В жару или при переутомлении на челе его выступает скорее роса нежели пот. Непросто обнаружить его силуэт или прочесть его мысли. Одним словом, по внешним признакам – бездыханный персонаж. Только по внешним признакам, разумеется. Немного рассеянный, минорный и туманный человек.

Впрочем, печален он не всегда. Но чаще всего печален.

Гарипов порождает печаль, Вселенская печаль.

С пафосом перебор, но отражает суть.

Из письма Н. В. Гоголя Н. М. Языкову

…Много есть на всяком шагу тайн, которых мы и не стараемся даже вопрошать. Спрашивает ли кто-нибудь из нас, что значат нам случающиеся препятствия и несчастья, для чего они случаются? Терпеливейшие говорят обыкновенно: «Так Богу угодно». А для чего так Богу угодно? Чего хочет от нас Бог сим несчастием? – этих вопросов никто не задает себе. Часто мы должны бы просить не об отвращении от нас несчастий, но о прозрении, о проразумении тайного их смысла и о просветлении очей наших. Почему знать, может быть, эти горя и страдания, которые ниспосылаются тебе, ниспосылаются именно для того, чтобы воспроизвести в тебе тот душевный вопль, который бы никак не исторгнулся без этих страданий…¹

Выражение лица или походка часто обманывают нас. Дыхание – значительно реже. Но как уловить дыхание в этой вечной суете? И кому, если вдуматься, это может быть интересным? Дышит себе человек и слава Богу. И слава Богу.

Обожаю фрагменты!

Фрагменты – клетки мироздания. Именно они несут генетический код нашего Родителя. Непостижимая и непредсказуемая игра фрагментов порождает метаморфозы, завораживающие, но опасные превращения, способные деформировать рассудок. Не исключено, что и саму природу человеческую.

Метаморфозы

В предменструальном периоде женщина становится существом иного порядка. Она серьезнеет, точнее, задумывается. Ее язык и пальцы на ногах удлиняются, глаза делаются мельче и острее. Складывается впечатление, что она, наконец, вспомнила нечто такое, о чем вспоминать было нельзя ни в коем случае. К примеру, свою соперницу по первородному греху. Ее движения делаются осторожными и напряженными. Ее движения полны предчувствия. На свет Божий извлекаются неприятные письма и обличительные фотографии, ветхие одежды и колющие предметы. Готовится страшный ритуал, суть которого непостижима. В оскудевшей речи все больше вопросительных предложений. Неудачный ответ тонет в опасном молчании. Мясо и сладости не спасают. Все вокруг нее съеживается и опускает взор.

Справедливости ради следует отметить, что комнатные цветы при этом распускаются и благоухают.

Кто же та соперница по первородному греху?

Возможно мы встретим ее на страницах романа.

Если ей будет угодно, разумеется.

О сюжете

Безусловно, сюжет присутствует и в мире деталей, но в этом, близком к совершенству мире он много проще.

Некто ужинает, предположим.

Или пробуждается, потягивается в постели.

Или погружается в воду. Этого вполне достаточно. Достаточно, так как каждая минута жизни человека – сущность всей его жизни.

Входит в ванную и погружается в воду. Этого вполне достаточно.

Итак.

Ассистент кафедры нормальной физиологии боковского медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.

Где это произошло?

В Бокове, где же еще. Хотя, это мог быть и не Боков, а любой другой провинциальный город, коих не счесть на взъерошенной карте России. Огромная страна.

Ассистент кафедры нормальной физиологии медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.

Точная дата.

Это будет роман о метаморфозах, деформациях и созидательных последствиях этих чудесных превращений. В конечном итоге – роман о гарипе, будущем стеклодуве, написанный от четвертого, разумеется, лица.

Репортаж о том, как один человек вдруг, на ровном, как говорится, месте (казалось бы, на ровном месте), самым неожиданным образом становится совсем другим человеком.

Отчет о том, как изменился мир, а вместе с ним человек.

Или, наоборот, изменился человек, а вместе с ним и окружающий его мир. Эти процессы взаимосвязаны, и происходят постоянно. Это можно назвать круговоротом метаморфоз. Об этом можно было бы написать целый философский трактат.

Ах, как хорошо, должно быть, писать философский трактат! Но вот меня заинтересовал конкретный человек. Точнее меня заинтересовали конкретным человеком.

Хотя, идея трактата весьма и весьма соблазнительна.

Но заказан роман.

Как выйти из положения? Разве что обмануть заказчика?

Почему трактат, зачем трактат?

А вот захотелось. Имею я право?

В данный момент, когда мои слова выстраивают свой ритуальный хоровод, большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице наверх. На самый верх. Во всяком случае, мне кажется, что большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице на самый верх. Зачем? Дабы помочить голову в облаках. Окунуть голову в облака и испытать блаженное, ни с чем не сопоставимое блаженное состояние абсолютной пустоты.

Не думайте, что речь идет о странных или глупых людях. Нет, нет и нет. Они знают, что делают. Цивилизация как всякий компьютер имеет право на отдых.

Я же, тем временем, напротив, мало-помалу спускаюсь. Иными словами, организую встречное движение. И меня вовсе не пугает поджидающая меня в конце пути Большая Вода.

Беляночка и Рута

Две крысы, белая и рыжая, Беляночка и Рута через окошко подвала наблюдают за беседой Ягнатьева и бродяги. Не стану тратить времени на рассуждения об особом интеллекте грызунов. Это всем известно.

Итак, Беляночка и Рута комментируют разговор наших героев.

РУТА Не думаю, что бродяге удастся затащить его в подвал.

БЕЛЯНОЧКА Рано или поздно сам придет.

РУТА Почему так думаешь?

БЕЛЯНОЧКА Он только что сказал, что пути назад нет. Стало быть, двигаться придется вперед. А если так, подвал неизбежен. Кроме того, сдается мне, что он потомок Лилит. Ему среди людей места нет.

РУТА Почему ты решила, что он из рода Лилит?

БЕЛЯНОЧКА А он похож на нее.

РУТА А если он предпочтет ванну?

БЕЛЯНОЧКА Ванну?.. Об этом я не подумала.

День за днем, неделя за неделей, однообразно, будто во сне, точно вода, капля по капле сочится жизнь. Каждый день человек видит свое отражение в зеркале, в витрине, в стекле троллейбуса, маршрутного такси, в блюдце… Ничего не меняется.

Нет, конечно, что-то меняется, отрастают волосы, щетина, мешки под глазами появляются и исчезают. Появляются и исчезают.

В целом же не меняется ничего. День за днем, неделя за неделей.

И вдруг!

Вдруг человек обнаруживает, что из зеркала на него смотрит совсем другой человек. Однажды. Утром или вечером. Вечером или утром. Изменился. Стал другим человеком.

Да.

И окружающий его мир вместе с ним изменился самым неожиданным образом. До неузнаваемости.

Вместе с ним? Нет, не вместе с ним. Чуть раньше. Или позже. Чуть раньше. Или позже. Хотя все взаимосвязано. Одновременно в природе не бывает. Заявляю ответственно как физиолог.

Теперь главный вопрос. Вопрос вопросов, как говорится. А способен ли мир меняться вообще?

Опустим времена года, архитектуру, смену правительств или климат, ибо все мимикрия. Всего-то.

А способен ли меняться человек? Разве внешность его в глубокой старости не напоминает младенческие фотографии?

Ягнатьев пропитан Востоком и глаза его каждый год темнеют. Кто знает, когда и как это произошло. Он на Востоке-то не был никогда, но вот увидит на картинке пагоду, и тотчас торжество и волнение. Так бывает: иной человек пропитан страстью к путешествиям, а его из дома не выманишь. Другой мечтает о случайной любви, а сам верен жене до самозабвения.

Пропорции

И как эта слепая куколка Япония в свое время смогла проглотить Поднебесную? Ума не приложу. Слон угодил в мышеловку.

Все же пропорции – штука чрезвычайно относительная.

Беляночка и Рута

БЕЛЯНОЧКА Предложить Ягнятке этот фрагмент: «С этической точки зрения отношение Авраама к Исааку исчерпывается тем, что отец должен любить сына. Но этическое отношение низводится до степени относительного – в противоположность абсурдному отношению к Богу. На вопрос „Почему?“ у Авраама нет иного ответа, кроме того, что это испытание, искушение, выдержанное им ради Бога и ради себя самого. Оба эти определения не отвечают одно другому в общепринятом языке. Согласно этому языку, когда человек творит нечто несогласованное с общим, про него говорят, что вряд ли он делает это ради Господа, подразумевая, что он делает это ради себя. Между тем парадокс веры лишен этого промежуточного звена – общего. С одной стороны, он выражает собой высший эгоизм (совершая ужасное ради себя самого), с другой – абсолютнейшую беззаветность, совершая это ради Господа…»²

Между собой Рута и Беляночка называют Алексея Ильича Ягняткой.

РУТА Думаешь, он способен переварить такое?

БЕЛЯНОЧКА Нет, конечно.

РУТА И зачем бродяга с ним возится?

БЕЛЯНОЧКА Жалеет.

Большие купальщицы

Не выходят из головы «Большие купальщицы» Сезанна.

Стоит постоять подле «купальщиц» каких-нибудь полчаса, и вы почувствуете то, что называется слиянием. Не вижу смысла тратить время на долгие рассуждения по этому поводу.

Метаморфозы

Океан стал сушей, а суша – океаном. Как будто не Треплев, а, наоборот, Тригорин застрелился.

И путешествуют в невиданных рощах невиданные рыбы и прочие твари морские, а люди, напротив дышат жабрами. Океан стал сушей, а суша – океаном. Поменялись местами. Чудеса. Мистификация.

Менее всего перемены коснулись цапли, птицы с удивительным, более удивительным нежели у пеликана или перцееда клювом. И это, заметьте, при общей невзрачности. При общей сирости и невзрачности.

Момент истины

Однажды, раньше или позже наступает момент истины, назовем это моментом истины, когда мы ощущаем всю бессмысленность наших слов. Я имею в виду каждодневную речь.

Спорно. И вы непременно станете спорить, если еще не испытали этого момента. Вы скажете, что всякий разговор – предыстория события. Но это не так, уверяю вас.

Повседневная речь – всего лишь звуковое сопровождение событий. Приблизительно, то же самое, что стон Шараповой на теннисном корте.

Когда было бы возможным записать нашу повседневную речь, предположим в течение суток, и после дать нам все это прослушать, первое, что придет в голову, – А кто это говорит? Уж во всяком случае не я. Точно не я. Как-никак я видел себя в зеркале. Совсем другой человек. Совсем-совсем другой человек.

Одиночество

Мы одиноки. Одиноки на протяжении всей своей жизни. От рождения до самой смерти. Если улучить минутку-другую и прислушаться к себе, можно уловить это состояние.

Нет, мы не одиноки. В каждом из нас всегда два человека. Как минимум. Я уже не говорю о присутствии Бога.

Присутствие Бога – не категория веры или неверия, это данность, от которой сложнее отказаться, нежели принять. Отказаться от его дыхания – приблизительно то же, что убедить себя в отсутствии руки или ноги. Что, согласитесь трудно сделать без хирургического вмешательства.

Так что суицид – это всегда двойное убийство.

Всегда.

Преодолев мглу, можно рассмотреть эту скромную и всегда смущенную, по-осеннему пахнущую яблоками с примесью копоти теплую бездыханную комнатку с подростковой кроваткой у окна, креслом-качалкой и кипельно-белыми занавесками, где нет ни картинок, ни пожелтевших фотографий, ни утвари, где тишину можно подкладывать под голову, точно пуховую подушку. Стоит на мгновение увидеть эту комнатку, как многое становится очевидным. И настоящее, и, что немаловажно, бесконечное будущее.

Как видите, ничего общего с миром событий.

Преодолев мглу, можно рассмотреть эту крохотную комнатку, где тряпичная суета и круглые сутки правит лунный свет. Тряпичная суета и пронзительная пустота вместе с тем. Пахнущий подгоревшими гренками круглый половик из пестрых остатков платьев и чулок. Бедная старушенция над вязанием вспоминала своих маму и сестер, а получилась картинка мира накануне Страшного Суда.

Как видите, ничего общего с миром событий. Все много значительнее.

Ева

Вокзал.

Наблюдал за осой, пока она не исчезла из поля зрения. К сожалению, исчезла.

Любопытнейшее животное. Жалит, но не умирает.

Приходится выбирать объект из мира людей.

Выбрал. Двадцатилетняя особа с вдохновенно вздернутым носиком, слепящей точкой над верхней губой и надкушенным яблоком в руках. Битый час борется со сном, потому глаза ее подернуты ласковой пленочкой. Как на полотнах Модильяни.

Мое явление для нее полная неожиданность. Зрачки тотчас заявляют о себе. От Модильяни не остается и следа.

Предварительно спросив разрешения опускаюсь на шаткое сиденье подле нее. Выдерживаю необходимую в таких случаях паузу, после чего задаю блистательный вопрос, не знает ли она случайно, не изменится ли расписание поездов на Петербург на будущей неделе?

Получаю краткое «нет», но, через долю секунды спасительное «к сожалению».

Все.

Крысы и коты не случайно сопровождают нас на протяжении всей жизни. И собаки. Это – свидетели. И деревья, и травы – немые свидетели. И цветы – свидетели.

А, может статься, и репортеры. Надо хорошенько подумать над этим.

Девушка готова к знакомству. Но еще не окончательно проснулась. Затеваю романтическую песнь:

– Там, в Петербурге уже несколько дней на удивление солнечная погода.

– Правда? Я так давно не была там!

Не случайно наряду с крысами и котами на протяжении всей жизни нас сопровождают пекулярные персонажи. Все эти бродяги, истеричные дамы, незваные гости, перепачканные детки с рожками и языками, оплывающие восковые роженицы, кликуши, внезапные небритые ревнивцы и круглолицые бандиты. Они созданы для того, чтобы провоцировать нас. Не верьте тому, кто скажет, что они существуют вне зависимости от нас, сами по себе. Это не так.

Когда поздним вечером у себя во дворе вы встречаете стайку зябнущих (они почему-то всегда мерзнут), хулиганов, имейте в виду, они – для вас. Это – проверка. И вовсе не того, сумеете ли вы постоять за себя. Главное – умеете ли вы сберечь свой звук. Слышите ли вы его теперь, когда опасность? А прежде слышали? Помните, каков он, ваш звук? Спросите себя. Каким он был до того как наступила эта кисловатая тишина?

И если вспомните, звук вернется. Только виолончель уступит место альту, а труба – флейте. Или наоборот. А уж ритм эти ребятки вам зададут.

Дальше – по накатанному.

Ах, если бы не это признание в любви к северной Венеции, можно было бы еще надеяться на что-то. Оставался шанс на созерцательное обожание. А так – прогулка под дождем, беспричинный смех и обед с горячим бульоном. Спрашиваю:

– Как вас звать?

– Ева.

– Шутите?

– А что вас так удивило в моем имени?

– Ничего. Только Ева – это не вы. Ева другая.

– Откуда вы знаете?

– Знаю.

– Мне мое имя нравится.

– Мне тоже.

– А почему вы решили, что Ева другая?

– Знаю.

– Вы фантазер?

– Не задумывался.

– Фантазер.

– Это плохо?

– Хорошо. Я сама фантазерка.

Отмотаем несколько километров однояйцовых буден.

Сцена в ванной. Три недели спустя. Ева мертвецки пьяна и прекрасна. Юбки нет, под глазами черные круги. Ее вырвало, но пахнет карамелью. Плачет:

– Я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось. Я знаю, это закончится, но я не хочу этого, слышишь? Ты станешь презирать меня, обязательно будешь презирать меня! Ты уже привыкаешь ко мне, и скоро будешь презирать! Не спорь. Нет, не спорь, я знаю, знаю, знаю! Но я не хочу! Слышишь? Я не хочу этого!.. Возьми меня! Сейчас здесь возьми меня! Я хочу умереть с твоей плотью внутри. Сейчас! Господи! Как не хочется умирать!

Все.

Просто беда!

Вражда

Все вражда.

Кроме любви и лени.

Три месяца спустя

Сцена на кухне. Три месяца спустя. Она доедает свое яблоко:

– Ты рассуждаешь как ребенок. Это странно в твоем возрасте.

Прислушиваюсь к тупой боли в пояснице:

– С каждым днем тема моего возраста становится все более актуальной.

– Можешь не переживать. Ты никогда не станешь взрослым.

– Ненавидишь меня?

– Сильно сказано.

Все.

Отмотаем еще несколько километров

Отматываем еще несколько километров. Сцена в спальне.

Я Кто он?

ЕВА Мой старый друг.

Я Он пользуется дешевым одеколоном.

ЕВА Это мой любимый запах.

Я Запрещаю друзьям надевать мой халат. Даже старым друзьям. Мой халат девственен.

ЕВА (Наиграно.) Ха-ха-ха-ха-ха…

У кого я слышал такой смех?

У Арика Шумана. Точно.

Теперь будет преследовать меня. Ха-ха…

Ха-ха-ха-ха-ха…

Пропади оно пропадом!

Я Мой халат не смешон.

ЕВА Ты смешон.

Я В таком случае, что ты делаешь здесь?

ЕВА Веселюсь.

Я (После длительной паузы.) Нам нужен ребенок. Я хочу, чтобы ты родила нам ребенка.

ЕВА Чертенка?

Я Нет, ребенка. Мальчика или девочку.

ЕВА И тогда ты оставишь меня в покое?

Я (После длительной паузы.) Что ты делаешь здесь?

ЕВА Мне некуда идти.

Все.

Боже, какая пошлость!

Финал

Заключительная сцена непременно на кладбище с квашеной сиренью и чернявыми футуристическими цветами. С безнадежными как сама смерть гвоздиками.

Одному из двоих суждено умереть. Раньше или позже. Зал ожидания примет каждого.

Нет ничего полезнее поминального куриного бульона.

Все. Конец.

Теперь можно познакомить ее с Ягнатьевым.

Соединим вымысел с реальностью.

Прекрасно!

Придумка безумная, но верная.

Птицы

Вообще лучше всего было начать с птиц. Почему? Менее всего перемены коснулись цапли, удивительной птицы, что стоит на одной ноге в бывшей воде, а отражается в бывшей суше. Ждет своей змеи. Или ее отражения.

Ах, птицы, птицы!

Счастье

Счастье, конечно, еще не наступило, но все в ожидании.

Спящий человек

Рассмотрим спящего человека.

Он величественен. Много покойнее и значительнее, нежели был до сна, если вы знали его. Впрочем, разве это тот же самый человек?

Дело в том, что сон – это не часть нашей жизни, которую можно понянчить или объяснить. Сон – параллельная жизнь, существующая вне нас.

Мир изменился

Итак, мир изменился до неузнаваемости.

Алексей Ильич и бродяга