Дневники Алисы Коонен

Тетрадь 1. 23 августа – 18 декабря 1904 года³⁹

Осень 1904 года

23 августа [1904 г.]. Понедельник

9 часов вечера.

Ну, вот и в Москве! Широкая, разгульная, «белокаменная»! Опять я у тебя в гостях! Тяжело было расставаться с зеленью леса, простором лугов, с бесконечным синим горизонтом! – ну да ничего. Поживу, обтерпится! Уже и теперь так завертелась эти дни, что забыла и парк, и аллею в лесу, которые я особенно любила!

Ну-с, приехали мы с поезда днем; кутерьма, грязь в квартире страшная. Я перво-наперво пошла к Груше⁴⁰, потом к Оле⁴¹, погромила московские мостовые, а затем вернулась домой разбираться. Вчера была в Народном доме с теткой [Милеиной] и дядей Васей⁴², смотрели «Руслана и Людмилу»⁴³; хохотали страшно.

Сегодня была на молебне.

Не без волнения вступила я на «гимназический порог»; 3 месяца – шутка ли – не бродила взад и вперед по коридорам! Встреча, «самая [нрзб.]» была шумная, приветливая! А хорошо в гимназии⁴⁴! Ах, хорошо! Кажется, если бы не учить каждый день уроки, так хоть еще 5 лет сидеть за партой! Хохотали, дурили, целовались до одуренья. Но впечатлений мало! Прошлые года как-то больше выносилось впечатлений. Да, все, все раньше было лучше. С молебна зашла к Жанне⁴⁵: у нее разборка, грязь! В 12 часов она зашла за мной: мы поехали на Кузнецкий, потом в Охотный, закупили кое-что и вернулись домой. Часа в 4 пришел Володька Фюрган⁴⁶ ([Хмелевский]). Он просидел до 6. Я занимала его тем, что сватала ему своих приятельниц, но он сказал, что я несравненно лучше их всех! Мне польстило, что он по-прошлогоднему продолжает «отваливать» (гимназическое выражение) мне комплименты. Выпроводив его, пошла к Зелинским⁴⁷, но никого не застала. Потом пошли с Жоржиком⁴⁸ гулять; у самого дома встретили Костю⁴⁹– он направился к нам. Вместе пошли на Тверскую; там встретили много знакомых, гимназисток, вообще оживление царит везде! – не приведи Бог! А хорошо! Какой-то подъем духа чувствуешь, когда перед глазами толпа, шумная, веселая, движущаяся толпа! Люблю толпу! Ничто не дает «настроения», кроме толпы! Под «настроением» я подразумеваю такое душевное состояние, когда человек не знает, что ему с собой делать! Душа как бы вырывается из тела, как бы ищет чего-то, сердце больно, больно сжимается, как в тисках, хочется чего-то такого… сам черт не разберет чего… [Слово вымарано.] [и кажется, что. – вымарано] и плакать хочется, и хохотать, и танцевать, и молиться… Все это сливается в один безумный порыв, с неудержимой силой охватывающий все существо… человек теряется… думать, рассуждать не в силах!! И подобные аффекты страшно утомительны. Когда я, например, возвращаюсь с вербы⁵⁰ или из театра, где возбуждению, кроме игры, способствует в значительной степени и толпа, то чувствую себя совершенно разбитой – до того это отражается на физической природе человека. И я вполне уверена, что испытываю это не только я одна, но и вообще всякий человек – нервный и впечатлительный.

Ну-с, возвращусь к рассказу. Погуляв, я отправилась к Груше, а Жорж с Костей – в «Эрмитаж»⁵¹. У Груши оказалось мне письмо от Грея⁵², которое я несколько дней уже ожидала. Ответ, как я и рассчитывала, самый благоприятный; уже по одному обращению – «дорогая, горячо любимая Аля» я догадалась, что дело в шляпе. Сначала бранит меня за распущенность, за то, что я не применяю к делу свою энергию и пр. …ну а потом… следуют уверения в любви – вечной, неизменной. Наших не было, и потому я так расписалась, но… звонок. Кончаю.

24 августа [1904 г.]. Вторник

8 ½ часов вечера.

Скучно, утомительно в гимназии!

Сегодня еле-еле дождалась конца уроков! Да! Тоска, тоска непроходимая! Из учителей был только Хаханов⁵³. Он все такой же, ничуть не изменился! Опять буду бегать за ним и бесить его. Да надоела в общем гимназия страшно! Правда, будут и веселые часы, еще успею «нахохотаться», но все не то, все не то… Теперь мне нужно чего-то другого… (Это значит, просто-напросто, старше стала.)

Боже! Как бы я хотела быть теперь уже окончившей!!! Безумно хотела бы!

А погода сейчас дивная!

Небо голубое-голубое…

Тихо… хорошо…

Вот на даче теперь бы…

Господи! – Благодать какая…

Тишина… Солнце зашло…

Тени ложатся на поле, холмы и лес…

Из деревни доносится лай собак, [звуки голосов… это. — вымарано], голоса крестьян – они только-только возвратились с работы – хлеб жали, потрудились, попекло их солнце за день – зато как приятно прийти домой, расправить уставшие члены, завалиться на лавки… а завтра чуть свет опять работа, трудная, но здоровая, хорошая… Да! бедные честные труженики. Я люблю идти деревней именно к вечерку: как-то бодрее становится, видя этих неунывающих бедняков, загорелых, здоровых – гурьбой возвращающихся с работы. Разбрелись все по домам, и скоро замелькали в окнах приветливые огоньки; заглянешь в избу – [несколько слов вымарано] на столе чашка деревянная большая с похлебкой. Густой пар поднимается кверху. Ребятишки нетерпеливо толпятся около стола, ожидая, когда «хозяин с хозяйкой» усядутся на свои места. Но вот все сели… веселые лица, довольные, счастливые… вот и бедняки, а счастливы… да еще как?!! А другие утверждают, что среди бедняков нет довольных и счастливых!!!!⁵⁴

Сейчас только пришла из бани. Все наши у Жанны [Коонен] сидят. Там Людмила⁵⁵. Она страшно раздобрела.

Ну, пока прощай, дневник!

Теперь пока уроков нет – пишу, а там редко буду приниматься за тебя.

Адью! – Завертелось гимназическое колесо!!!!

28 августа [1904 г.]. Суббота

4 часа.

Нет, хорошо все-таки в гимназии, хорошо! Необузданно весело! Дома совсем не то: здесь – одна жизнь, там – другая. Дома я – злая, капризная, раздраженная, со своей вечной тоской, в гимназии – бес, каких мало; там я – ребенок, отчаянный, веселый, беззаботный. Да!⁵⁶

Вчера прочитала «Засоренные дороги» Шеллера-Михайлова⁵⁷ и увлеклась уже иной жизнью… Вчера долго не могла заснуть, рисуя в своем воображении эту новую жизнь, чудную, светлую и такую простую, понятную. Я увлеклась великой идеей! Да, поистине великой! Я мечтаю уже теперь, по окончании гимназии, составить кружок, тесный, дружный кружок, цель которого была бы облегчать, насколько возможно, положение народа и бедняков.

Все для других, ничего для себя! Работать, работать в поте лица, вот к чему я стремлюсь теперь… Мне надоело учение! – но это совсем другое дело! Там работа живая, чудная, хорошая… Работать, зная, что полученным заработком ты облегчишь положение десятка бедных семей!.. Разве это не приятно?..

Потом, потом поднимать степень умственного народного развития… это тоже важная задача кружка. Все силы направить на то, чтобы поднять мужика… Но пока все это еще очень смутно бродит в моей голове; кончу гимназию, тогда шире и яснее разработаю эту идею и все проч.

Ну а пока – в голове сумбур.

Меня увлекает здесь главным образом борьба!

Действительно, если все это осуществится, то борьба будет тяжелая, жестокая, почти непосильная. И вот именно это-то и подзадоривает меня. Глупа я, в общем!

30 августа [1904 г.]. Понедельник

9 часов вечера.

Вчера сидели весь вечер Данилов⁵⁸ и Груша. Время провели хорошо, хохотали до упаду: я сватала Данилову Олю, рисовала перед ним жизнь с нею и проч. Хохот был невозможный! Часов в 8 ½ пришел Стива⁵⁹: он повертелся минут 30–40 и, сказав, что ему надо на поезд, удрал. Он всю зиму остается в Люберцах и будет приезжать в Москву только на практические занятия и зачеты. Приход его наших всех удивил, так как они уже совершенно отчаялись видеть его в нашем доме. Войдя в комнату, где мы все играли в карты, он с любопытством вглядывался в меня, ожидая найти «особенной», но, увидав, что я весела и довольна, как всегда, он как бы разочаровался. Думаю с ним окончательно покончить. Сколько раз хотела сказать ему «последнее прости», но не хватало духу. Нужно быть храбрее. Смелее, Алиса Георгиевна! Не побойся остаться старой девой! Нет! – теперь уже не то, что было. Теперь меня не страшит участь «злой» старой девы! Разве не чудно быть свободной, независимой, вести здоровую трудовую жизнь с ее борьбой, лишениями, радостями и горем. Ох! Жутко, а хорошо! Безумно хорошо!

Меня разбирает такое нетерпение скорее окончить гимназию, что я прямо не знаю, как буду учиться эту зиму!

Данилов со своей невестой разошелся…

Последнее время на даче и здесь он ухажирует за мной, конечно, не серьезно; и я этому значения не придаю никакого.

Как странно! Последнее время все женихи и невесты расходятся…

Мы со Стивой – разошлись…

Данилов с невестой —

Акулов с Эмм. Степ.⁶⁰—

Парсенс⁶¹ с женихом —

– просто поветрие!!!!!

Даже забавно, право!

Сегодня праздник, а я даже не гуляла. Болит глаз.

Ужасная досада! Тем более что завтра Хаханов.

10 сентября [1904 г.]. Четверг

½ девятого.

Ужасно жалко, что так мало времени! Сколько бы нужно записать за это время! Скажу вкратце – что ж делать: состояние ужасное, гнетущая тоска заедает! Отвратительное настроение; везде неприятности: и в гимназии, и дома; занимаюсь много, а не везет. Вчера, например, около 4‐х часов учила педагогику, и сегодня ничего не знала, молола чушь и получила [II]. Досадно! 7‐го справляли Жоржино совершеннолетие, и я, несмотря на то что была очень интересна, имела мало успеха! Стивка – дружески обращается со мной и только! Меня это бесит еще более! Голова идет кругом. Какое-то лихорадочное нетерпение во всем! В общем, сумбур, черт знает что! Все же мелкие неприятности, взятые вместе, раздражают безумно!

Хаханов приударяет за мной… я его злю… и только за его уроками чувствую себя как-то удовлетворенной и забываюсь на время… У меня нет к нему теперь и ненависти; наоборот, [я рада, что он. – зачеркнуто] я благодарна ему за то, что он отвлекает меня от гнетущей тяжести, которая давит и давит и задавливает меня. Последнее время мне буквально надоела жизнь, то есть в такой форме, как я веду: ни цели, ничего высокого… Мне надоели наши «сборы», танцы, «молодые люди», словом, вся эта пустота, ничего, буквально ничего не дающая для души…

Свое рожденье решила не справлять и пойти лучше в театр.

Да! Глупость эти сборы. 7‐го я скучала. Все наши молодые люди ухажировали за моими подругами, конечно, тоже очень интересными (как, например, Цветкова⁶², Сапегина⁶³, Оля), а я… я сваха… скучала; сама сосватала, а потом и скучно стало!

Данилов, кажется, окончательно тю-тю в Цветкову…

По крайней мере, Жорж намекал так…

Ну а мне скучно! Безумно!

Был новенький гимназист Шестов⁶⁴, мордой не вышел, но очень, очень развитой. Вот хорошо бы такого друга залучить, а то я все более и более убеждаюсь, что я мало развита. Пришла мама⁶⁵.

Кончаю!

12 сентября [1904 г.]. Воскресенье

9 часов.

Был Стивка! Меня прямо бесит его утонченное, вежливое и несколько насмешливое отношение ко мне! Вчера у Груши была Оля и объявила ей, что когда она этим летом гостила у нас на даче, то Стивка сказал ей, что ненавидит меня и бывает у нас только исключительно из‐за Алисы Львовны [Коонен]. А?!! Черт знает что! Я ненавижу его! Говорить это моим же болтушкам-девчонкам!?! Нет, нужно со всем этим покончить, все выяснить… а то такая путаница, неясность, неопределенность отношений…

Сейчас написала ему письмо: завтра по дороге в гимназию опущу. Назначаю свиданье на вторник или, если нельзя, на субботу.

Нужно все узнать, его чувства ко мне и пр. Выяснить все раз навсегда.

20 сентября [1904 г.]. Понедельник

Вчера была на свидании (в субботу было нельзя). Первым моим вопросом было: «Ты меня любишь?» Это спрашивать лишнее – послышался ответ. Потом я стала бранить его, что он «болтун», и упрекать, что все о наших делах всё знают. Он клялся, что от него никаких сведений относительно этого вопроса не исходило.

Оля, оказалось, наврала относительно его разговора с ней летом: он божился, что ничего подобного никогда не говорил, и даже просил ее свести с ним с глазу на глаз для объяснения. Но я, конечно, не хочу. Если бы она сказала это мне, тогда другое дело, а то Грушу жалко впутывать в эту ерунду.

Потом я хотела выругать его за Женьку⁶⁶