2020

Неживой вундеркинд
Фёдор Береснев

– А эту картину Петенька нарисовал ещё в детском саду, – вдохновенно вещала худая женщина с огромными кругами под глазами. – Правда, здорово?

Марк обречённо кивнул.

– Он там вообще много чем занимался. И лепкой, и плетением, и даже резьбой по дереву. Хотите панно «Зимний лес» покажу? Олень на нём прямо как живой.

– Это всё очень интересно, но мне надо идти. Другие дети ждут. – Марк постарался скрыть нарастающее раздражение.

– А это точно нужно?

– Я же вам объяснял, – в десятый раз повторил он. – Мы делаем альбом выпускника начальной школы. И пусть обучение ведётся удалённо, и дети вживую друг друга никогда не видели, им будет приятно иметь фотографии своих одноклассников.

– Ладно, сейчас приведу. Но учтите, он немного замкнутый. Может даже показаться, что он надменен, но это только видимость. На самом деле он добрый, чуткий и ранимый мальчик.

– Да ведите уже. Мне с ним не беседы вести, а просто пару снимков сделать. Пять минут, и он сможет идти своё макраме выжигать.

Женщина поправила заношенный халат и скрылась за облезлой дверью. Вернулась буквально через несколько секунд и с гордостью поставила на стол трёхлитровую банку, заполненную прозрачной, мутноватой жидкостью. Даже в полутьме, царящей на захламлённой кухне, было видно, что в ней вольготно плавает человеческий эмбрион.

– Это…

– Петенька, поздоровайся с дядей. Он пришёл снять тебя для выпускного альбома.

– А вам не кажется, что он немного… того… – не мог найти слов ошарашенный Марк.

– Сыночек пака немного отстаёт от сверстников в физическом развитии, но это не беда. Понимаете, я родила его ещё и половины срока не отходив, – понизив голос, доверительно сообщила женщина. – Все говорили «брось, не выживет», а я упёрлась и выходила его. Зато сейчас он один из лучших в классе, на золотую медаль идёт.

На её измождённом лице появилась гордая улыбка.

Ну, раз на золотую… – протянул Марк, пытаясь сообразить, не стал ли он жертвой розыгрыша. – Тогда, наверное, надо его принарядить. Что это он, гордость школы, и в домашнем на фото будет?

– И точно, – спохватилась собеседница и снова убежала в соседнюю комнату.

На этот раз её не было гораздо дольше.

Вернулась она с маленьким чёрным пиджачком, белоснежной манишкой и крохотным галстуком-бабочкой. Принесённая одежда как влитая села на банку с вундеркиндом.

– Красавец, хоть прямо сейчас жени, – сострил Марк, расчехляя фотоаппарат.

– Скажете тоже, – смутилась женщина, не заметив сарказма. – Ему ещё и десяти нет.

– Дети растут быстро. Не заметите, как школу закончит и ускачет из родимого дома куда глаза глядят.

– Ой, ваши слова да богу в уши. – Хозяйка сложила руки на груди и с любовью посмотрела на одетую в праздничный костюм банку.

Похоже, она была совершенно серьёзна.

* * *

– И что с того? – непонимающе уставился на Марка директор школы.

– Как что? Он же не живой!

– У нас передовая и прогрессивная школа. Здесь нет ограничений ни по гендеру, ни по вероисповеданию, ни по какому-либо другому дискриминирующему признаку. Право на образование имеют все. И живые и… альтернативно существующие.

Марк задохнулся от недостатка слов. Он уже битый час пытался показать этому крупному, лысоватому мужчине всю абсурдность ситуации, но тот упорно не видел в происходящем ничего необычного.

– Но как, как он может учиться?

– А я почём знаю? – пожал плечами директор. – В этом пусть некропсихологи и нейропатологи разбираются. Я человек маленький, моё дело организовать обучение и проверку знаний.

– Проверку? Откуда у плавающего в спирте зародыша вообще могут быть знания?

– Позвольте, здоровая доля алкоголя в крови ещё никому не мешала. У нас в институте, помню, добрая половина студентов практически никогда не просыхала. Некоторые умудрялись и экзамены в бессознательном состоянии сдавать. И что? Отличные специалисты вышли!

– Я не об этом. Он же не видит, не слышит и не чувствует ничего.

– И что же теперь? Выгнать глухих из школ? – наклонившись вперёд, вкрадчиво спросил директор. – Запретить слепым читать? Перестать прислушиваться к мнению немых?

– Но он же всё это вместе, а ещё…

– Молодой человек вы оголтелый ксенофоб и шовинист. – Директор был предельно серьёзен. – Я сожалею, что пригласил вас для выполнения такой щепетильной работы.

Марк поник, понимая, что эту стену ему не прошибить.

* * *

– Потрясающий сюжет, – восторженно орал в трубку известный журналист. – Прямо в обычной банке для огурцов?

– Да, трёхлитровой.

– В убитой квартире?

– Потолок чёрный, и обои клочьями висят. А уж тараканов…

– И круглый отличник?

– Гордость школы.

– Дружище, это достойно как минимум второй полосы. Можно я на тебя сошлюсь?

– Конечно, – великодушно разрешил Марк. Он сделал всё, что мог для торжества разума и не стеснялся этого.

– Готовься стать знаменитым, – хохотнул служитель пера. – Такие истории сейчас в тренде.

* * *

«…Воспитанный матерью-одиночкой в невыносимо трудных условиях, лишённый живого общения со сверстниками, запертый в хрупком стеклянном сосуде, будто сказочный джин, малыш не склонился под гнётом обстоятельств, – прочитал Марк в субботнем выпуске „Эха времени“. – Он как губка впитывал знания буквально из окружающей среды. Стиснув слабо выраженные кулачки, упрямо плыл против течения и, несмотря на злопыхательство таких заскорузлых ксенофобов, как упомянутый выше фотограф Климкин, уже многого добился в жизни. И ещё большего добьётся. Потому что в толерантном и дружелюбном обществе даже альтернативно существующим детям открыты все дороги…»

Буквы прыгали перед глазами. Смысл слов ускользал.

Пропищал телефон, извещая о получении целой пачки писем. Союз фотографов исключил Марка из своих рядов, невеста предложила пожить раздельно, а десятки совершенно незнакомых людей склоняли его на разные лады, щедро приправляя своё мнение о нем обсценной лексикой.

Марк нервно хихикнул и огляделся, всё ещё надеясь, что это чей-то неумный и необычайно затянувшийся розыгрыш. Но в комнате было пусто. Пропала даже муха, назойливо жужжавшая под потолком утром. Он остался абсолютно один.

Забавы старшего поколения
Павел Пименов

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях, встретишься со мною.

Юрий Визбор «Милая моя»

В пять утра, когда солнце лишь намекает о своём существовании, Ираклий Илларионович, которого правнуки именовали Дедом, шагал по дорожке заказника «Северные сосны». Шагал не спеша, уверенно, крепко сжимая ручку трёхколёсной тележки. Старенькая тележка поскрипывала, содержимое иногда позвякивало, но Дед не обращал внимания. Всё сложено основательно, ничто не разобьётся. Ни термос с чаем, ни тридэ-проектор, ни автолопата, ни баллон с усыпляющим газом. Разве что у топорика от тряски может слететь лезвие. Ну да не беда, насадить обратно лезвие Дед сможет. Хватит сил ещё.

Тропа вильнула, и справа сквозь кусты проглянула женская задница. Дед одобрительно крякнул. Хороша! Ткань беговых штанов натянулась, обрисовывая контуры трусиков; в промежности из-за наложения тени чудилась влажность. Девушка то прогибалась ниже, маня этой затемнённой частью, то приподнималась, показывая выше штанов полоску спины с нежной перламутровой кожей. Дед полюбовался немного и зашагал дальше.

Когда-то заказник был всесоюзно знаменит. Сюда приезжали натуралисты со всех уголков страны, изучали флору и фауну, фотографировали, писали статьи. Затем лес окружили дома, по периметру выстроились сауны, через чащобу проложили «обзорную тропу». Ещё позже, когда первые махинаторы уехали в мальдивы-куршавели, сауны преобразились в кафе-шашлычные, новые ряды домов, выше прежних, придвинулись к лесу, а «обзорная тропа» стала обычной дорожкой для прогулок мам с колясками и подвыпившей детворы. Остатки заказника переименовали в городской парк.

Новый вид ожидал Деда слева. Светловолосый мальчик лет десяти, голый по пояс, склонился над травой. Что-то увидел там любопытное. Изредка плечи мальчика подёргивались, как бы от холода, призывая прохожего подойти и накинуть свой тёплый свитер на эти беззащитные плечи. Или куртку. А потом обнять, прижать к себе, взять за руку, погладить. Неплохо, мысленно прокомментировал Дед. И… зашагал дальше.

Не так давно вторая волна махинаторов тоже обзавелась дачами, в швейцарии-флориде, так что стоило ожидать нового сокращения парка до размеров… ну… лесополосы. Тогда придётся искать другое место.

Тропа изгибалась постоянно. Всё новые виды, полускрытые кустами, являлись взору старика. Пустой шалашик, перед которым разложены бутылка водки, стакан и банка консервов. Девочка-пятилетка в платьице, не прикрывающим попу. Какая-то мрачная фигура в рясе. И много-много других.

Ираклий Илларионович не осуждал махинаторов. Все бегут на Запад. И внуки его, прихватив детей, отправились в страны стабильной экономики и твёрдого правопорядка. Обрастали там новыми генеалогическими ветками-листьями. А он остался. Врос в Россию как старый, но ещё крепкий пенёк.

Не привык Дед сидеть без дела. Да и душа за Родину нет-нет, а и побаливала. Хотелось как-то помочь отчизне. Но как? Посадишь дерево – вырвут. Вскопаешь грядку – затопчут. Уберёшь мусор – накидают новый. Единомышленники в интернете убедили: нужно работать с людьми. А тут и подарок по случаю столетия привезли из мэрии – тридэ-проектор, воплощающий мысли-фантазии. И пошёл Дед, по примеру своих товарищей, в лес. Сажать, вскапывать, убирать.

Новая картина заставила Деда остановиться. Двое у потушенного костра, рядом готовые шашлыки и сигареты. «Халтурная работа, – мысленно заворчал Дед. – Никакого внимания к деталям. Разве бывают сигареты без выпивки, а шашлыки без помидоров-огурцов? И почему двое? На такую приманку не только взяточник-инспектор клюнет, но и обычный бомж. Посадили бы рядом девушек, тогда и инспектору спокойнее, и бомжа компания отпугнёт». Хотел Дед написать возмущённый пост на форум, да время поджимало. Ему до своего участка ещё топать и топать.

Много, много всякой дряни осталось в России. Наркоманы, алкоголики, педофилы, маньяки всех мастей, националисты, религиозные фанатики, воинствующие атеисты, проститутки, сутенёры, воры, мошенники, дефилирующие геи и отпетые антигеи, любители утопить, сжечь, разрубить на куски, мучители животных, мазохисты, зоофилы и сотня других разновидностей. И с каждым надо работать. Надо убеждать, когда словами, а когда и ремнём, чтобы урок задолго запомнился.

Вот и участок Деда. Ираклий Илларионович запустил автолопату, а сам разместил по краям поляны тридэ-проектор. Когда яма достигла человеческого роста, выключил лопату, провёл в яму шланг от баллона с газом, поставил «растяжку». Нелегко, нелегко перевоспитывать. Но надо. Если не он, Дед, и такие как он, то кто?

Передохнул немного, перекусил, выпил чаю. Зверь у Деда, конечно, специфический, редкий по нынешним временам, но ещё попадается, если верить телевизору, на просторах истерзанной России. Дед не обольщался. Пройдёт не одна неделя, прежде чем в замаскированную яму свалится нужный экземпляр. Хотя приманку Дед сделал отменную. Такую натуральную, что, проигрывая дома, ему самому хотелось войти внутрь картины.