Прошел какой-то отрезок времени, прежде чем она пришла в себя, открыла глаза и затуманенным взором посмотрела на главного врача, который сидел рядом с ней и нежно, словно маленького ребенка, гладил по руке и тихим ласковым голосом что-то говорил. Его речь была какая-то убаюкивающая и одновременно успокаивающая. Анна Андреевна хотела что-то сказать, но не могла, во рту была неприятная сухость. На глаза навернулись слезы, и женщина отвернулась в сторону, чтобы скрыть их.

Чуть наклонив голову, она совсем тихо пробормотала:

– Виктор Макарович, мой сын… Михась… он умрет?

Главврач больше всего боялся услышать именно этот вопрос, поскольку ответить на него честно и откровенно было выше его человеческих сил.

– Анна Андреевна… я не знаю, – решил покривить душой главный врач, посчитав, что тем самым будет в ладах со своей совестью и одновременно гуманным по отношению к бедной женщине.

Женщина сосредоточенно молчала. Постепенно лицо ее становилось спокойнее и приобретало выражение твердости. Главврач молча следил за ней. Вдруг Анна Андреевна взглянула ему прямо в глаза. И взгляд этот все перевернул в нем и заставил болезненно сжаться сердце.

– Значит… он умрет, – произнесла Анна Андреевна.

Главврач содрогнулся.

– Виктор Макарович… я прошу вас, умоляю… разрешите мне быть с моим сыном до конца… до самого последнего его вздоха.

Двенадцать долгих и мучительных дней весь медперсонал больницы боролся за жизнь Михася Ямпольского. На пятый день наступил кризис. Главврач всю ночь не отходил от постели больного, и смерть отступила. На восьмой день – еще один кризис, и опять смерть отступила. На одиннадцатый отказали легкие, а на двенадцатый, в 22:45, Михась на короткий миг пришел в себя, открыл глаза и пошевелил пальцами, а затем… его сознание отключилось навечно.