Цитаты из книги «Убывающий мир: история невероятного в позднем СССР»

При этом прагматическая политика брежневского Политбюро очевидно направлена на удовлетворение материальных нужд советских граждан и все чаще подчеркивает не космические, но земные достижения СССР: стабильность трудовой иерархии, возросшую ценность частной жизни, особое внимание к потребительским товарам и разрядку международной напряженности

В том же ноябре 1959 года в «Правде» выходит статья «О легкомысленной погоне за научными сенсациями», написанная физиками-академиками Львом Арцимовичем, Петром Капицей и Игорем Таммом. Авторы указывают, что экспериментальная проверка не подтвердила положения теории Козырева, и, соответственно, «остается непонятным реальный смысл его утверждения, что ход времени может порождать энергию

Это свойство времени может быть названо направленностью или ходом. В силу этой направленности время может совершать работу и производить энергию. Итак, звезда является только кажущимся perpetuum mobile: звезда черпает энергию из хода времени[150].

Успех любой идеи определяется тем, насколько долго она занимает умы, не устаревая и не вытесняясь другими идеями. В этом смысле гипотезы Агреста, Шкловского и Казанцева – вопреки или благодаря своей невероятности – оказались более чем успешными; попав однажды в публичное поле, они не только на протяжении многих лет активно обсуждались советскими людьми (в том числе научно-технической элитой страны: академику Игорю Курчатову казалась интересной концепция палеовизита[130], Сергей Королёв восхищался теорией искусственных Фобоса и Деймоса[131]), но и породили целую плеяду последователей.

Интеллектуалы вроде Шкловского и Казанцева, стоявшие у истоков дискурса о «невероятном», не могли говорить о возможной гибели Советского Союза – и потому говорили о гибели динозавров, фаэтов и марсиан.

Как отмечает Маттиас Шварц, космические фантазии советских людей были, среди прочего, средством, с помощью которого «внутренние страхи и травматические события <…> экстраполировались на чужие, далекие миры»

собственно, с точки зрения профессионалов вся романтика «покорения звезд» являлась не целью, но побочным эффектом решения конкретных оборонных задач.

В 1957 году в стране широко отмечают столетний юбилей Константина Циолковского, писатель-фантаст Иван Ефремов публикует в «Технике – молодежи» роман «Туманность Андромеды», изображающий блистательное космическое будущее человечества и сразу же становящийся сверхпопулярным[92], а 4 октября 1957 года СССР успешно выводит в космос первый искусственный спутник Земли.

С наступлением хрущевской оттепели интерес советских людей к космосу становится еще сильней. 1956 год для инженерно-технических работников СССР – не только год антисталинского доклада «О культе личности и его последствиях», но еще и год «великого противостояния» Марса, когда эта планета ближе всего подходит к Земле, что отмечено множеством популярных публикаций и очередным витком дискуссий об обитаемости.

Как несколькими годами позже подытожат такой ход рассуждений астроном Василий Фесенков и биолог Александр Опарин: «Даже в нашей Галактике, включающей примерно 150 миллиардов звезд, могут быть сотни тысяч планет, на которых возможно возникновение и развитие жизни. Во всей бесконечной Вселенной должно существовать также и бесконечное множество обитаемых планет»[61]. Тема возможной обитаемости планет чрезвычайно популярна; в частности, о ней активно пишут ленинградские астрономы Всеволод Шаронов («Есть ли жизнь на планетах», 1950[62]) и Надежда Сытинская («Есть ли жизнь на небесных телах», 1949[63], «Есть ли жизнь на других планетах?», 1952[64]), но самый большой интерес у публики вызывают, вне всякого сомнения, статьи и книги астронома, члена-корреспондента АН СССР Гавриила Тихова. Когда-то учившийся в Париже и работавший в Москве, с 1941 года Тихов жил в Алма-Ате (куда отправился однажды наблюдать полное солнечное затмение) и работал в местном Астрофизическом институте; там в 1947 году ему удалось основать сектор астроботаники – новой науки, открытия которой восхищали советских граждан почти два десятилетия. Исходное предположение Тихова заключалось в том, что наблюдаемые астрономами сине-фиолетовые марсианские «моря» представляют собой участки растительности. Пытаясь доказать эту гипотезу методами спектрографии, Тихов натолкнулся на ряд затруднений.