Несостоявшаяся любовь

Монзиков оказался в окружении трех следователей: Ольги Михайловны, старшего лейтенанта юстиции, которой было в интервале между 25 и 40, Нины Михайловны, капитана юстиции и Динары Саидовны или как ее все называли Евдокии Сергеевны. Нине и Даше было под 50, а может быть и более. Да и на Монзикова они смотрели как-то по-особенному, по-матерински, что ли. А вот Ляля Михайловна глаз положила сразу.

– Чайку не желаете? Вам сколько ложечек сахара? Четыре или пять?

– С моими-то зубами только с сахаром и пить?! – без особого энтузиазма ответил Монзиков.

– А Вы женаты? – не унималась Ляля Михайловна.

– Да, уж.

– А дети есть?

– У кого? У меня, что ли? – сразу не поняв, ответил Монзиков.

– А Вы – шутник, Александр Васильевич! Ха-ха, ха-ха-ха!

– А у Вас варенье или конфеты есть? – вдруг ни с того ни с сего спросил Монзиков.

– Конфеты? Какие конфеты? – Ляля Михайловна даже опешила от такого простого и в тоже время трудного вопроса.

– Шоколадные. Можно эти, ну… – Монзиков отчаянно защелкал пальцами, пытаясь вспомнить название.

– Белочка?

– О! Точно! Молодец, – и Монзиков широко улыбнулся, показав здоровенные пустоты в почти сплошных искусственных зубах.

Даше надо было идти в детский садик, за внучкой, а Ниночка просто торопилась домой. Обычно у женщин по пятницам всегда бывают наполеоновские планы. Надо было закупить продуктов на выходные, приготовить обед, постирать, погладить, убрать квартиру, проверить уроки у детей… Короче, надо было, как всегда, заняться мелочевкой. Это у мужиков только глобальные и важные семейные проблемы – землетрясения, цунами, война, пожар. А женщины только и делают, что отдыхают. И когда усталый, слегка подвыпивший, после сытного ужина муж ложится на диван с газетой в руках, чтобы посмотреть телевизор или перекинуться по телефону какими-нибудь важными для всей страны (!) или даже человечества (!) новостями, то обязательно к нему начинает приставать жена с нелепыми просьбами.

– Сходи в магазин! Купи картошки, хлеба,…

– Щас! Все брошу и побегу!? Тебе надо? Ты и иди!

– Ах ты, паразит, такой – эдакий! Я, понимаешь ли…

И так изо дня в день, из года в год.

У Монзикова тоже была семья. Тоже была среднестатистическая жена. И торопиться домой не было никакой причины. Более того, Ляля Михайловна ему понравилась как только он ее впервые увидел. У нее была миниатюрная фигурка, тоненький, очень приятный голосок и от нее очень вкусно пахло. Она была такая миленькая, что Монзиков ассоциировал ее с абсолютно новенькой автомашинкой Окой – несбыточной мечтой брежневской молодежи. Ведь это же при Брежневе еще говорили, что будет выпущен новый молодежный автомобиль, который без проблем смогут приобрести студенты и пенсионеры, домохозяйки и инвалиды. Одним словом все те, у кого хватает денег только на туалетную бумагу да на противозачаточные средства, чтобы не плодить нищету.

Ляля Михайловна была замужем за инженером, с которым она вместе училась в институте, от которого родилась Вика – девочке было 21 год, – и который постоянно ее огорчал своими неимоверными выходками. То он, вдруг, хотел заниматься сексом прямо среди ночи. И тогда он будил ее самым нахальным образом и после очередной маленькой победы моментально засыпал, издавая такой храп, что соседи начинали стучать в стенку. То, вдруг, плотские желания возникали у него после столовского обеда. И тогда он приезжал к Оленьке на работу и занимался с ней любовью прямо на ее рабочем столе, пока ее коллеги находились на выезде или на обеде. Одним словом, муж ее был сам настоящим половым гангстером, террористом. Причем, он любил всех и все, что только могло или просто шевелилось. В подъезде, где жила Ляля Михайловна, почти в каждой квартире жили маленького роста, рыжие, конопатые и щербатые, кривоногие девочки и мальчики, похожие как две капли воды на ее единственного супруга. Даже в транспорте он не мог ехать спокойно – все время к кому-нибудь приставал. И что интересно, при росте в 164 см он имел колоссальный успех у женщин. О своих желаниях Александр Павлович обычно говорил конкретно и сразу.

– Познакомьтесь, пожалуйста, это – Александр Павлович, мой супруг, Викин папа… – обычно представляла в гостях своего мужа Ляля Михайловна.

– Александр Павлович! – Щеничкин протягивал свою маленькую волосатую ручку, здоровался с дамой и тут же заключал ее (ручку) в страстный поцелуй.

– Галина Павловна… – со смущением отвечала хозяйка или тоже одна из гостей дама.

– Галина Павловна! Извините, пожалуйста, но мне надо Вам кое-что сказать! Очень важное! Пожалуйте за мной, пожалуйста! – и как только под ручку или, держа рукой за талию, они отходили в сторону, Александр Павлович начинал страстно и пылко целовать и обнимать очередную избранницу. Самое удивительное заключалось в том, что в большинстве случаев дамы от подобных атак падали в обморок. И тогда они становились легкой добычей полового гангстера Щеничкина. Если была в квартире свободная комната с диваном или столом, то через каких-нибудь 10 минут с вероятностью в 90 % происходило внебрачное зачатие.

Друзья и подруги Щеничкиных об этом прекрасно знали, но сделать ничего не могли. Более того, рогоносцы-мужья из года в год приглашали чету Щеничкиных к себе в гости, заранее зная, что какая-то из женщин будет опять оплодотворена Александром Павловичем.

Если глаз Щеничкина падал на крупную даму, которая была много дороднее и выше него, то в ход пускался испытанный прием. Сначала даму надо было пригласить присесть на диван, а затем – следовала молниеносная атака.

Ляля Михайловна знала, что даже если ее супруг ей изменил на работе, после работы, то вечером и ночью он все равно с ней сделает тоже самое. Все годы, которые она прожила вместе с Александром Павловичем, Ляля Михайловна мечтала только об одном – чтобы муж ее угомонился, чтобы он стал пусть даже импотентом, но только прекратил свои половые выходки. Правда она не знала, да и не могла знать, что значит иметь мужа-импотента. Но как часто в жизни бывает, что несбыточные мечты придают особый шарм и специфический смысл нашему бытию.

Вот уже вторую неделю Александр Павлович находился в командировке и у Ольги Михайловны происходили непонятные процессы в ее измотанном и истерзанном сексуальным маньяком – мужем – теле. Ее тошнило, она не могла заснуть, все время мучил голод, была жажда, кружилась голова. Тело знобило. Состояние было отвратительное. Не сознаваясь даже себе, Ольгу Михайловну просто потянуло на мужика. Да, вот такое примитивное, но сильное, желание возникло у старшего лейтенанта юстиции Щеничкиной Ольги Михайловны.

В тот вечер, в пятницу, Ляля Михайловна однозначно для себя решила лишить невинности любой ценой уже ставшего известным в РУВД Монзикова. Женатику Монзикову надо было сразу догадаться, что без греха он домой не вернется.

Оставшись с Ольгой Михайловной наедине, Монзиков вдруг обратил внимание, что окна уже занавешены, дверь закрыта, а один из столов – абсолютно чист. Ляля Михайловна продолжала крутиться вокруг Монзикова, приятно щебеча и все время, как бы случайно, прижималась к нему. Монзиков стал курить одну папиросу за другой, то и дело, поглядывая на часы.

И тут вдруг Ольгу Михайловну словно ударило молнией. Она решила повторить все незамысловатые приемы своего бывалого и многоопытного в амурных делах муженька.

– Александр Васильевич! Я, право, даже не знаю, мне так неловко, что…

– Ляля Михайловна, да в чем дело? – Монзиков захабарил папироску и внимательно посмотрел на Щеничкину.

– Александр Васильевич! Могу я рассчитывать на Вас, как на мужчину? – Ляля Михайловна тяжело и часто дышала. Ее маленькая грудь вздымалась и падала. Глаза неистово блестели. В месте, где бывают заеды, была видна крошечная пенка.

– Гм! А как же?! – только и успел сказать Монзиков.

– Александр Васильевич! Только Вы можете мне сейчас помочь! – страстно, с надрывом выпалила из себя Щеничкина.

– Ну, Вы – это, говорите, говорите! Я все сделаю.

– Александр Васильевич! Вы такой мужественный и благородный! Вы такой интеллигентный! Вы – единственный мужчина у нас, у несчастных женщин!..

– Это точно.

– Александр Васильевич! Мне так плохо, так плохо! – Ляля Михайловна с хрустом заломила пальцы, пытаясь показать в жестах всю силу ее страдания и всю палитру ее переживаний.

– Ляля Михайловна, не терзайтесь и не мучайте меня, пожалуйста! – Монзиков участливо смотрел на маленького милиционера в погонах и юбке. – Говорите, я все сделаю в лучшем виде.

– Александр Васильевич! Только поймите меня правильно! Мне нужна Ваша помощь. Мне может очень и очень помочь Ваш массаж. Понимаете?

– Конечно! – Монзиков встал и начал снимать свои грязные кирзовые сапоги.

Ляля Михайловна растерялась. Она ожидала всего, но только не такой легкой победы. Плотское желание почти сразу исчезло. Совершенно машинально она начала расстегивать свою рубашку.

– Ляля Михайловна! Рубашку и кофту можно не снимать. Ложитесь на стол животом вниз. Я уже готов.

Монзиков стоял босиком на полу с закатанными рукавами на кителе и рубашке. Из карманов бриджей^[18] Монзиков вынул грязный носовой платок, расческу, ключи, зажигалку и клочки газеты, оставшиеся после похода в туалет.

– Ляля Михайловна! Сначала будет немного неудобно и даже больно, а потом появится тепло, боль исчезнет и, как это часто бывает с женщинами, Вы захотите спать. Вся процедура займет минут 15-20, и, если одного сеанса будет маловато, я сделаю еще разок. Моей жене, чаще всего, помогает с первого раза, после чего она спит до утра. Как будет с Вами – даже не знаю?! – и Монзиков начал сильно потирать ладони.

– Александр Васильевич! Может быть, мне все-таки снять трусы? – сказала Ляля Михайловна и легла на стол как велел ей Монзиков.

– Да нет, не надо! Я даже сам не раздеваюсь, понимаете мою мысль, а?

– Александр Васильевич! Вы меня интригуете…

– Да нет же, это только в первый раз страшно, а когда мы сделаем это, то последующие разы будут и легче и интереснее!

– А Вы так только с женой делаете? – с ярко выраженным удивлением и слегка дрожащим голосом спросила Ляля Михайловна.

– Если честно, то и с Анькой – дочкой моей – по-тихому, чтобы жена не знала, я уже делал. Был в Ижевске, так мужики просто балдели от меня.

После этих слов Ляля Михайловна потеряла сознание.

Монзиков, решив, что «клиент готов», кряхтя и чертыхаясь, залез на стол, где лежала бесчувственная Ляля Михайловна, и начал босиком ходить по ее маленькой спине, по нежным плечикам.

Ляля Михайловна сначала тихо застонала, затем, открыв глаза, увидела в настенном зеркале Монзикова, топчущегося на ее спине.

«Садист» – только и промелькнуло в ее сознании, и она опять лишилась чувств. Монзиков начинал входить во вкус. Он выделывал такие пируэты и кренделя пяткой, стопой, большим пальцем, что даже Джерри Финн – главный специалист по хиропрактике^[19] – не владел таким набором приемов, столь необходимых массажисту-профессионалу.

У жены Монзикова был остеохондроз и только «ножной массаж» снимал боль и дискомфорт, который не давал ничего делать. Монзиков продолжал топтаться на спине Ольги Михайловны. Вдруг ему захотелось курить.

Монзиков слез с бездыханного тела Ольги Михайловны, взял захабаренную чуть ранее беломоринку, чиркнул спичкой, пытаясь раскурить небольшой окурок. Но спичка сломалась. Головка зажглась, но упала на средний палец висевшей правой руки Ольги Михайловны.

Раздался тихий крик. Сознание к женщине вернулось, а разум – нет. Она попыталась хотя бы привстать, но тело ее не слушалось. Единственное, что ей удалось, так это повернуть голову и найти глазами Монзикова, сладко затягивающегося папиросным дымом. В глазах стало рябить.

– Ну, понравилось, а? – спросил Монзиков и опять полез на спину Ольги Михайловны.

– А-а-а! – только и успела простонать горе-любовница.

– Сейчас, сейчас! Не торопи меня, все будет хорошо! – Монзиков уже стоял и не спеша переминался с ноги на ногу на маленькой женской спинке. Ляля Михайловна опять потеряла сознание. Монзиков, решив, что женщина просто расслабилась и как это говорится – балдеет, стал увеличивать скорость и силу топтания.

Более того, его массаж перешел сначала на поясницу, а затем и на ягодицы. Через 25 минут, порядком приустав, Монзиков, весь потный, тяжело дыша, слез с Ольги Михайловны и плюхнулся на свой стул.

Когда на следующий день Ляля Михайловна пришла на работу, она увидела сидевшего за столом, как ни в чем не бывавшего, Монзикова, с некоторым безразличием смотревшего в окно.