Все же история с иглой оставила неприятный осадок в душе, и против воли появилась навязчивая тревога. Назвать это страхом было бы серьезным преувеличением, но теперь квартира не казалась такой же уютной, как раньше.

Наверно, любой дом, где совсем недавно побывала смерть, внушает подсознательную тревогу, и находиться внутри некомфортно из-за той внезапной, окончательной пустоты, что остается на месте любимого человека.

Вдруг остро захотелось вернуться в свою крохотную студию за МКАДом и продолжить привычное размеренное существование без всех этих странных незнакомцев, внезапных операций, подкладов и тайн.

С тяжелым вздохом Слава набрала в чайник воды и поставила на газ. Улыбка на миг появилась на губах, когда она отыскала среди чашек свою любимую.

Дедушка не признавал чай в пакетиках, так что его пришлось заваривать отдельно. Вспомнились долгие чаепития по утрам с обязательным чтением бесплатной газеты – старая привычка деда. Как он добавлял в ее чай несколько ложек сахара и дольку апельсина. Слава вечно воротила нос от всего, что не похоже на какао, но почему-то любила сладкий чай деда. Как он готовил ей на завтрак блинчики с домашним вареньем – клубничным, – которое делал специально для нее.

Никто больше не умел готовить такие же вкусные блинчики и заваривать такой же вкусный чай.

Прошло немало времени, и когда Слава наконец зашла в зал с двумя чашками черного чая в руках, незваный гость уже тихонько посапывал. Он лежал на животе, положив под щеку подушку. Болезненная бледность начала понемногу сходить с его лица, на бинтах проступили бурые пятна, но не так уж много.

Оставалось только подивиться его невероятной способности так запросто засыпать. Сама же Слава ни за что не смогла бы уснуть в подобной ситуации даже несмотря на усталость: напряжение и тревога прогоняли любые намеки на сон.

Девушка поставила чашки на раскладной стол, помедлив немного, достала чистый пододеяльник и укрыла им Януша. Хоть парень и показался вполне нормальным на первый взгляд (если не считать отказа от квалифицированной медицинской помощи), он все же оставался незнакомцем. Идея, что придется ночевать с ним в одной квартире, не приводила в восторг, но ничего поделать Слава не могла. Не выгонять же его в ночь со свежими швами.

Она зажгла торшер с тряпичным абажуром, стоящий в углу рядом с диваном, погасила остальной свет и застыла в дверях дедушкиной спальни. Запах старых вещей и лакированного дерева смешался с воспоминаниями.

У дальней стены стояла кровать, а ближе к проходу шкаф с неизменными пиджаками и рубашками и письменный стол. Мягкий свет единственной лампочки придавал окружающему желтоватый оттенок и поблескивал на поверхности темно-коричневой мебели. На столе ровной стопкой лежали книги и тетради для записей, а прямо по центру сложенный в несколько раз лист, подозрительно похожий на записку.

Сердце тут же ускорилось от волнения. Не зная, чего ожидать, Слава подошла к столу и развернула бумагу.

“Слава, в последнее время я чувствую себя неважно, и это наводит на определенные мысли. Если предчувствие меня не обманывает, то ты прочтешь это, когда я буду уже на том свете. Прошу тебя, не печалься и не ищи виновных, даже если очень захочется возложить на кого-то вину. Я прожил достаточно хорошую жизнь, чтобы уйти с миром и без сожалений.

Дарственная на твое имя в столе, распорядись квартирой как тебе угодно. Единственная просьба: пусть мое тело кремируют, а не похоронят в земле. Для меня это важно, надеюсь, ты поймешь.

Любящий и никогда не забывающий о тебе дедушка”.

Ком горечи подступил к горлу и защипало глаза, когда Слава положила записку на место. Чувство вины обрушилось на нее тяжелым грузом, который стал теперь еще больше. Сожаление, что не приехала раньше, что редко отвечала на его звонки и еще реже звонила сама, что постоянно выбирала незначительные дела, откладывая все дальше и дальше то, что действительно важно. Сожаление, что всегда думала лишь о себе и не хотела понимать, что иногда даже простой разговор может значить для человека очень многое. Столько лет он был одинок: семья распалась и разъехалась по миру, старых друзей не осталось, а о бабушке, которая оставила его уже очень давно, вообще не принято было говорить. Чувствовал ли он обиду? Ощущал ли себя никому не нужным, брошенным своими же, когда всю жизнь только ради них и старался?

Тринадцать долгих лет превратились в никогда. Как же так вышло?..

Сердце сжималось от скорби, ужасной несправедливости и оттого, что уже ничего нельзя изменить, а глаза готовы были наполниться слезами, но Слава заставила себя их проглотить. Они все равно ничем не помогут, не облегчат горе. Придется просто пережить его, принять, смириться с чувством вины, которое теперь останется с ней навечно.

Она постояла так еще немного, в раздумьях глядя на безукоризненно заправленную кровать. Видимо, это произошло не здесь, но все равно мысль о том, чтобы лечь спать там же, где совсем недавно спал ныне покойный дедушка, вызывала отчаянный протест. Это казалось куда более некомфортным, чем посидеть немного в одной комнате с чужаком, который навещал деда куда чаще, чем родная внучка.

С тяжелым вздохом и тоской на сердце Слава подхватила чашки с остывшим чаем и отправилась на кухню. В несколько глотков выпила чай, показавшийся совершенно безвкусным. Несмотря на то, что в последний раз она наспех перекусила круассаном и кофе еще днем в Москве неподалеку от Белорусского вокзала, есть не хотелось. Потому оставалось только принять душ и надеяться, что сон как-нибудь придет сам после такого длинного и насыщенного событиями дня.

Сначала пришлось отмывать ванную и коридор от капель крови, уже успевших подсохнуть на мелком кафеле и деревянных досках пола. Потом Слава долго крутила вентили в попытках настроить воду, но та как назло текла из душевой лейки то слишком холодная, то слишком горячая. В конце концов пришлось смириться с провальностью затеи и немного постоять под терпимо холодной водой.

Слава сменила дерзкий кроп-топ на безразмерную футболку, на ногах оставила широкие черные джоггеры и, завернувшись в чистый пододеяльник из дедушкиного шкафа, устроилась в кресле.

Густую темноту комнаты разбавлял тусклый свет из окна. Серебристый месяц висел над крышами домов и верхушками деревьев в небе, подсвеченном никогда не затухающими огнями города. Этот свет тянулся к центру зала, наискось лежал на ковре, перечеркнутый прямыми линиями оконных рам, ажурный из-за прикрывающего проем тюля. Тикали настенные часы и слышалось тихое размеренное дыхание Януша.

В любое другое время Слава чувствовала бы себя неловко, сидя напротив незнакомого парня, спящего в ее квартире. Но сейчас все, о чем она могла думать, это записка дедушки, а все, что могла чувствовать, это вина. Не стоило даже и надеяться, что этой ночью ей удастся поспать.

Она сидела, прижав ноги к груди, следила за движением пятна света по ковру и за тенями на потолке. Раз за разом прокручивала в голове воспоминания, среди которых первыми как назло приходили на ум не слишком приятные, те, в которых она вела себя грубо или безразлично, и о которых жалела сейчас, хоть и понимала, что все это бессмысленно. Вспоминала до тех пор, пока мысли не сделались вязкими, неразличимыми, словно сплошной тревожный ком.

Немало времени прошло, прежде чем Слава погрузилась в зыбкую полудрему. Сквозь сон ей казалось, что она сидит на том же самом месте, видит ту же самую квартиру, но что-то в ней изменилось. Стало вдруг холодно, а в воздухе появился странный запах, напоминающий то ли слизь на стенах подвала, то ли сырую землю. Необъяснимое беспокойство объяло ее, и Слава попыталась проснуться, так как понимала, что спит.

Она часто заморгала, пелена полудремы сошла с глаз, и очертания в комнате приобрели четкость. Побаливала поясница из-за неудобной позы, деревянная ручка кресла впивалась в бок – все это совершенно точно не было сном. Однако беспокойство и запах сырости никуда не делись. Слава попыталась подняться, чтобы включить свет и рассеять остатки кошмара, но к своему ужасу поняла, что не может пошевелиться.

Тень в дальнем углу вдруг увеличилась, растеклась по стенам и полу, словно нечто живое. Центр ее сделался неестественно темным даже для ночного времени. Появилось стойкое ощущение, что оттуда, из самой глубины этой тьмы, кто-то наблюдает.

Холодные мурашки пробежали по позвоночнику, дыхание участилось и сердце бешено заколотилось в груди, готовое вот-вот остановиться. Изо всех сил Слава попыталась дернуться, закричать, но тело оцепенело и не слушалось, из горла не вылетело ни звука и даже рта не удалось раскрыть. Все, что она могла, неподвижно и беспомощно глядеть в темный угол круглыми от страха глазами и надеяться, что это просто сон.

Медленно, мучительно медленно тьма собралась в силуэт с неясными очертаниями. Фигура отделилась от сгустка теней, бесшумно скользнула вдоль стены. Лунный свет выхватил на пару мгновений длинные спутанные волосы, спадающие на лицо, тонкие руки и крючковатые пальцы, словно вылепленные из мрака. За занавесью прядей блеснули глаза. Они глядели прямо на Славу, белесые, нечеловеческие. От этого взгляда стыла кровь, сердце грохотало в ушах, в глотке застрял безмолвный крик. Слава задышала коротко и часто, почувствовала, как кожа ее покрывается холодным потом. Все ее мысли захватил оцепеняющий страх, и даже если бы тело не было приковано к месту, она все равно не смогла бы пошевелиться.

Темная фигура все приближалась, перетекая из одной тени в другую. Слава не видела ее ног и не слышала шагов, замечала только покачивание прядей и блеск устрашающих глаз. Фигура пересекла зал и остановилась напротив, так близко, что Слава чувствовала исходящий от нее холод и запахи сырости и разложения, что стали теперь во много раз ярче. Костлявые руки медленно потянулись к ее горлу, темное лицо, на котором ничего, кроме глаз, нельзя было рассмотреть, приблизилось к ее лицу. Кончики волос коснулись кожи Славы, вызвав ледяные мурашки. Грудь словно что-то сдавило, девушка не могла вдохнуть, в уголках распахнутых до боли глаз собралась влага.

Длинные узловатые пальцы зависли над ее шеей. Слава не видела ничего, кроме этой расплывчатой, дрожащей тьмы, принявшей некое подобие человека, не чувствовала ничего, кроме леденящего ужаса. Казалось, сердце ее не выдержит и остановится. Казалось, это будет лучшим исходом.

Кончики пальцев впились в кожу, холодные и склизкие, словно прикосновение мертвеца. Слава зажмурилась и приготовилась уже к неизбежному, как вдруг в закрытые веки резко ударил свет. Ощущение пальцев на шее мигом исчезло, тело охватила дрожь. Сбросив с себя остатки оцепенения, Слава вскочила с места и кинулась в сторону, чуть не запутавшись в своем пододеяльнике, задела раскладной стол и едва не уронила книги. Дыхание стало судорожным и хриплым, словно она долгое время провела под водой. Яркий свет резал глаза, но она быстро смахнула с них влагу и ошалело огляделась в поисках темной фигуры, уверенная, что та еще здесь.

Однако в зале был только Януш. Рука его все еще висела над выключателем торшера, стоящего рядом с диваном, а на лице сохранился испуг. Он глядел на Славу такими же круглыми глазами, какими она глядела на него.

– Что это, мать его, было? – севшим голосом прохрипела она, по-прежнему не решаясь отлипнуть от стола. Казалось, стоит ей потерять опору, как ноги подведут, и она просто рухнет на пол.

Януш откинул в сторону пододеяльник и приблизился к Славе. Потрясение на его лице быстро сменилось беспокойством. Он протянул было руку, но тут же опустил ее, словно никак не мог понять, что делать.

– Ты как? В порядке?

– В порядке? Да я только что чуть инфаркт не схлопотала и едва не навалила кирпичей! Боже! Что… – Слава отдышалась немного, провела по лицу все еще немного подрагивающими ладонями и уже чуть спокойнее уточнила: – Ты ведь тоже это видел? Я не сумасшедшая?

Януш медленно кивнул. Хмурая морщинка залегла между его бровей, когда он украдкой оглядел комнату и включил дополнительный свет.

– Видел. Не уверен, но думаю, это змора.

– Чего?

– Ночной кошмар. Злобный дух, который вызывает сонный паралич, душит по ночам человека и вытягивает из него силы, пока не вытянет все до последнего.

Это звучало невероятно, немыслимо, просто фантастически. Всего лишь день назад Слава рассмеялась бы ему в лицо и покрутила пальцем у виска. Но вот нечто, что можно было представить только в легендах, на страницах книг или в фильмах ужасов, оказалось прямо здесь, реальнее некуда, и Слава совершенно не понимала, что с этим делать.

Мысли все еще путались, их занимали попытки переварить пережитое недавно потрясение, и сложно было на чем-то сосредоточиться, но Слава попыталась сложить два и два.

– Ты что, уже видел нечто подобное?

– Нет, только слышал истории.

Януш тем временем подобрал с пола отброшенный Славой пододеяльник и заботливо накинул его девушке на плечи, заметив, как та изредка подрагивает. Потом потянулся к ее волосам, чтобы осмотреть скрытую под ними часть шеи – не осталось ли там следов, – но Слава отшатнулась. Растерянно покачала головой.

– Как бы мне хотелось сказать, что ты несешь бред, но я же только что видела собственными глазами… это, чем бы оно ни было. – Она коснулась ладонью шеи, с усилием потерла ее. Казалось, Слава еще чувствует скользкие ледяные пальцы на своей коже, а одно воспоминание о свесившихся ей на грудь волосах заставило вздрогнуть. – И что это значит? Теперь злой дух будет меня преследовать, или он связан только с этой квартирой?

– Скорее всего, змора появилась здесь в результате наложенного проклятия, и должен быть способ избавиться от нее. К сожалению, я мало что знаю о злых духах. Но я знаю того, кто может помочь.

– И кто же этот человек – экстрасенс, ведьма?

– Оставь свой скепсис, Слава, – совершенно серьезно и с таким тоном, будто существование духов и прочих странных существ для него обыденность, проговорил Януш. – Ты же только что видела нечисть. Не значит ли это, что те, кто эту нечисть заклинает, тоже вполне реальны?

Пришлось признать правоту парня, как и тот факт, что мир в один момент стал вдруг опасным и непредсказуемым местом.

– Да, пожалуй. Ну а ты откуда обо всем этом знаешь?

Он отвел хмурый взгляд.

– Не хотелось бы тебя обманывать, так что я просто промолчу, ладно?

– Снова тайны. Плевать. Я не хочу во все это лезть. Я просто хочу никогда больше не видеть ничего подобного, разобраться с этой чертовой квартирой, с погребением деда и уехать отсюда.

Слава решительно прошла мимо него на кухню, по пути включив все лампочки в квартире, достала из ящика самый большой нож и вернулась в зал.

3. Плохие знаки и хорошие 

Заснуть у нее так и не вышло. Слава просидела всю ночь с ножом в руке, бездумно пялясь в телевизор, где крутили искаженные рябью аналогового сигнала классические боевички. Пришлось включить его, так как довольно скоро стало понятно, что никто не расположен к праздной беседе после пережитого недавно. Януш сидел на другом краю дивана, укутавшись в пододеяльник, – лето только начиналось, и в квартире было еще не слишком жарко.

Если бы не молчаливая компания Януша, Слава скорее всего пережила бы эту ночь куда тяжелее. А может и вовсе не пережила. Теперь осознание, что она чем-то ему обязана, неприятно засело внутри, являя собой доказательство собственной беспомощности и слабости.

Ближе к утру из мыслей ее выдернуло тихое сопение. Повернувшись, она с удивлением обнаружила, что Януш умудрился задремать, положив подушку на подлокотник дивана. Умению заснуть в любой ситуации можно было только позавидовать.

Когда круглые пластиковые часы на стене показали половину восьмого, Слава разбудила парня, аккуратно похлопав по плечу. Городской морг работал с восьми, и ей хотелось поскорее со всем разобраться, чтобы уже к вечеру найти в Смоленске какую-нибудь гостиницу и в спокойствии провести остаток дня. Ночевать в квартире деда снова никакого желания не было.

– Я подвезу тебя в морг, – не предложил, а, скорее, просто обозначил план Януш. – Потом поедем к знакомому шепнику. Возможно, он знает что-то про змору.

– Кому?

– Это кто-то вроде волхва или травника.

– А, ну теперь-то гораздо понятнее, – съязвила Слава, однако расспросы решила оставить: какой смысл разбираться кто есть кто, если единственное желание – держаться от всего этого подальше. – Идем в ванную.

Януш изумленно вскинул брови, открыл было рот, но потом захлопнул, сумев промычать лишь невнятное:

– Хм?

– Надо швы обработать, – угрюмо пояснила Слава.

Вручив парню чистые бинты, ножницы и усадив его на край ванны, она размотала старые повязки. Те пропитались кровью и сукровицей, ссохлись за ночь, и пришлось размачивать их хлоргексидином. Свежие корочки с ран все равно оторвались вместе с бинтами. Это должно было ощущаться довольно болезненно, примерно как если бы отрывали не корочки, а кожу, однако Януш не издал ни звука, лишь пару раз дернулся – скорее всего, непроизвольно.

Слава обработала грубые швы, ни один из которых даже не разошелся, обильно смазала сверху ранозаживляющей мазью и наложила свежие повязки. Несколько старых шрамов и свежих синяков можно было разглядеть на жилистых руках парня, его спине и боках, а на костяшках пальцев – ссадины.

– Не в первый раз приходишь сюда латать раны?

– Ага. Вот этот – работа Виктора Ивановича, и эти вот. – Януш указал сначала на длинный шрам на боку, потом на полосы на предплечье, похожие чем-то на те, что Слава только что зашивала сама. Потом он тихо усмехнулся. – Нос мне вправлял пару раз. Вряд ли этому учат в ветеринарном институте.

– Если что, я тебе с носом помочь не смогу.

Будь Слава в хорошем настроении, непременно послушала бы истории славных побед и поражений в уличных драках, если бы парень, конечно, не задумал держать их в секрете. Однако состояние ее после бессонной ночи и встречи с потусторонним оставляло желать лучшего, а мысли занимала в основном предстоящая кремация, так что она молча закончила перевязку и молча же собрала необходимые вещи и документы, намереваясь больше сюда не возвращаться.