– Мария Петровна, выпейте воду маленькими глотками, не спеша, – Маша протянула Светловой стакан. – Вот так, хорошо.

– Спасибо, Маша, – через минуту тихо произнесла Мария Петровна и с благодарностью посмотрела на девушку. – Кажись, отпустило. Сынок…

– Я здесь, мама, – Сергей наклонился и нежно обнял мать.

Маша, тихо ступая, чтобы ненароком не прервать задушевный разговор матери и сына, принесла из кухни чай, заваренный из свежих листьев смородины, земляничное варенье и серые баранки, купленные в сельпо, а сама скромно устроилась на стуле у двери. Сергей зачерпнул из блюдца маленькой ложкой душистое варенье и запил его крепким чаем. Мария Петровна с нежностью смотрела на сына и время от времени гладила его по волосам, точно хотела удостовериться, что Сергей с ней, он рядышком. За два часа беседы она успела рассказать ему обо всем, что произошло за время его отсутствия, – как в семье, так и в деревне. Известие об Ольге, которую фашисты угнали в Германию, было полной неожиданностью для Сергея и поразило его в самое сердце. О гибели братьев и отца он узнал из писем матери еще в 1943 году.

– Ольга… Ольга, – горестно прошептал Сергей, сжимая кулаки.

Мария Петровна глянула на сына сквозь слезы и тяжело вздохнула.

– Сынок, а как вышло, что я получила известие, будто ты пропал без вести? – после некоторого раздумья спросила Мария Петровна. По всему было видно, вопрос этот давно не давал ей покоя.

– В феврале 1944 года командир части послал меня в разведку. Вместе со мной пошли рядовые Павел Степанов и Николай Фигурнов, – задумчиво начал свой рассказ Сергей. – Необходимо было выяснить место расположения немецких вой ск и их численность. Шли, как всегда, налегке: автомат, пара гранат на брата и никаких документов в карманах гимнастерки. Так уж принято у разведчиков.

Мария Петровна не шевелилась. И хотя ей страстно хотелось прижать к себе дорогую головку сына и осыпать его лицо бесчисленными поцелуями, она сумела побороть в себе это желание.

– Мы прошли полпути, как вдруг нарвались на засаду. Нас ждали, это было бесспорно. Николай Фигурнов, веселый жизнерадостный парень, предложил отвлечь внимание немцев на себя, чтобы дать нам возможность уйти из засады. Это был хоть какой-то шанс выполнить задание, и поэтому после некоторых колебаний я согласился. Фигурнов бросился вперед, а мы со Степановым залегли в овраге. Мы видели, как Фигурнов, утопая в снегу, пробирался от одного дерева к другому. При этом он что-то громко выкрикивал и делал одиночные выстрелы, отвлекая внимание на себя. Немцы заглотили наживку и стали преследовать его, автоматные очереди следовали одна за другой. Вскоре силуэт Николая скрылся за могучими стволами сосен и елей, и лишь глухие выстрелы время от времени раздавались в лесной тиши. Мы выждали некоторое время, прежде чем решили продолжить путь. Что стало с Николаем, я так до сих пор и не знаю. Но, похоже, он погиб, уводя немцев в лесную чащу как можно дальше от нашего местонахождения. В лесу воцарилась тишина. Но вдруг мы услышали, как в нескольких шагах от нас скрипнул снег, затем еще и еще…

«Немцы… смотри, – со злостью прошептал Павел и досадливо сплюнул на снег. – Раз, два, три… – через минуту стал медленно считать он, крепко сжимая в руке автомат. – Черт, да их тут целая рота. Что будем делать, Сергей?»

«А разве у нас есть выбор?» – я передернул затвор автомата.

«Жаль… – Павел чуть прищурил глаза. – Как там у Некрасова: „Жаль, что в эту пору прекрасную жить не придется ни мне, ни тебе“».

«Не грусти, Паша. Светлое будущее увидят наши дети и внуки», – подбодрил я Степанова.

«Наши дети? – Павел сдвинул ушанку на затылок. – А есть ли они у тебя, эти дети?»

«Нет», – я покачал головой.

«Вот и у меня нет ни жены, ни детей, ни невесты. Поверишь, даже девушки не было. Я не имею ни малейшего представления о том, как это бывает… ну, словом… в постели с женщиной».

«Тогда пусть те, кто останутся в живых, их дети и внуки познают радость счастливого будущего», – оторвавшись от ствола дерева, выкрикнул я и дал короткую очередь, а затем бросился к кустам, видневшимся вдали.

Павел рванулся за мной. Вслед нам со стороны немцев не последовало ни единого выстрела.

«Сволочи, живыми хотят взять, – подумал я и повернулся в сторону Павла: – Береги патроны, Паша. Стреляй только в случае необходимости. Фашистские гады хотят взять нас измором, но не на тех напали. Мы еще покажем им, где раки зимуют».

Не знаю, кто кому показал зимовье раков, но положение наше было незавидное. Мы с трудом пробирались сквозь снежные заносы вперед. Немцы ни на шаг не отставали, плотным кольцом окружая нас со всех сторон. От изнеможения и усталости мы валились с ног, патроны были на исходе. И вот наступил момент, когда у нас осталась одна граната на двоих.

«Давай простимся, Паша», – хриплым голосом сказал я и крепко обнял Степанова.

Взявшись за руки, мы прислонились к сосне и стали ждать, пока немцы подойдут к нам как можно ближе, чтобы подороже продать им свою жизнь. Немцы двигались плотной цепью прямо на нас, держа перед собой наготове автоматы. Они уже не прятались за деревьями, а шли в полный рост, поскольку знали, что патроны у нас все израсходованы и им нечего бояться. Когда фашисты были в нескольких шагах от нас, я выкрикнул: «За Родину! За Сталина!», и метнул в них гранату. Раздался оглушительный взрыв. Тела фашистов вперемежку со снежной пылью и комьями земли разлетелись в разные стороны. У меня перед глазами в бешеном ритме все закружилось, земля словно уплывала из-под ног, и я, обливаясь кровью, упал на снег.

Сознание пришло ко мне лишь через несколько дней. Из безграничной темноты вдруг стали высвечиваться светлые пятна, которые то появлялись, то вновь пропадали. Постепенно я стал различать силуэты людей, находящихся около меня. В голове стоял невероятный шум и гам. Я негромко застонал, чем привлек к себе внимание врачей, и коснулся рукой головы. Она была туго забинтована. А дальше со мной произошла невероятная вещь – я полностью потерял память. По словам лечащего врача, Татьяны Ивановны, меня нашли в лесу партизаны. На самолете меня доставили в госпиталь, где врачи в течение нескольких часов боролись за мою жизнь. Итак, я выжил. Но это мало доставляло мне радости, поскольку я не имел ни малейшего представления, кто я.

– Мама, – взволнованно воскликнул Сергей, – если бы ты знала, как страшно не помнить собственного имени. Я закрывал глаза и до боли в затылке старался вспомнить хотя бы малейший эпизод из прошлой жизни. Но все было напрасно. В конце концов больные в госпитале окрестили меня «Непомнящий». Однообразные и пустые дни как тысячелетия тянулись сначала в госпитале, а потом в санатории, куда меня перевели, чтобы окончательно поправить мое здоровье. Имя «Непомнящий» прочно закрепилось за мной, и я со временем стал откликаться на него.

– Сынок, но как к тебе все-таки вернулась память? – нетерпеливо спросила Мария Петровна.

– Мама… меня спасла Ольга! Именно она помогла мне вспомнить все.

– Ольга!? – неожиданно громко воскликнула Светлова и недоверчиво посмотрела на сына, точно сомневалась, все ли у него в порядке с головой.

– Да, мама. И не смотри на меня так, точно я тронулся умом, – с обидой сказал Сергей.

– Сынок… – Мария Петровна виновато поджала губы.

– Однажды утром я вышел из санаторного корпуса, чтобы посидеть на скамейке и погреться на солнышке. Впереди, у большой клумбы, засаженной цветами, белокурая девочка лет трех-четырех играла в мячик. Она весело резвилась, и я невольно залюбовался ею. Девочка высоко бросала вверх мячик и, широко раскинув руки, пыталась поймать его. Раза два ей удалось это, но на третий мяч проскочил мимо детских ручонок, ударился о землю и покатился по песчаной дорожке в мою сторону. Девочка бросилась за мячиком, который закатился под мою скамейку. Она подбежала и, как взрослая, до комичности серьезно всплеснула руками и покачала головой. Я наклонился, достал мяч и протянул его девочке. «Спасибо», – вежливо поблагодарила она и резко повернулась с намерением убежать. Но я остановил ее. «Как тебя зовут, крошка?» – полюбопытствовал я, не в силах скрыть улыбку. Малышка повернулась. Густые черные ресницы взметнулись вверх, на меня смотрели небесно-голубые глаза. «А кто как, дяденька, – девочка скорчила рожицу. – Папа зовет меня „Мое солнышко“, мама – Ольгуша, а вообще-то меня зовут Ольга». «Солнышко… Ольга…» – взволнованно воскликнул я и обхватил голову руками. Эти два слова явились своеобразным кодом к утраченной мною памяти. Я вдруг вспомнил, как отец называл нашу Ольгу нежно и ласково «Солнышко». Память вернулась ко мне так же неожиданно, как и покинула. Я вспомнил, все вспомнил. Вот так Ольга помогла мне, даже сама не ведая об этом.

– Мария Петровна, Сергей, вы извините меня, что прерываю вас, – сказала Маша и смущенно улыбнулась. – Мне пора на работу. Я сегодня заступаю на ночное дежурство, поэтому хочу проститься с вами до завтрашнего утра.

– Да-да, Маша, иди. В дороге будь осторожна, и до завтра.

Сергей проводил Машу до двери.

– Мама, как все-таки эта дурнушка оказалась в нашем доме?

– Сережа, ну зачем ты так? – укорила мать сына. – Маша действительно не красавица, но добрая девушка, и это в полной мере компенсирует ее внешние недостатки. Она приехала в деревню с Григорием Орловым в мае этого года. В результате ранения в грудь Григория раньше времени комиссовали из армии. Маше было поручено сопровождать его из госпиталя домой.

– Гришка! Черт! Так он вернулся. Вот здорово! – Сергей взволнованно прошелся по комнате. – Ах да, ты, кажется, что-то хотела рассказать об этой девушке, Маше. Я слушаю тебя.

– Приехав в деревню, Маша решила остаться здесь навсегда. У нее нет ни дома, ни семьи. Она воспитывалась в детдоме.

– Бедняжка, – Сергей покачал головой.

– Сначала Маша жила у Орловых, но потом… Мария Петровна невольно запнулась и потупила взор. – Словом, Клавдия Орлова попросила меня временно приютить девушку у нас, пока ей в больнице не выделят комнату. Вот и все.

– Все!? – Сергей недоверчиво посмотрел на мать. – Мама, не темни, ты что-то явно недоговариваешь.

– Глупости все это, сынок, о которых даже не стоит и говорить, – Мария Петровна махнула рукой. – Ты лучше поди, приляг. А я тем временем приготовлю на стол, вечером позовем соседей. Надо же, сынок, отметить твое возвращение домой.

– Ой, мама-мама, – Сергей с лукавым видом погрозил Марии Петровне пальцем.

Маша торопливой походкой шла по главной деревенской улице, напевая веселую песенку. Приезд Сергея благотворно повлиял не только на Марию Петровну, но и на Машу. Она была в прекрасном настроении. Девушка от души была рада за Марию Петровну. Маша прошла мимо сельпо, мимо небольшой площади, в центре которой стояло трехэтажное здание школы из красного кирпича, уцелевшее только потому, что там во время войны была немецкая комендатура. Впереди виднелся небольшой пустырь, заросший полынью, ковылем и еще той травкой, с которой Маша любила сдергивать султанчик и загадывать, что останется в щепотке – петушок или курочка. Сразу же за пустырем стояло несколько утопающих в зелени деревянных и глинобитных домов, в одном из которых жил Григорий Орлов. Маша замедлила шаг. Всего несколько секунд потребовалось ей, чтобы принять решение. Девушка встряхнула головкой и направилась к дому Григория.

– Маша, это ты? – при виде девушки Григорий явно смутился.

– Да, это я. Можно?

– Конечно, проходи, садись, – Григорий сделал выразительный жест рукой в сторону стула, который стоял у окна, затем захлопнул толстую книгу и положил ее на стол.

– Вот шла мимо и решила заглянуть. Мы так давно с тобой не виделись, – тихо произнесла Маша и нервным движением одернула платье. – Гриша, ты что… избегаешь меня?

– Нет. С чего ты взяла?

– А мне кажется, ты не хочешь меня видеть, только я не пойму, почему, – слова давались Маше с трудом.

– Ты неправа. Просто последние дни я очень занят. Работаю в мастерских, ремонтирую трактора, да и маме нужно помочь по дому. Сама видишь, дом покосился, крыша прохудилась. А вечерами сижу за учебниками, пытаюсь вспомнить азы школьной программы. Я твердо решил поступать в ленинградский университет на факультет журналистики.

– Так, значит, ты скоро уезжаешь? – взволнованно воскликнула Маша.

– Да, через несколько дней.

– А как же я, Гриша… – Маша с болью посмотрела на Орлова.

– Маша, – Григорий опустил голову и на миг застыл, собираясь с мыслями, – я не хочу тебя обижать, но ты сама вынуждаешь меня сказать. Между нами ничего кроме дружбы не может быть. Я знаю, как больно тебе это слышать, но другого я тебе предложить не могу. Прости меня за эти слова.

– Гриша, но почему?

– Я люблю Ольгу, и это выше моих сил. Я – однолюб. Полюбив однажды, я полюбил на всю жизнь.

– Но как ты можешь любить человека, которого уже нет в живых? – зло выкрикнула Маша, пытаясь сдержать слезы и не разрыдаться от обиды.

– О чем ты?

– Ольга… Ты думаешь, она жива. Сомневаюсь. Если бы это было так, она давно вернулась бы. Гриша, она умерла, ее больше нет. А я из плоти и крови, я рядом, и так сильно люблю тебя.

– Маша, замолчи, прошу тебя, не надо.

– Да, я люблю тебя и готова на каждом перекрестке кричать об этом. Люблю… люблю… – Маша бросилась к Григорию.

Григорий попытался оттолкнуть Машу, но она с силой прижалась к нему и обвила его шею руками. Слезы струились по лицу девушки, и она всем телом вздрагивала.

– Гришенька, любимый, не отталкивай меня и не отказывайся от моей любви. Ее хватит на двоих, она так сильна. Пройдет время, и ты обо всем забудешь и сможешь полюбить меня.

– Успокойся, возьми себя в руки. Любовь не вымаливают, она приходит сама, это дар свыше, – Григорий разжал руки девушки и с силой усадил на кровать.

– Гришенька… Говори все что угодно, но только не отталкивай меня. Я не могу без тебя жить, ты для меня все, любимый. Гордость… к черту гордость, если я могу навсегда тебя потерять. Не можешь меня любить, хорошо, не надо. Я согласна быть с тобой рядом даже без твоей любви.

– О чем ты говоришь? Маша, опомнись, – Григорий подошел к окну и распахнул его настежь.

Свежий ветерок ворвался в комнату, и Орлов, пытаясь взять себя в руки и не наговорить Маше обидных слов, сделал глубокий вдох.

Через минуту он повернулся и тихо произнес:

– Я понимаю тебя и не осуждаю. Человек в любви бывает часто безрассуден и готов пойти на любые жертвы, лишь бы достичь желаемого. Вот и я… Ты говоришь, Ольги нет в живых. А я не верю, слышишь, не верю. И если она до сих пор не вернулась, то это еще не означает, что ее нет в живых. Я буду искать ее. И пусть на это уйдет вся моя жизнь, я не отступлюсь.

– Безумный. Ты отвергаешь живого человека и гонишься за призраком, – Маша покачала головой и досадливым жестом смахнула слезы с лица.

– Пусть так, но я не могу иначе. Маша, пойми меня и прости. В случившемся с нами никто не виноват. Это судьба.

– Но что мне делать, как жить без тебя, Гриша? Я приехала в эту деревню только ради тебя. Мне казалось, что узнав меня ближе, ты сможешь…

– Забыть Ольгу?

– Да.

– Маша, это невозможно. Невозможно так же, как жить на земле и не дышать воздухом. Что касается тебя… Пройдет время, и ты встретишь человека, которого полюбишь и будешь с ним счастлива.

– Гриша, а если ты найдешь подтверждение тому, что Ольги уже нет… Может быть, тогда мы сможем быть вместе? – Маша с надеждой посмотрела на Орлова.

– Не хочу тебя обнадеживать.

– Но я готова ждать сколько угодно, – Маша решительно встала.

– Нет, Маша.

– Нет… – девушка закусила губу и на мгновение застыла. – Тогда вот что я тебе скажу: ты никогда не найдешь свою Ольгу, слышишь, никогда!

Маша со злостью сжала кулачки и, метнувшись к двери, с шумом захлопнула ее за собой.

Через неделю Григорий уехал в Ленинград. После успешной сдачи вступительных экзаменов он был зачислен на первый курс Государственного университета на факультет журналистики.