Глава тринадцатая

Густая чернильная ночь легла на Клерстар, заползая в самые сокровенные уголки, яростно гася любой свет.

Я все ждала, когда же принесут еды, ну или на худой конец воды, но дверь так и не отворилась. В животе неприятно гудело, голова пульсировала. Наконец, оставив пустые надежды, опускаюсь на кровать и долго смотрю на танцующее пламя одинокой свечи. Мысли не давали покоя, прогоняя сон, вновь и вновь возвращая в святилище перед пятью белоснежными статуями богов.

– Неужели это правда? – шепчу в полголоса, накрывая рукой уставшие глаза. – Неужели Фиантен желали уничтожения пяти богов? Поэтому их прокляли? Поэтому они считаются врагами?

Тоска по моему замку, по совам, по тихим уголкам, по печальному саду росла все сильней, была моя воля, я бы открыла ставни и бросилась прочь. Чего хочет от меня бургомистр и этот замороженный вестник богов? Кстати, и почему он, интересно, вестник? Старшая дочь бургомистра, красавица Агнесс, явно влюблена в него… Несмотря на колоссальное потрясение и голод, усталость брала свое, веки наливались тяжестью, потянуло в сон. Зевнув, подтягиваю колени к груди, погружаюсь в сон. Но не прошло и пяти минут, как глухой звук разбудил меня, словно кто-то скребся по ту сторону двери. Поначалу подумала, что это мыши грызут дыры в стенах, и уже намеревалась вновь вернуться в объятия сна, но звук повторился, снова и снова. Это были не мыши, а кто-то рукой проводил по деревянной стене, и тут же птица на груди обожгла огнем.

Вскакиваю в кровати и замираю, вслушиваясь в ночные звуки. Моего рунического кинжала не было, а если за дверью притаилась нечисть…

– Но это невозможно, – бормочу, пытаясь за бешеными ударами сердца расслышать тихий шорох, – ведь твари не могут перебираться через мост, волки…

И тут же ночную тьму прорезал вой, разлетающийся по окрестностям, от которого застыла кровь в жилах. Он все ближе, надвигается волной. Чья-то рука коснулась латунной ручки двери и попыталась открыть. Леденящий ужас крадется по спине и сковывает горло, в тот момент, когда послышался щелчок и дверь с легким скрипом приоткрылась. Я забралась на кровать с ногами, вжимаясь спиной в стену, а руками стискивая до боли огненную птицу. В черном проеме из мрака проступил один красный глаз.

– Ну давай! – подаюсь вперед. – Я не боюсь тебя! Ну же!

Существо замерло, я почти вижу жуткую ухмылку и слышу тяжелое дыхание. Дверь приоткрылась еще шире, но ночь была такой густой и непроглядной, что различить можно было лишь два жутких красных глаза. И снова вой, от которого задрожали стены, существо дернулось и бросилось обратно в темноту.

–Волки преследует это, – догадываюсь и кидаюсь прочь из комнаты.

Топот и вой. Раздались встревоженные голоса проснувшейся стражи, я добегаю до открытой галереи и вижу, как черные тени волков преследуют по крышам нечто. Они бесшумно скользят по отвесной стене замка бургомистра.

– Эй, зажигай факелы готовь стрелы! – раздалось внизу.

Тень между тем нырнула в первые же раскрытые ставни замка, волки устремились за ней.

– Как это возможно? – бормочу потрясенно. – Как та нечисть миновала мост?

В голове сразу возникает воспоминание страшной боли, пронзавшей тело, словно тысячами раскаленных игл, когда меня перевозили через реку. Сила оберегов не пускала ту, которая по словам Керана уже находилась по другую сторону.

Обреченно вздыхаю и смотрю во двор, который уже запрудили воины, их металлические кольчуги тускло поблескивали в свете факелов.

– Найти тварь! – громыхал один из них. – Прочесать весь замок!

И стражники ринулись в распахнутые двери. Позабыв обо всем, я наблюдала за тем, как тут и там зажигались огни в окнах, как замок оживал, встревоженный новостью о том, что нечисть пробралась внутрь. И вдруг за спиной раздалось глухое рычание. Резко обернувшись, вижу черного волка. До оцепеневшего мозга не сразу доходит, что это ни что иное, как ожившая деревянная статуя.

– Тебе не меня надо ловить, – судорожно сглатываю и пячусь спиной, не отрывая глаз от ожившего оберега, – лови то существо!

Волк пригнул голову и зарычал, было что-то особенно жуткое в этом деревянном теле, потемневшем от времени и снега, покрытое местами синей плесенью. Мой приказ также не подействовал на волка. Я была нечистью, он пришел за мной. Сердце уходит в пятки, и не помня ничего от ужаса, бросаюсь прочь. Не разбирая дороги, юркнула в какой-то коридор, толкнула плечом первую же дверь и пустилась вниз по темной винтовой лестнице, освещенной лишь чугунными светильниками на стенах.

Оберег догонял, каменные своды сотрясались от тяжелых ударов об пол деревянных лап. Птица-фиантен светилась ярким светом, но как же я желала сейчас, чтобы со мной был кинжал и мои верные совы. Краем глаза различаю неясные очертания высоких стеллажей и потемневшее серебро древних фолиантов. По всей видимости это была библиотека. От быстрого бега грудь разрывалась, наконец, ноги предательски запутались в длинной юбке и рухнула на каменный пол. И тут же деревянная морда нависла надо мной.

– Поди прочь!

Волк все ближе, теперь я различаю каждый рубец на длинном теле, в нос ударяет запах сгнившей древесины и болота. Красные глаза пронзают насквозь, и спазм сдавливает горло, а сердце замедляет стук, все вокруг тонет во тьме.

– Элая! – нежный голос зовет меня. Поворачиваю голову и вижу ЕГО. Он стоит спиной к солнцу, и лицо тонет в сгущавшихся сумерках сада. Бросаюсь к нему, чтобы скорее оказаться в горячих объятиях.

– Почему ты пришел? – шепчу, задыхаясь от счастья и вслушиваясь стук родного сердца в груди. – Ведь завтра мы венчаемся.

– Завтра, – вздыхает ОН, смеясь чуть слышно, – это так долго. Так долго до того момента, когда я смогу назвать тебя своей женой, моя бесподобная Эля!

Замираю, боюсь дышать. Хочу, чтобы эти секунды длились вечность. Тихий закат, упоительная сладость душистого сада, журчащий фонтан за розовой аллеей. И это счастье. Невыносимое.

– Ты счастлива? – спрашивает ОН, слегка целуя мои волосы.

– Да, – слетает с губ ответ. Но тут же мрачная мысль пробегает перед глазами, как бы смазывая яркие краски этого чудесного вечера.

– Что такое, любовь моя? Ты хмуришься.

И я читаю в глазах моего жениха тревогу. Хочу промолчать, но он не дает отвести взгляд.

– Скажи, что тревожит тебя, – требует настойчиво, сжимая пальцами мой подбородок.

– Даже не знаю…, – говорю, чуть помедлив. – Просто Ареса… Она стала такой странной. Мне кажется, она заболела.

Укол тоски и беспокойства пронзают сердце. Я так отчаянно хочу, чтобы Ареса была счастлива, чтобы она вновь стала прежней: веселой и беззаботной.

– Ну же, не хмурься, – и меня снова прижимают к крепкой груди, – я уверен, что Ареса поправится.

– Я бы отдала все на свете, лишь бы она была счастлива…– шепчу, вслушиваясь в удары сердца: тук-тук-тук.

– Пошел прочь! – последовавший за этим ревом ослепительный свет пробился даже сквозь мои плотно сомкнутые веки.

Делаю глубокий вдох и прихожу в себя. Все тот же темный свод, ряды книг, в ногах различаю очертания высокой худой фигуры, облаченной в длинный темный балахон. Сквозь сумрак постепенной проступили и черты лица. Такие же тонкие и подвижные, как и тело. Это был юноша, от рук которого исходил тот самый ослепляющий свет.

– Тебе не место здесь! – голос, глубокий и сильный, совершенно не сочетался с наружностью юноши.

Деревянный волк, неотрывно смотревший на него, медленно отходил все дальше и дальше, пока полностью не исчез в темноте коридора.

Потрясенная и сбитая с толку, я все продолжаю лежать на ледяном полу, все еще не веря в то, что смогла избежать гибели. Юноша не сразу опустил руки, еще несколько минут продолжая всматриваться и вслушиваться. Наконец, глубоко вздохнув, он поспешно надел темные перчатки и перевел на меня взгляд, таинственный и глубокий, словно магический шар. С секунду он пристально изучал меня, и вдруг совершенно неожиданно запустил руку в волосы и смущенно расхохотался.

– Ну и волчище! Жуть! Не зря Учитель предлагает убрать этих страшилищ и заменить их более совершенными оберегами. И я совершенно с ним согласен. Что за морды! А лапищи! Какие-то гнилушки, а не обереги, Хромус мне свидетель! Ну и холодина здесь! Поднимайся скорее с пола, иначе можно простудиться!

Я во все глаза смотрела на этого болтающего без умолку паренька в черном балахоне и копне медных волос на голове, которые он без конца теребил то одной то другой пятерней.

– Честно говоря, помещение здесь очень холодное! – продолжал веселый рыжик, не дав мне возможности открыть рот. – На мне четыре пары носков! Только представь! Четыре пары!

И нисколько не стесняясь, парень торжественно приподнял полы балахона, из-под которого показались тонкие худые ноги, обутые в довольно потертые ботинки и полосатые толстые носки, украшавшие их многочисленные дырочки, говорили о том, что парень совершенно не умел бороться с молью.

– Кхм, да… – только и успела выдавить из себя.

– Я так скажу, конечно, хранить древние рукописи и фолианты- дело ответственное и почетное, и я благодарен Учителю. Я так и сказал Его Мудрейшеству, что, мол, я, Клод Клейториус, благодарен всем сердцем, что из всех учеников Академии, именно на меня пал жребий, стать хранителем этого сокровища! – парень махнул рукой в сторону книг. – Но все же, да позволит Совет профессоров, я бы желал иметь в распоряжении хоть небольшую печечку. И что, ты думаешь, они мне ответили?

Клод замер, явно ожидая от меня ответа. Я неуверенно помялась, не веря, что мне наконец-то дают вставить слово.

– Э… Они разрешили?

– Ха, а вот и нет! – взревел от радости парень, хлопнув в ладоши с такой силой, что несколько свитков упало с полки. – Так и сказали, что мол, ты Клод, несомненно, ценный ученик, но древние книги дороже! Вот и приходится обходится носками, шалью, перчатками, и пить литрами горячие настои, от которых тянет в сон. А ведь в моем то деле спать – ни-ни, нельзя! Есть сроки, и я должен их выполнять!

Клод говорил и говорил, уводя меня в глубь книжного лабиринта. Вскоре показался большой стол, сверху-донизу заваленный всякой всячиной. Тут рядом с раскрытыми свитками лежал ворох бумаг, исписанный мелко-мелко быстрым почерком, различные фигурки птиц и зверей, пухлый том, на котором было нацарапано «Большой словарь древних символов и знаков». Чуть поодаль стояло множество грязных кружек и чарок, под столом в обилии рассыпаны крошки.

– О, прошу прощения, не успел убраться! – виновато заулыбался Клод, бросаясь к бардаку и принимаясь шумно убираться. – Я, знаешь ли, люблю порядок!

Совершенно измотанная произошедшими событиями, я опустилась в стоящее рядом мягкое кресло и стала молча наблюдать за суетившимся парнем.

– У ученных людей все должно быть разложено по полочкам. Иначе, одна маленькая ошибочка, один неверно понятый смысл древнего символа – и все, перевод неточный, или вообще неверный! А что такое исказить смысл древней рукописи? Это же серьезное преступление! На моих плечах лежит груз колоссальной ответственности – нести просвещение следующим поколениям! Приоткрывать завесы тайн древних!