Иллюстратор Наталья Александровна Строганова

© Александр Строганов, 2025

© Наталья Александровна Строганова, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-4483-3546-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Купание Ягнатьева
Роман-коллаж

Особенно меня интересуют действия

не имеющие никакого особенного смысла

Джим Моррисон

Вступление

Ассистент кафедры нормальной физиологии Боковского медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.

Так выглядит первая строчка романа о гарипе, написанного от четвертого, разумеется, лица.

Курсив, изволите видеть.

Все время с нами что-то происходит. Происходит, случается. Даже если нам этого вовсе и не нужно.

Отдаю себе отчет в том, что явление «четвертого лица» может вызвать недоумение у читателя хоть сколько-нибудь знакомого с грамматикой русского языка. Стало быть, требуются пояснения.

На мой взгляд, использование в романе о гарипе первого, второго и даже третьего лица в известной степени нелогично.

Гарип явление не массовое, а потому требует особого положения.

Мне могут возразить, – а разве всякий из нас явление массовое? Попробуйте найти человека, который сказал бы о себе, что он – явление массовое. И разве любой, даже самый подержанный и никчемный, с точки зрения парадной, или с точки зрения падающего с шестого этажа, или тем более упавшего с шестого этажа, или по мнению человека, только что принявшего на грудь триста пятьдесят граммов, самый потерянный человек, в сущности, не является гарипом?

В том-то весь и фокус что нет. Нет и еще раз нет. Просто потому, что никому не пришло в голову обозначить его этим словом.

Вот живет человек, долго живет, слышит тысячи, десятки, сотни тысяч эпитетов в свой адрес. Если собрать эпитеты воедино, человека самого, каким мы его знали, каким он был изначально замышлен, узнать будет решительно невозможно. Придумают ему множество имен и прозвищ, но «гарипа» среди них не будет. Если же моего героя представить хоть литератору, хоть анатому, да хоть водителю автобуса, не выдавая характеристик, просто показать и спросить, кто этот человек, всякий скажет, не задумываясь – гарип.

По-видимому, требуются аргументы, обоснования, но, согласитесь, цена аргумента ничтожна, уж если автор, воспарив над суетой, положил себе поразмыслить над феноменом женщины, а также загадками Востока с его терракотовой армией, последним куражом дирижабля над воловьими пространствами линяющей державы и прочим волшебством.

Необъяснимые события и фигуры высшего пилотажа в невидимых небесах.

Сама идея «Купания» не является следствием воображения автора. Она привнесена извне. Кем именно – не могу сказать. Как и когда это произошло – неведомо.

Вообще наития, замыслы, сюжеты, будь они неладны, не является следствием воображения авторов, хотя авторы могут об этом не догадываться. Привносятся извне. Заказы своего рода. Чей заказ – загадка, не предполагающая разрешения.

Что, «загадка» слух режет? Верно. Заметьте, «загадка» – уже вторая глупость, рожденная автором. Само это слово. Первой глупостью является собственно первая строчка романа. То, что выделено курсивом, пропади он пропадом.

Терпеть не могу это слово, «курсив». Есть в нем нечто предательское. Пахнет крушением. Даже не революцией, унижением без особенной нужды.

Случаются такие кислые истории, задачей которых, по замыслу писателя, является наглядное унижение персонажей посредством интриги, измены, побоев, долготерпения, обмана, воровства… чего угодно. Во славу добродетели, разумеется. Главное, полагает сочинитель, заманить героя в ловушку и наблюдать, как он будет выпутываться или погибать, испытывая раскаяние и просветление. Это помогает читателю на фоне чужой беды обнаруживать в себе удачливость и достоинства.

Мне моего героя завлекать в тенета терпкого мира не было нужды. Он оказался там еще до моего появления. Таким образом, моя задача, напротив, на глазах изумленного читателя, помочь ему выбраться из бездны, дабы вернуть веру и любовь. При том, что он к этому не готов.

Честное слово, не знаю, что у меня получится.

Врачи любят говорить «будем наблюдать».

А Тургенев любил говорить «и пошел сюжетец».

Антипод же его Достоевский наперед знал, чем все это кончится, включая рождение мертвого ребенка и заглоточный абсцесс товарища Сталина.

Условный, разумеется, абсцесс.

Метафора.

Первая строчка романа и есть тот самый мертворожденный ребенок, ибо, уж если автору хочется сюжета, следует забыть о шпилях, веревках, запахах керосиновой лавки и капельке серебра в лиловом следе уходящего в грязь марта. Стоит ли любой, даже самый осмысленный, самый головокружительный сюжет роскоши приклеенного к носу клочка газеты?

Однако же, покуда влачим мы свое земное существование, что-нибудь да происходит с нами. Даже если нам этого вовсе и не нужно. И говорим о том же. И думаем. А, между тем, сколько раз на дню встречаем мы в толпе глаза жирафа? Помните Пиросмани? Встречаем, но не видим. Не имеем ни нужды, ни должной проницательности.

Бабочки являются на свет Божий старушенциями. Бабочки и черепахи. Вот почему бабочки и черепахи в доме – дурная примета. Кто бы, что ни говорил.

А «Преступление и наказание» – довольно энергичная вещица.

«Приглашение на казнь» – совсем другое дело.

Вот почему Достоевский и Набоков – два разных писателя.

Достоевский – великий оракул курсива, кто бы, что ни говорил.

Идеи извне (заказы) привносятся писакам следующим образом. Предположим, приторный восточный день. Вы едете в рыхлом автобусе. И ваша рука непреднамеренно сталкивается с чьей-нибудь чужой рукой. Там наверху. На перекладине, которая всегда остается вне поля зрения (в поле зрения бесконечный бордюр и не самые выразительные фрагменты пешеходов). Вы непременно отдергиваете руку, во всяком случае, вы полны стремлением сделать это. Но даже если это вам удалось, абсолютная свобода вам уже не грозит.

Все. Заказ получен.

Или.

Вы отодвигаете легкомысленную шторку в кабинке для переодевания и сталкиваетесь с окутанной визгом парочкой влюбленных. Если даже вы и бежите стремглав, выбрасывая на ходу белый флаг несостоявшейся сорочки, треугольник замкнут. Ловушка захлопнута. Вы навсегда остались с ними в кабинке. Навсегда.

Все. Заказ получен.

Понимаете, что я имею в виду?

Итак.

Что же произошло с появлением некоего заказчика?

Автор из первого автоматически сделался вторым лицом. А Ягнатьев, предмет моего интереса, соответственно четвертым. Третьи лица – все остальные. Или все остальное. Это как вам больше понравится.

Вот и все. Теорема доказана.

Несложная арифметика.

Пифагор отправляется на сеновал.

Ложка сломлена водой в стакане навсегда.

Из первой фразы вы догадались, что, наряду с исследованием проблемы гарипа, в писании своем я попытался рассмотреть феномен стекла. Следуя присущей мне с малых лет логике любопытствующего человека, к стеклу я присовокупил тему зеркал и прочих отражающих поверхностей, что, на мой взгляд, делу не мешает. Мало того, тема сия чрезвычайно актуальна в условиях стремительно меняющегося мироздания. А коль скоро в дело пошли зеркала и прочие отражающие поверхности – лиц, согласитесь, могло бы оказаться и восемь, и шестнадцать, и тридцать два, и так до бесконечности.

Откуда берутся все эти числа сродни саранче или муравьям?

Вы еще не раз убедитесь в моем пристрастии к всевозможной живности.

Также меня занимает вышеупомянутое время и паузы, когда вышеупомянутое время замирает, а на поверхности образуются волдыри, наполненные всякой всячиной: давно забытыми предметами, письменами, пожелтевшими фотографиями, вышедшими из употребления деньгами. И прочее, и прочее.

Энди Уорхол заметил, – когда ты разговариваешь с кем-то, ты уже разговариваешь с кем-то еще.

Равно как и ваш покорный слуга, Энди Уорхол ненавидел сюжет. Он отлично понимал, что если голову Мао Цзедуна он дополнит телом, усадит все это на диван, присовокупит, предположим, Линь Бяо, выдаст им по чашке чая и пр. и пр., вы, рассматривая это полотно… а вам волен-с, неволен-с, придется рассматривать это полотно, ибо перед вами сам Энди Уорхол… вы, рассматривая это полотно уже через три-четыре минуты станете глупее на семь-восемь граммов.

Как минимум.

О какой революции, в таком случае может идти речь?

Энди всю жизнь мечтал побывать в России, однако смог реализовать свою мечту только после смерти. По воле автора его спутником стал Алексей Ильич Ягнатьев. Таким образом, работы выдающегося художника могли бы стать отменными иллюстрациями к настоящему роману.

Точнее так: Энди Уорхол проиллюстрировал этот роман задолго до его написания.

Роман можно было бы озаглавить «Энди Уорхол или купание Ягнатьева».

«Купание Ягнатьева или Энди Уорхол».

Обратите внимание, когда вы произносите словосочетание Энди Уорхол, на вашем лице возникает гримаса удивления. Теперь нечасто можно встретить удивленное лицо. Можно подумать, что все зеркала окончательно перебиты, а деревья вырублены.

Что же с нами происходит, храни нас Господь?

И кто этот сногсшибательный Энди Уорхол?

Человек, расчленивший вдохновение. Вот что можно о нем сказать.

Персы называли гарипом не вполне адекватного человека, не такого как все. В турецкой культуре имя Гарип означает «путешественник» или «чужак». Оно имеет корни в арабском языке, где оно означает «бедствующий». В арабской культуре имя Гарип ассоциируется с личностью, которая сталкивается с трудностями и испытаниями в своей жизни, но остается сильной и борется с ними.

Однако, несмотря на эти положительные значения, в некоторых культурах имя Гарип может быть связано с предрассудками. Некоторые люди могут относить его к низкому социальному статусу или к видимости «чужака».

Ну, что? В путь?