– Тебя зовут Тимбер Линггер, – начал Агидаль – Эта река называется Лингерия, а долина – Линггерийская. И это странно! Ведь вы все тут вроде как с ума сходите по лиственницам. Они здесь повсюду растут! В том числе из господских голов. Я сносно говорю по-ланнийски, и знаю, что лиственница будет lari. Это совсем другое слово! Так откуда названия реки и долины? И почему у тебя такое имя?

– Давным-давно в здешних краях поселился герой по имени Лингг, – помолчав, ответил Тим, мерно работая вёслами. – Отсюда и названия. Мне с братьями дали семейное имя в его честь.

– Не часто отец даёт сыновьям чужие семейные имена…

– Наш род – потомки Дисидора, – ответил Тимбер. – Поэтому семейное имя наше Дисидуарии. Свет знает, что было на уме папаши, когда он решил назвать нас в честь древнего героя! Может, хотел крепче связать наш род с этим местом?

– А что с твоим первым именем? – спросил Гиди. – Почему Тимбер?

– Это не лучший вопрос, – серьёзно ответил нуониэль.

– Что же в нём дурного?! – удивился Агидаль.

– Можешь звать меня коротким именем Тим, – ответил ветковолосый и налёг на вёсла так, что Гиди понял: больше об этом говорить нет смысла.

Потребовалось несколько часов, чтобы достигнуть самого отдалённого поселения Линггерийской Долины – деревни Сихоти. Не более десятка домов жались друг к дружке у левого берега реки. Среди построек ещё оставались те традиционные нуониэльские трёхстенные домики. В древности нуониэли не ставили одну из стен жилища, чтобы оставаться ближе к своему любимому лесу. В те времена нуониэли славились крепчайшим здоровьем, которому нипочём холодный ветер и мороз. Но время шло, и практичность человеческих изб, полностью закрытых от непогоды, осознали и ветковолосые. И всё же, в каждом поселении до сих пор жили семьи, предпочитающие трёхстенки, пусть и не круглый год.

Лодка путников прошла под обветшалым каменным мостом и пристала к пологому берегу, где отдыхали несколько перевёрнутых рыбацких плоскодонок. Не успели они ступить на берег и подтащить лодку, чтобы её не унесло течением, как к ним подбежал человек. Этот старичок в одежде из серой мешковины и в драных лаптях, начал махать руками от радости: вернулся маленький хозяин.

– Господин Тимбер, – шепелявил он своим беззубым ртом, – Как славно, что господин Агидаль вас нашёл! Светлый день!

И он отвесил нуониэлю сразу три поклона. Затем он кинулся к поклаже и взвалил на свои худые плечи все пожитки Тимбера.

– Комната ваша убрана! Ждали ведь! – радовался старичок, ступая от реки к серым домикам.

– Ты не спеши, Сива, – окликнул его Тим, продолжавший стоять у воды. – Я вещи возьму и уйду.

– Ну уж нет, брат! – возразил Гиди. – Сегодня мы тут ночуем.

– Помнится, ты спешил к жене, – заметил Тим.

– Да часа через четыре стемнеет! – сказал посыльный. – А ещё здесь время пойдёт.

– Успеем! – отмахнулся Тим.

Тут старичок Сива подпрыгнул, хлопнул себя по бокам и подскочил к путникам.

– Забыл я, старый огузок! – выругался он, обращаясь к посыльному. – Вам, господин Агидаль, письмо из Шоли, от мастера.

Старичок взвалил подорожную суму господина на плечо и спешно, чуть ли не бегом, заторопился куда-то к домам.

– Ероха, господин из Шоли воротился! – кричал он кому-то. – Ероха, кажи цидульку!

Путники подошли к главному дому селения: большому двухэтажному срубу, брёвна которого от старости стали серыми и лощёными, словно крашеные серебром.

– Отец там? – поинтересовался у Сивы нуониэль.

– Хех! – усмехнулся тот. – Спят сейчас. Я разбужу!

– Нет! – приказал Тим и вошёл в избу.

Агидаль прошёл следом. Миновав сени, он оказался в просторной комнате с высоким потолком. В углах размещались массивные несущие брёвна, на которых держалась кровля. Эти почти рыжие от щедрой промазки колонны своими резными узорами рассказывали историю Линггерийской Долины от самого основания. Гиди уже много раз видел такие рисунки. Примитивные изображения выполняли кончиком меча в день установки, танцуя под барабанный бой. Главе дома приходилось и плясать, и взмахивать острым оружием так, чтобы вывести сносный рисунок, который потом десятилетиями будет украшать помещение. Этого Гиди в нуониэлях не понимал: дотошность в ритуалах и пренебрежение ежедневными делами.

Тим сел за длинный стол посреди комнаты. Нуониэль медленно оглядел печь, кухонную утварь, стулья с высокими спинками, скамьи у оконец и старые выцветшие хоругви под сводом. Материя так запылилась, что стало невозможным различить изображенное на знамёнах.

В сенях что-то упало, а потом в залу ввалился паренёк, в таком же бедном рубище, как и у Сивы: это был Ероха.

– Несите Свет, господин! – выпалил он и протянул Агидалю крошечный свёрток пергамента. – Ваша цидулька из Шоли!

Гиди подошёл к окну и стал читать.

– Какое сегодня? – обратился он невесть к кому закончив изучать послание, и сев за один из свободных стульев с высокими спинками. – Шестнадцатое грязника. Через четыре дня из Сарамэй отходит последняя ладья на полночь. Следующая будет только весной, а это слишком поздно. Ты, Тимбер, должен успеть на эту. Мастер пишет, что распорядился о приготовлениях. В портовом городке тебе передадут всё необходимое.

Тим протянул руку, и Гиди передал ему записку мастера Инрана.

– Он хочет, чтобы ты проводил меня до ладьи, – сказал Тимбер.

– Мне это крюк в два дня! – нахмурился Агидаль.

– Тебе необязательно идти со мной до Сарамэй, – вернув записку, заметил Тим.

– Если я и пойду, то это будет стоить уже не дюжину дней вольницы, а три седмицы! – потрясая указательным пальцем над столом, твёрдо заявил Гиди. – Да, да! Инрану не отделаться жалкой дюжиной! Вернусь – лягу на печь и буду спать до полудня! И пусть он пляшет вокруг меня до посинения – никуда не пойду!

– Времени мало, – встав, сказал Тим. – Ероха, пусть Сива соберёт на стол!

– Понадобятся кони, – заметил Гиди, но Тим уже вышел в сени и, отворив там другую дверь, стал тихо подниматься на второй этаж в свою спальню.

Агидаль попросил у Ерохи чернил и взялся писать ответ Инрану. Сива сновал по дому, таская к столу снедь и напитки. Пару раз он заглядывал и в комнату хозяина дома, где тот лежал на большой кровати, не вставая уже многие месяцы.

Выйдя в очередной раз из опочивальни Лария Дисидуария, Сива как-то подозрительно долго мялся возле стола, за которым Гиди заканчивал письмо.

– Господин проснулись, – начал Сива. – Спрашивают, тут ли сын их; говорить желают. Не затруднит ли вас, господин Агидаль, передать господину Тимберу, что их отец…

– Отчего бы тебе самому не пойти?

Сива почесал затылок, потом опустил глаза и стал мять жёсткими натруженными руками льняное кухонное полотенце.

– Батюшки Свет! – воскликнул он, хлопнув себя по ногам и рванув к окошку. – Ероха баню затеял! – глядя в окошко, прокряхтел Сива. – С огнивом-то малец не хитёр! Запалит поди!

И Сива метнулся вон на двор. Гиди тихонько выругался, крепко завязал записку тонкой бечёвкой и пошёл к молодому нуониэлю.

Поднявшись по лестнице, Агидаль оказался в тёмном коридорчике с четырьмя дверьми. Одна из них была приотворена. Гиди легонько толкнул старую смолёную дверь: Тим сидел на кровати в окружении разбросанных вещей.

– Отец зовёт, – сказал Гиди, но ответа не последовало. – Нам надо перекусить и отдохнуть. Сегодня точно ночуем здесь. Так что не убежать тебе от старика.

– Я и не убегаю, – ответил Тим, не оборачиваясь.

– Заметно! – ухмыльнулся Гиди.

– Что может понять посыльный?! – насупился Тимбер.

– Тут и понимать нечего! – буркнул в ответ Гиди. – Все по молодости думают, что не станут такими, как родители. Это проходит.

Тим медленно обернулся, и Агидаль увидел с каким остервенением нуониэль на него смотрит. Юный господин поднялся, окинул взором беспорядок и неспешно вышел в коридорчик. Места было мало, поэтому Тимбер стоял совсем близко к Гиди; они оказались одного роста, и их носы почти соприкоснулись.

– Если бы у меня имелись корни, – прошептал Тим, – я бы стал просто деревом.

Нуониэль посмотрел на посыльного таким хищным взглядом, что Агидалю первый раз за всё время знакомства с Тимбером, стало по-настоящему страшно. Но ничего плохого не случилось: юнец спустился в сени. Агидаль немного подождал, а потом и сам направился вниз по скрипучим ступеням. Оказавшись в зале, Гиди увидел, что Тим стоит перед дверью в отцовскую одрину и не решается войти.

– Только не говори ничего пресного! – пробубнил Тим.

– Пресного?! – поднял брови Агидаль. – «Правильное место для сына – подле отца, если тот при смерти», – так достаточно пресно?

– Я не стану указывать обычному посыльному на его место, – горделиво ответил Тимбер. – Пусть он и думает, что ему ясна общая картина происходящего.

Юный нуониэль вошёл в спальню. Тусклый свет, едва просачивающийся сквозь рыбий паюс на узеньких оконцах, косым лучом падал на высокую кровать, где на белых перинах возлежал старый Ларий Дисидуарий, выпускник Школы класса картографии, головной посол на полночь и дважды консул Школьного Совета Мастеров. Его длинные веточки ниспадали до самого пола. Вокруг одра на полу всюду россыпью стелились жёлтые лиственничные иголочки. На самих веточках старого нуониэля этих иголок почти не осталось. И не потому, что была осень, а потому что уже пришло время.

– Неси Свет сквозь Тьму, маленький Тим, – не без усилия произнёс Ларий, чуть поднимая руку, пытаясь коснуться сына.

– Светлый день, – пробубнил Тимбер.

– Правильно отвечать на древнее приветствие, учат на первых занятиях, – сказал Ларий. – Но ты до сих пор упрям, словно малыш.

Тим не отвечая сел на стул рядом с кроватью и взял отца за руку.

– Тимбер… – мечтательно прошептал старик. – Ты ведь знаешь, почему мы тебя так назвали!

– Конечно знаю, – сухо ответил сын.

– Пригласи своего друга, – попросил Ларий.

– Он не друг, а слуга.

Старый нуониэль не стал возражать. Однако безмолвие не оставляло сыну выбора, поэтому уже через минуту в комнату вошёл Гиди. Тимбер представил его, как Агидаля, посыльного мастера Инрана и снова сел к кровати.

– Мой первенец рос молчаливым и задумчивым, – заговорил старый нуониэль, закрыв глаза и крепко сжимая руку Тима, будто страшась, что сын вскочит и выйдет вон. – Второй казался нам юрким, быстрым и ловким. Самый младший лицом вышел в мать. И так схож он был с моей Лариэной, что дивилась вся Долина! Всё путали его с девочкой! «Где же там наша Тимберия?» – вопрошали домочадцы, потеряв младшего сынишку. Известен ли тебе, Агидаль, помин о принцессе Тимберии?

– Я много раз слышал эту сказку будучи ребёнком, – ответил Гиди.

– Она была прекрасной девушкой! – улыбнулся Ларий. – Даром, что замёрзла насмерть… Одна…

Старик замолчал. Молодым показалось, что он спит, но тут Ларий открыл глаза:

– Как вернёшься в Шоли, Агидаль, передай Инрану, что если помрёт раньше меня – будет должен бочку мёда! Теперь, оставь меня с моим драгоценным. Пусть он хоть немного побудет на том месте, где ему до́лжно быть.

Гиди покинул одрину и сел за заставленные яствами стол. Но кушать ему совсем не хотелось. По правде сказать, посыльный не находил себе места. «Да и где это место? – подумал он. – Я вроде бы и не слуга, как прочие люди, но и далеко не господин! А этот Тим? Он вот-вот станет послом! Но какой же он посол, если и Школу не закончил? Застрял где-то посередине, прямо как я».

Посыльный Агидаль резко встряхнул головой, наполнил кружку свежим квасом и осушил её в один присест. «Эта Линггерийская Долина навивает скверные мысли! – заключил он, осматривая стол на предмет чего-то особенно вкусного. – На самом деле всё проще, чем кажется: моё место дома с семьёй! Семь дней! Семь дней пути и заслуженный отдых. И не меньше трёх седмиц!»

Глава 3 «Раскалённый»

В дверь тихонько постучали. Тим раскрыл глаза, сел на постель и спешно ответил, что не спит. До утра оставалось несколько часов: ночное небо, затянуло тучами, подёрнутыми тонким отблеском полной луны; дождик то накрапывал, то снова затихал.

Тим вытащил из подорожной сумы огниво. Он разложил трут на столике у кровати, выбил пламя и затеплил сплетённый из травяных стеблей фитиль жировой горелки. Потом молодой нуониэль спрятал огниво в суму, проверил меч брата, ножны, запасные красные сапоги, второй пыльник с капюшоном и остальные мелочи. Тим тщательно осмотрел свёрток своих исписанных пергаментов на предмет щелей и дырочек, дабы ценные записи случайно не промокли в пути. Подумав, Тим переложил мешочек с двумя волшебными камешками из заплечной сумы в потайной карман на внутренней стороне туники. «Глупо было отдавать эниовин Спешко», – укорил себя Тимбер. «А может, ещё один тут оставить? Или отдать Агидалю, когда расстанемся в Сарамэй? Хотя, зачем королобому эниовин? Странные мысли!»

И Тимбер похватал своё добро и вышел из комнаты, тихонько затворив дверь. Агидаль и Сива ждали на крыльце. У старого слуги с собой был какой-то мешочек и горящий стеклянный фонарь, по которому звонко стучали дождевые капли.

– Ох, ненастье, негода! – причитал слуга, шлёпая босиком по размытой тропе к берегу. А там, впереди, за полуголыми осенними кустами поблёскивал фонарь Ерохи, готовившего лодку.

Когда путники подошли, молодой слуга выдал им дождевики из толстой, пропитанной жиром кожи. Тим, одетый в тунику и в свой пыльник, сразу радостно нацепил ещё одно тяжёлое одеяние.

– Экий ты ясный! – заметив улыбку на лице нуониэля, сказал Гиди. – Ну погоди денёк-другой: будет тебе сладкое житьё странников!

Тим нахмурился и не ответил. Слуги загрузили пожитки, помогли господину и посыльному ступить в лодку, отдали им мешочек со снедью и фонарь. Баграми они оттолкнули судёнышко в течение.

Неказистую рыбацкую скорлупку понесло влево. Гиди налёг на вёсла и стал выходить на середину реки. В окружавшей тьме лишь одинокий фонарь старика Сивы зыбко трепетал на берегу. Неровное отражение жёлтого пятнышка на воде колебалось от дождя и ветреной ряби. Тим не отрываясь глядел на точку света, пока не заметил, как она зашевелилась и постепенно исчезла за кустами: очевидно крестьяне ушли дальше спать.

Тим фыркнул и съёжился на кормовом сиденье. Гиди мерно работал вёслами.

– Как бы в берег не ткнуться, – произнёс посыльный.

Поставив фонарь себе под ноги, чтобы свет не мешал вглядываться во мрак, Тим стал следить за курсом. Глаза постепенно привыкали к темноте. Один раз Тим почувствовал, что справа нарастает что-то огромное: это лодку, по выходу из излучины, отнесло к берегу, над которым нависли старые ивы. Гиди поднял левое весло и резко сработал правым. Скорлупку накренило, и Тиму пришлось схватиться за борта.

– Ты дождь слушай! – посоветовал Агидаль. – Он по листьям иным звуком бьёт.

Тим внял совету. Несколько раз выпал случай поправить Гиди, и избежать столкновения с берегом. А вскоре за спиной Тимбера стало заниматься утро.

– Светлый день! – произнёс Гиди. – Заждались! Устал я.

Они поменялись, и теперь нуониэль, будучи полным сил, налёг на вёсла. Агидаль погасил фонарь и сел на дно, облокотившись на борт, чтобы снять напряжение со спины.

– Поди, привык к темноте? – спросил Агидаль, оглядываясь на светлеющее небо.

– В пещере чаще думаешь не о чудовищах во тьме, а о том, что камни упадут и всё завалят, – ответил Тим.

– Ерунда! – отмахнулся Гиди.

– Согласен, но как только начнёшь об этом размышлять, уже ничего иного бояться не станешь.

– Боишься стать лепёшкой?

– В мире полно более пугающих вещей, – спокойно ответил Тимбер.

– Так чего же боится нуониэль Тимбер Линггер, будущий посол на полночь?

Тим пожал плечами и задумался, а через некоторое время сказал:

– Война – весьма страшная штука.

– Война! – удивился Гиди. – Брось! Страшиться войны – удел стариков! Молодёжь хлебом не корми, дай только ратным делом заняться!

– Я много читал о войне, – как бы между прочим заметил Тимбер.

– Например?

– Не думаю, что ты знаешь этот труд. Он называется «Война Золотой Ольхи».

– А ещё? – не отставал Гиди, но Тим замешкал. – Постой, так ты читал только одну книгу о войне?

– Я читал её снова и снова, – со всей серьёзностью пояснил Тим.

– Кажется, я начинаю понимать, – почесав подбородок, сказал Гиди. – Ты исписал целую кипу пергаментов, повторяя задание, которое выполнял на первом году обучения. А ещё ты без устали перечитываешь книжку, с которой, скорее всего, тоже ознакомился в Школе. Ты как бы продолжаешь учиться, но выполняя лишь то, что уже делал, потому что не знаешь, что стали задавать ученикам после того, как тебя выгнали!

– Я сам ушёл! – поправил Тим.

– А что ещё ты делал тысячу раз? – загорелся вдруг Гиди, и даже поднялся со дна на кормовое сиденье.

– Больше всего, я практиковал общение, лишённое бессмысленных вопросов.

Гиди понял намёк, фыркнул и потёр замерзающие руки: дождь прекратился, ветер стих, а от воды вставал туман.

– И всё же, – снова заговорил Тим, приковав всё внимание собеседника. – Иногда меня волнует: как молодые становятся старыми занудами вроде тебя?

– Вроде меня? – воскликнул Агидаль. – Мне сорок два! Ты всего на пяток зим моложе!

– По людским меркам мне не больше двадцати, – ответил нуониэль. – К тому же первые десять зим жизни я вообще не понимал, что происходит вокруг.

– В таком случае ты не очень-то отстаёшь от меня! В тридцать я сам многое не помнил из своего первого десятка лет. В сорок, мне стало казаться, что я не помню уже и второй десяток! Теперь гадаю: что же будет в пятьдесят!

– Если доживёшь, – с безразличием заметил Тим.

Гиди не ответил; посыльному почудилось, что нуониэль снова подтрунивает над ним – над человеком, кто лишён благословения лесов на длительную жизнь. И всё же, в тоне Тимбера отсутствовала злоба. К тому же, истинность его слов нельзя оспорить: кто знает, хватит ли жизненных сил у Агидаля Инранова, чтобы полвека коптить воздух?

– И то верно! – засмеялся посыльный, – Если доживу! А представь, сколько годов жизни ты забудешь, если протянешь до двухсот!

Тим рассмеялся и заметил, что неплохо было бы в таком случае начать вести дневник.

– А я знаю, что ещё ты делал по многу раз! – вновь заговорил Гиди. – И начал ты это тоже в Школе! Не догадываешься?

Тимбер свёл брови.

– Девчонки! – загоготал Агидаль.

Тим сделал вид, что не понимает, о чём толкует его спутник, но Гиди не отставал.

– Да, да! Тебя ведь выперли за то, что ты кутил с милашками прямо в Школе! Я не верю, что такой повеса, как ты, остановился после того, как тебя перестали допускать к урокам! Бьюсь об заклад, что до ухода в эту пещеру, ты навёл шороху окрест!

– Отчего всем так любопытна эта глупая история? – недоумевал Тим, начавший терять душевное равновесие.

– Что может быть более волнительно, чем союз двух начал! – пожал плечами Гиди.

– Ничего волнительного! Особенно, когда родители подыскали тебе невесту задолго до твоего совершеннолетия. Эти школьные интрижки не больше чем юношеское желание поступить наперекор семье.

– Святые духи! Ты говоришь, как взрослый! – удивился Гиди.

– Так мне же тридцать семь! – подмигнул ему Тим.

– Значит, у тебя ничего серьёзного не было ни с одной из тех школьных девиц?

– Не слишком ли жаркое любопытство дамскими делами у того, кто давно женат? – спросил Тим. – Тебе стоило бы рассказать мне о своей семье.

– Она откуда-то из Цивелиса, – заулыбался Агидаль. – Мы повстречались в Салионе, в одной из тамошних деревушек. Она служила у ивовых господ. Её зовут Древа. После пожара, мастер Инран позволил нам жить в старом деревянном переходе над воротами Школы.

– Да-да! – припомнил Тим. – Массивный каменный вход в школьные рощи: ворота без стен! Никогда не думал, что в дощатой надстройке наверху кто-то живёт.

– О лучшем жилище молодая невеста и мечтать не могла! Да и я ей пришёлся по нраву. Младшего нашего звать Умай, а первенца Радей: два юрких парнишки. Вот так мы и живём! В домике над воротами. Такое всё наше богатство!

Гиди отчего-то смолк и приуныл.