Глава 8

Автофургон с ужином появился в семь тридцать. Обитатели президентского автобуса столпились около северной ограничительной линии, о чем-то увлеченно разговаривая. Эйприл Уэнсди под внимательным взглядом часового не спеша направилась к машине «скорой помощи». Ревсон дремал, сидя на стуле. На его плечо опустилась чья-то рука, и он встрепенулся.

– Прибыл ужин, мой друг.

Это оказался Брэнсон со своей обычной пустой улыбкой. Ревсон выпрямился на стуле:

– Надеюсь, с вином?

– Лучших сортов, какие можно купить за деньги.

– За чьи деньги?

– Лично мне все равно, – ответил Брэнсон, оценивающе глядя на журналиста.

Ревсон встал и осмотрелся:

– Ваши высокие гости еще не…

– Им сообщили.

– Вы могли бы дать им время для аперитива. Хотя, конечно, арабским друзьям президента это ни к чему.

– Времени у них достаточно. Еда находится в подогреваемых шкафах. – Взгляд Брэнсона стал еще внимательнее. – Знаете, Ревсон, вы меня заинтересовали. Можно даже сказать, заинтриговали. Есть в вас что-то такое – как бы это выразиться? – непреклонное. Я по-прежнему не вижу в вас фотографа.

– А я по-прежнему не вижу в вас грабителя-рецидивиста. Может, вам еще не поздно вернуться на Уолл-стрит?

Брэнсон хлопнул Ревсона по плечу:

– В интересах президента давайте пойдем и попробуем некоторые из этих превосходных вин.

– Объясните свои слова.

– Кто знает, что там замышляют против нас поклонники Екатерины Медичи, окопавшиеся в Пресидио!

– Я об этом не подумал. Вы что, никому не доверяете?

– Никому.

– А я, значит, подопытный кролик?

– Да. Вы и Картленд меня беспокоите.

– Это слабость. Не стоит признаваться в своих слабостях. Идемте.

Подойдя к автофургону, Брэнсон спросил у работника в сине-белой форме:

– Как тебя зовут?

– Тони, мистер Брэнсон, – ответил тот и взмахнул рукой, словно попытавшись отдать честь.

– Какие у тебя вина?

– Три сорта белого, три – красного, мистер Брэнсон.

– Подай нам все шесть. Мистер Ревсон – всемирно известный дегустатор, большой знаток вин.

– Хорошо, сэр.

На стойке выстроились шесть бутылок и шесть бокалов.

– Не более четверти в каждый бокал, – попросил Ревсон. – Я вовсе не хочу свалиться ночью с моста. Есть у вас хлеб и соль?

– Да, мистер Ревсон, – покорно произнес Тони, видимо решив, что имеет дело с сумасшедшими.

Закусывая хлебом с солью, Ревсон продегустировал все шесть сортов и наконец сказал:

– Все вина превосходны. Нужно сообщить об этом французским виноделам. Лучшие калифорнийские вина не уступают лучшим винам Франции.

– Похоже, мне следует извиниться перед вами, Ревсон.

– Вовсе нет. Давайте повторим. Не хотите попробовать одно из, э-э, одобренных мною вин?

– Это совершенно безопасно, – подтвердил Тони, явно считавший, что у этих двоих неладно с головой.

– Предлагаю выбрать вот это. Что-то вроде «Гаме Божоле» с виноградников вашей калифорнийской Альмадены.

– Мм… – Брэнсон задумался. – Что ты на это скажешь, Тони?

– У мистера Ревсона безупречный вкус, сэр.

Они не спеша выпили вино. Брэнсон заметил:

– Я согласен с обоими твоими утверждениями, Тони. Ты готов обслужить народ?

– Да, сэр. – Молодой человек улыбнулся. – Я уже обслужил одного. Минут двадцать назад. Мистера Хансена. Он схватил поднос и заявил, что, будучи министром энергетики, нуждается в энергии.

– Это символично. – Брэнсон лениво повертел головой. – Он что, пошел ужинать в свой автобус?

– Нет, сэр. Он пошел вместе с подносом к восточному заградительному барьеру. Вон туда. – Тони проследил взглядом за своим указующим перстом и тихо вскрикнул: – О господи!

– В чем дело?

– Посмотрите сами!

Они посмотрели. Хансен, сидевший на барьере, медленно повалился вперед, упал на дорогу и остался лежать, дергаясь всем телом. Брэнсон и Ревсон бросились к нему.

Хансена сильно тошнило. Они заговорили с ним, но министр был не в силах отвечать. Его тело сотрясали жуткие конвульсии.

– Оставайтесь здесь, – сказал Ревсон. – Я приведу врача.

О’Хара и Эйприл сидели рядом в машине «скорой помощи». При появлении Ревсона девушка выразительно подняла брови.

– Быстрее, – выпалил он. – Похоже, что мистер Хансен, видимо очень проголодавшийся, взял не тот поднос. По-моему, ему очень плохо.

О’Хара вскочил на ноги. Ревсон преградил ему путь:

– Мне кажется, доктор Айзекс приготовил более крепкое зелье, чем собирался. Если это действительно так, я хочу, чтобы вы поставили диагноз «пищевое отравление». Вызовите сюда какого-нибудь лаборанта-химика, или как там они называются. Никто, решительно никто не должен дотрагиваться до еды. Мне еще массового убийства не хватало.

– Я понял.

О’Хара схватил медицинскую сумку и выскочил из машины.

– Что произошло, Пол? – спросила Эйприл.

– Не знаю. Какая-то путаница. Возможно, это я виноват. Не знаю. Оставайтесь здесь.

В тот момент, когда Ревсон вернулся к месту происшествия, Брэнсон стоял в ожидании, а О’Хара медленно выпрямлялся. Ревсон посмотрел на них обоих и спросил у доктора:

– Ну?

О’Хара отпустил безвольную руку министра:

– Боюсь, что мистер Хансен мертв.

– Мертв? – На этот раз потрясение Брэнсона было искренним. – Как он мог умереть?

– Послушайте, сейчас я должен кое-что сделать. Эта пластиковая упаковка почти пуста. Полагаю, мистер Хансен все съел.

О’Хара наклонился над умершим и сделал глубокий вдох. Сморщив нос, он снова выпрямился, на этот раз еще более медленно.

– Вряд ли это сальмонелла – ей требуется время. И даже не ботулизм. Он действует быстро, но не настолько быстро. – О’Хара повернулся к Брэнсону. – Мне нужно позвонить в больницу.

– Я ничего не понимаю! Может быть, вы сначала скажете мне что-нибудь?

– У меня пока только предположения, – устало сказал О’Хара. – Этот запах, несомненно, исходит от поджелудочной железы. Какой-то вид пищевого отравления. Точно я не знаю. У врачей есть свои специальности, и это не моя область. Я должен позвонить в больницу.

– Вы не против, если я послушаю ваш разговор?

– Слушайте, сколько хотите.

О’Хара говорил по телефону в задней части президентского автобуса, а Брэнсон слушал разговор по параллельному аппарату. Ревсон сидел рядом с ним, утонув в кресле.

– Такова обстановка, – сказал О’Хара. – Сколько времени вам понадобится, чтобы связаться с лечащим врачом мистера Хансена?

– Мы уже с ним связались.

– Тогда я подожду.

Все трое ждали, поглядывая друг на друга, но стараясь не смотреть друг другу в глаза. Наконец телефон снова зазвонил.

– Хансен только недавно оправился после второго сердечного приступа, едва не стоившего ему жизни, – сообщил лечащий врач министра энергетики.

– Спасибо, сэр. Это все объясняет.

– Не совсем. – Брэнсон снова полностью владел собой. – Я хочу пригласить сюда двух лаборантов-химиков, чтобы определить источник этой инфекции или, если угодно, этого отравления. Я имею в виду подносы с едой. Специалисты должны провести независимое обследование пищи. Если их мнения разойдутся, одного из них сбросят с моста.

– В Сан-Франциско есть такие специалисты, – глухо сказал О’Хара. – Я знаю двух лучших из них. У этих людей только одно общее: они ни в чем не соглашаются друг с другом.

– В таком случае они оба будут сброшены с моста. А вы составите им компанию. Свяжитесь с ними немедленно.

О’Хара принялся звонить по телефону.

– Только американцы обладают этим даром – приобретать друзей и оказывать влияние на людей^[9], – заметил Ревсон.

– С вами я поговорю позже. Ну так что, доктор?

– Они приедут, но только в том случае, если вы гарантируете им полную неприкосновенность. Черт побери, Брэнсон, зачем подвергать риску их жизни?

Брэнсон обдумал его слова.

– Их жизням ничего не грозит. Положите трубку. Мне нужно позвонить.

Он подал знак кому-то за окном. Через несколько секунд в автобус вошел Ван Эффен, который самым неприятным образом держал в руках «шмайссер». Брэнсон прошел в конец автобуса.

– Соедините меня с Хендриксом! – приказал он.

Ему пришлось ждать всего несколько секунд.

– Хендрикс? – спросил Брэнсон в своей обычной бесстрастной манере. – Я обещаю неприкосновенность двум медикам, которые должны сейчас сюда приехать. Хочу, чтобы вы и вице-президент их сопровождали.

На том конце провода наступило короткое замешательство, затем голос начальника полиции вновь раздался из интеркома:

– Мистер Ричардс согласен, но вы не должны удерживать вице-президента в качестве заложника.

– Я тоже согласен.

– Вы даете слово?

– Если оно чего-то стоит. Придется поверить мне, не так ли? Вы не в том положении, чтобы торговаться.

– Верно, не в том. У меня есть одна мечта, Брэнсон.

– Да, я знаю. Но ведь наручники – это так неэлегантно! Увидимся через несколько минут. Пришлите телевизионщиков. Предупредите радиовещательные компании.

– Как, опять?

– Мне представляется очень важным, чтобы нация узнала о modus operandi^[10] правящей верхушки.

После этих слов Брэнсон положил трубку.

В автобусе передвижного центра связи, стоявшем на окраине Пресидио, Хендрикс тоже положил трубку. Он обвел взглядом стоявших вокруг него шестерых мужчин и обратился к Хагенбаху:

– Ну, вот чего вы добились. Хансен мертв. И в этом никто не виноват. Кто же мог знать, что у министра такое слабое сердце? Но… почему же никто об этом не знал?

Хагенбах тяжело вздохнул:

– Я знал. Хансен, как и почти все высшие правительственные чиновники, был очень скрытен относительно своего физического здоровья. За последние девять месяцев он дважды попал в больницу, и во второй раз – в критическом состоянии. Говорили, что он лечится от переутомления. Так что если кого-то винить, то только меня.

– Это чушь, и вы прекрасно об этом знаете, – заметил Квори. – Кто мог предвидеть такое? Это не ваша вина и, уж конечно, не вина доктора Айзекса. Он сказал нам, что это снадобье совершенно безопасно для любого здорового взрослого человека. Мы не можем сомневаться в суждении врача с такой репутацией. Доктор Айзекс не мог знать, что Хансен не является здоровым взрослым. Еще меньше доктор мог ожидать, что министр по ошибке возьмет не тот поднос. И что же теперь будет?

– Вполне очевидно, что теперь будет, – проворчал Хендрикс. – Нас семерых публично обвинят в убийстве.

Команда телевизионщиков прибыла на середину моста Золотые Ворота, но некоторое время бездействовала. Двое специалистов-медиков проверяли пищу и, вопреки предсказаниям О’Хары, оказались абсолютно согласны друг с другом. Президент тихо разговаривал с вице-президентом. По выражению лиц беседующих было ясно, что говорить им почти не о чем.

Оставшись наедине с Хендриксом в президентском автобусе, Брэнсон заявил:

– И вы искренне думаете, что я поверю вам, будто Хагенбах и вы не причастны к случившемуся?

– Хагенбах тут совершенно ни при чем, – устало возразил начальник полиции. – В последние дни в городе было несколько случаев ботулизма. – Он кивнул на стоявшие на мосту телекамеры. – Если вы смотрели телевизор, то должны были слышать об этом. – Затем он указал на автофургон с ужином, где работали специалисты. – Медики еще до прибытия сюда предполагали, в чем дело. – Он не стал добавлять, что велел докторам обнаружить только двенадцать случаев испорченной пищи. – Вы отвечаете за жизни людей, Брэнсон.

– В отличие от вас. Позвоните своим людям и закажите новую еду. Первые три порции, взятые наугад, подадим президенту, королю и принцу. Вы меня поняли?

Ревсон сидел в машине «скорой помощи» вместе с О’Харой и Эйприл Уэнсди. Девушка лежала на койке, укрытая одеялом.

– Неужели так уж необходимо было делать мне укол? – пробормотала она.

– Да. Вам ведь не нравятся тиски для пальцев.

– Это правда. Может быть, вы вовсе не такое чудовище, как я думала. Но доктор О’Хара…

– Доктор О’Хара сказал бы в свойственной ему манере, что мы с ним совершенно разные люди. Что вам рассказал Брэнсон? – спросил девушку Ревсон.

– Тот же трос. Со стороны залива, – сонно ответила она.

Глаза ее закрылись. О’Хара взял Ревсона за руку и тихо сказал:

– Достаточно.

– Сколько она проспит?

– Часа три, не меньше.

– Дайте мне ручки.

Доктор снял две ручки – белую и красную – с доски для записей.

– Вы знаете, что делаете?

– Надеюсь. – После некоторого раздумья Ревсон предупредил: – Вас будут допрашивать.

– Знаю. Фонарик вам тоже понадобится?

– Позже.

Киленски, старший из двух врачей, исследовавших подносы с едой, доложил Брэнсону:

– Я и мой коллега обнаружили двенадцать подносов с некачественной пищей.

Тот посмотрел на Ван Эффена, потом снова на врача:

– Именно двенадцать? Не семнадцать?

Киленски обладал седыми усами и бородой и аристократическим орлиным профилем. Он одарил Брэнсона холодным высокомерным взглядом:

– Двенадцать. Испорчено мясо. Это одна из разновидностей ботулизма. Не обязательно пробовать – достаточно понюхать. Во всяком случае, я чувствую этот запах. Хансен, по-видимому, его не почувствовал.

– Это смертельно?

– В данной концентрации обычно нет. Испорченная пища не могла убить мистера Хансена, по крайней мере напрямую. Но она почти наверняка вызвала вспышку его застарелой тяжелой болезни сердца, которая и привела к смерти.

– А какое действие оказывает этот ботулизм на обычного здорового человека?

– На некоторое время выводит из строя. Возможна сильная рвота, желудочное кровотечение, потеря сознания и тому подобное.

– Следовательно, человек становится совершенно беспомощным?

– Он будет неспособен действовать, а вполне вероятно, и думать.

– Какая замечательная перспектива! – Брэнсон посмотрел на Ван Эффена. – Что вы об этом думаете?

– Думаю, что меня мучает тот же вопрос, что и вас. – Ван Эффен обратился к Киленски: – Можно ли преднамеренно испортить пищу этим ядом, или как там оно называется?

– Господи, да кто бы стал делать такие вещи?

– Отвечайте на вопрос, – вмешался Брэнсон.

– Любой врач, специализирующийся в этой области, любой ученый-исследователь и даже опытный лаборант может вырастить необходимую токсичную культуру.

– Но для этого нужно разбираться в медицине, иметь соответствующую подготовку и оборудование?

– Разумеется.

– Подойди сюда, Тони, – приказал Брэнсон водителю автофургона.

Молодой человек подошел. На его лице явственно читалась настороженность.

– Здесь вовсе не жарко, Тони. Я бы даже сказал, довольно прохладно. Почему же ты вспотел?

– Я не люблю оружие и не люблю насилие.

– Но никто не применяет к тебе насилие, никто не направляет на тебя оружие, хотя не обещаю, что этого не случится в ближайшем будущем. Мне кажется, тебя мучает нечистая совесть.

– Меня? Совесть? – Тони вытер пот со лба. Его определенно что-то беспокоило, пусть даже и не совесть. – Ради бога, мистер Брэнсон…

– Небывалые вещи, конечно, происходят, но не по двенадцать за один раз. Только дураки верят в подобные совпадения. Должен быть какой-то способ отличить плохие подносы от остальных. Какой это способ, Тони?

– Почему бы вам не оставить парня в покое? – возмущенно потребовал вице-президент Ричардс. – Он всего лишь водитель.

Брэнсон проигнорировал его слова:

– Так как отличить отравленные подносы?

– Не знаю! Я даже не понимаю, о чем вы говорите!

Брэнсон повернулся к Ковальски и Питерсу.

– Сбросьте его с моста, – приказал он, не повышая голоса.

Тони издал нечеловеческий вопль, но не оказал сопротивления, когда Ковальски и Питерс подхватили его под руки и поволокли прочь. По его побледневшему лицу стекали струйки пота. Наконец он прокаркал хриплым голосом:

– Сбросить меня с моста? Это же убийство! Убийство! Ради бога, я не знаю…

– Сейчас ты скажешь, что у тебя жена и трое ребятишек.

– У меня никого нет.

У бедняги закатились глаза и подогнулись колени. Ковальски и Питерсу пришлось волочить его по асфальту. Вице-президент и шеф полиции двинулись навстречу этой тройке, но остановились, как только Ван Эффен поднял свой «шмайссер».

Ван Эффен сказал Брэнсону:

– Если есть способ определения плохих подносов, это можно считать важной и опасной информацией. Вы бы доверили ее кому-то вроде Тони?

– Ни на секунду. С него хватит?

– Он рассказал все, что знал. – Ван Эффен повысил голос: – Ведите его обратно.

Тони привели обратно и отпустили. Он устало опустился на асфальт, потом попытался подняться, хватаясь дрожащими руками за стойку своего автофургона. Его голос дрожал так же сильно:

– Мне ничего не известно насчет этих подносов. Клянусь!

– Расскажи нам, что тебе известно.

– Думаю, что-то было не так, когда грузили пищу в мой фургон.

– В больнице?

– Почему в больнице? Я работаю не в больнице, а в фирме Селзника. Она поставляет провизию для мероприятий на открытом воздухе.

– Я знаю эту фирму. Ну так что?

– Когда я пришел, мне сказали, что еда уже готова. Обычно я загружаюсь и уезжаю через пять минут. В этот раз пришлось ждать три четверти часа.

– Пока ты ждал, ты видел кого-нибудь из сотрудников больницы?

– Никого.

– Ладно, ты сможешь прожить еще немного, если не станешь есть эту чертову пищу. – Брэнсон повернулся к О’Харе. – Итак, остаетесь вы, доктор, и хрупкая мисс Уэнсди.

– Вы намекаете, что один из нас знает секретные указания ваших предполагаемых отравителей? – осведомился доктор скорее с презрением, чем с удивлением.

– Именно. Приведите сюда мисс Уэнсди.

– Оставьте ее в покое! – резко произнес О’Хара.

– Вы, кажется, решили, что можете здесь командовать?

– Там, где дело касается моих пациентов, командую я. Если вы хотите доставить девушку сюда, вам придется ее нести. Мисс Уэнсди спит в машине под действием сильного успокаивающего. Вы что, мне не верите?

– Не верю. Ковальски, пойди проверь! Ткни ее пальцем в живот.

Ковальски вернулся через десять секунд:

– Начисто вырубилась.

Брэнсон посмотрел на О’Хару:

– Очень удобно! Может быть, вы просто не хотели, чтобы ее допрашивали?

– Вы плохой психолог, Брэнсон. Как вы знаете, мисс Уэнсди далеко не героиня. Неужели вы думаете, кто-нибудь доверит ей жизненно важную информацию?

Брэнсон не ответил.

– Единственное хорошее, что я о вас слышал, – вы никогда не издеваетесь над женщинами.

– Откуда вы знаете?

– Мне рассказал об этом шеф полиции. У меня создалось впечатление, что он немало о вас знает.

– Вы подтверждаете это, Хендрикс?

– С чего бы я стал отрицать? – грубо отозвался полицейский.

– Значит, остаетесь только вы, доктор.

– В качестве главного подозреваемого? Вам изменяет интуиция, Брэнсон. – О’Хара кивнул на закрытое простыней тело Хансена, лежавшее на носилках. – Хотелось бы обойтись без громких фраз, но моя работа – спасать жизни, а не отнимать их. Я вовсе не желаю, чтобы мне запретили заниматься медициной. Кроме того, я не покидал свою машину с момента прибытия ужина и просто не мог бы одновременно сортировать эти проклятые подносы и заниматься пациенткой.

– Ковальски, что ты на это скажешь?

– Ручаюсь, что это так.

– Но все же вы общались с людьми после возвращения из больницы и до прибытия ужина.

Ковальски снова встрял:

– Он разговаривал с несколькими людьми. Мисс Уэнсди тоже.

– Забудем о ней. Нас интересует добрый доктор.

– Он общался кое с кем.

– Назови их имена. Меня интересуют те, с кем он разговаривал долго и серьезно.

Ковальски оказался необычайно наблюдательным человеком с удивительной памятью.

– Такое было три раза. Два раза с мисс Уэнсди…

– Бог с ней! Они могли вдоволь наболтаться в машине и в больнице. С кем еще он говорил?

– С Ревсоном. И довольно долго.

– Ты что-нибудь слышал?

– Нет. Они были от меня метрах в тридцати, и ветер дул в их сторону.

– Они что-нибудь передавали друг другу?

– Нет, – отрубил Ковальски.

– О чем вы говорили? – обратился Брэнсон к О’Харе.

– Это врачебная тайна.

– Другими словами, вы хотите сказать, что меня это не касается?

Доктор ничего не ответил. Брэнсон посмотрел на Ревсона.

– Никаких врачебных тайн, – вступил в разговор Ревсон. – Мы болтали о пустяках. С момента прибытия сюда я общался с тремя десятками людей, включая членов вашей команды. Почему именно этот разговор вы считаете особенным?

– Я надеюсь, что это вы мне объясните.