Девушка строго посмотрела на нахмурившуюся Злату и вновь улыбнулась монахине. Та словно растаяла и улыбнулась в ответ гораздо дружелюбнее прежнего.

– Я вас прекрасно понимаю. Юные послушницы порой такое чудят, – женщина со смущением отвела взгляд, украдкой тоже осеняя себя символом своей веры. – Да и, что греха таить, сама такой была… Пойдёмте.

Я мысленно покачал головой. Дая не только творец, но и прирождённый целитель душ с явными задатками будущего учителя. Даже такая окоченевшая душа начала таять от простого, почти не заметного прикосновения. Впрочем, наше со Златой присутствие тоже усиливало эффект. Оказаться в перекрестье сразу трёх арнаю – это вам не шутки. Правда, эффект временный. Для настоящей трансформации нужен истинный запрос самого человека – его собственное желание, идущее от души. А у этой женщины такого запроса нет. Её всё устраивает. Она считает, что страдания и лишения являются нормальным состоянием. Таким не смогут помочь и опытные целители душ, даже если бы захотели. А они бы не захотели, это я со всей ответственностью заявляю.

Я прервал очередные размышления и посмотрел на Злату. В ярких, озорных глазах малой плясали смешинки и янтарные отблески, но вид всем говорил, что она обиделась и надулась. Версия Даи, о недавних событиях с конём и его хозяином, явно веселила мою сестрёнку. Я тоже припомнил детину, усмехнулся, но поспешно убрал улыбку.

– За странноприимным домом я, да ещё помощница моя пока присматриваем, – продолжала, тем временем, монахиня, провожая нас к обшарпанному зданию, сложенному из плохо обработанного камня. – Там сейчас ремонт идёт. А потому большая часть помещений к жилью непригодно. Оставшиеся же пустуют. Меня, да Изабель вполне хватает что б прибираться, да за ремонтом приглядывать. Хотя ремонт уж, почитай, как неделю не ведётся. Чего-то там нету. За тем не я глядеть поставлена.

Под продолжавшийся монотонный монолог Натали мы и дошли до странноприимного дома. Оставив нас в маленькой прихожей, монахиня удалилась куда-то в глубь здания, объяснив это надобностью разыскать ту самую Изабель, с которой они тут пригляд ведут.

– Задолбала, коза унылая, – едва слышно пробормотала Злата вслед уходящей тётке.

Дая сдавлено хрюкнула, явно сдерживая смех. Я же, состроив неопределённую гримасу, дёрнул сестру за монашеский балахон.

– Чего?! Не так, что ли? Бубнит и бубнит, даже не нуждаясь в ответах, – буркнула малая.

Я снова молча дёрнул её за полы балахона.

Злата окинула меня с ног до головы долгим изучающим взглядом, после чего дёрнула мою сутану в ответ и, показав мне язык, с довольным видом спряталась за Даю.

Дая, в свою очередь, прикрыла рот ладонью, сдерживая рвущийся наружу смех. Не в силах говорить, девушка сделала большие и страшные глаза, погрозив мне пальцем, мол, хватит.

Я демонстративно шмыгнул носом и принялся невозмутимо рассматривать живописные паутинные узоры под потолком. А авангардно смотрится. Специально они её тут разводят, что ли, такую густую и затейливую? В сочетании с потемневшими деревянными балками, это впечатляло.

Вскоре женщина вернулась в сопровождении девушки лет двадцати на вид. Её внешность, как и имя, подходила под выданное вицероем описание. Довольно высокая, примерно на полтора вершка ниже меня. Судя по паре выбившихся прядок, волосы светло-русые, длину их, правда, было не видно под накидкой и платком. Голубоглазая… Ах нет! Скорее всё же цвет серо-голубой, какой-то переливчатый, глубокий и словно бы многослойный, с почти осязаемой, для меня, фактурой нежного крыла бабочки. Овальное лицо, на удивление, не худое, как у многих молоденьких послушниц и монахинь, и не оплывшее, как у сестёр в возрасте, а вполне здоровое и живое, с мягкими чертами. Фигуру скрадывал просторный балахон монахини. А жаль. Я мог поспорить, что стесняться девушке там было нечего.

Впрочем, внешность – не главное. Портретов-то мне не показывали. Зато молитвенные чётки и особенности того, как их будут держать, описали подробно. И именно на руки девушки сейчас упал мой взгляд, ловя каждую деталь.

Они были собраны из деревянных бусин, как и большинство таких чёток, но дерево далеко не всегда покрывалось тёмным лаком, потому что это заметно дороже. А ещё на чётки мало кто вешал серебряный медальон с изображением фидеосианского символа, и уж совсем редко разделял десятки бусин серебряными пластинками. Обычно эти символы тоже вырезали из дерева, а если кто и находил деньги на металл, то это была более дешёвая медь или бронза.

Внимательные глаза молодой монахини быстро осмотрели нас, и я ощутил узнавание. Но в следующее мгновение её взгляд снова обрёл прежнее кроткое спокойствие. Тонкие, девичьи пальцы продолжали размеренно перебирать бусины чёток, замирая на каждой серебряной пластинке и плавно обводя её контур – не типичное движение для вестарийцев. Те редко просто так перебирают бусины и никогда не обводят пальцем контур вставок. А вот наша проводница, по словам Стефана, должна делать именно так.

– Проводи гостей в дальние комнаты, – обратилась сестра Натали к своей младшей помощнице. – А я пока схожу за бельём. Им две комнаты нужны.

Дав ценные указания, она удалилась, оставив нас с Изабель наедине.

– Следуйте за мной, – приветливо улыбнувшись, сказала девушка.

До наших комнат мы шли в молчании. В конце длинного коридора провожатая остановилась и указала на одну из дверей.

– Эта чуть попросторнее. Здесь лучше вы размещайтесь, – обратилась она к моим спутницам.

Все три девушки вошли в комнату. Я, помедлив мгновение, последовал за ними. Изабель вновь окинула нас внимательным взглядом и прижала палец к губам. Выглянув наружу, она быстро огляделась, после чего прикрыла дверь.

– Сдаётся мне, что вы не те, за кого себя выдаёте, – повернулась она к нам. – Но если вы правильно назовёте имя пославшего, то я клянусь молчать об этом.

Девушка уставилась куда-то в сторону, словно перестав нас замечать. Её пальцы замерли, пряча от взора изображение на медальоне – круг со вписанным в него трёхлистным крестом – символом посвящённой монахини.

– Стефан – вицерой нантерский. Мы здесь по его слову, – спокойно ответил я, отлично зная, что монахиня задаст этот вопрос для проверки.

Изабель продолжала отстранённо смотреть в сторону. И этого я тоже ожидал, так что закончил устное послание:

– И по поручению Арки – арнаю из Ноостарии.

Девушка склонила голову. Чётки исчезли из её рук, скрываясь в недрах просторного монашеского балахона. Чуть слышно она сказала:

– Всё верно. Клянусь хранить вашу тайну и помогать по мере своих сил и возможностей.

– Принимаю, – ответил я, присаживаясь на кровать. – Я рад, что письмо вицероя всё же дошло раньше нас. Признаться, этот момент меня немного беспокоил.

– О да! Послание я получила ещё до обеда. Дядюшка имеет много причуд, но уж весточки всегда передаёт вовремя, – тепло улыбнулась Изабель.

Я хмыкнул и пристальнее вгляделся в симпатичное личико девушки. Правда, фамильного сходства так и не обнаружил. Ну да всякое бывает.

– Так он твой дядя? – удивилась Злата.

– Да, – кивнула монахиня.

– А нам он об этом ничего не сказал, – нахмурилась моя сестрёнка.

– Он не любит это афишировать, – пожала плечами девушка. – Но подробнее, с вашего позволения, мы поговорим позже. Сейчас вернётся сестра Натали. Так что слушайте внимательно.

Мы все согласно кивнули, и Изабель торопливо заговорила:

– С тонкостями местной жизни и обычаев, я познакомлю вас позже. На повечерие можете не ходить. Ночные молитвы, которые после заката и до восхода, у нас почти все проводят уединённо. Но в другие дни старайтесь как можно меньше пропускать дневных молитв. Посещайте хотя бы утреннюю мессу и вечерню. Вы пришлые. Вам простят. Но причиной поинтересуются. А вам, – монахиня взглянула на меня. – Вам надо обязательно познакомиться с отцом Григорием. Иначе будет слишком подозрительно, если вы начнёте избегать пресвитера. Подобные ему старцы стоят наособицу в иерархии святого престола, мало чем уступая архонтам. К тому же, отец Григорий отвечает здесь за обряды и таинства.

– Разумеется, – кивнул я. – Надеюсь, он приятнее вашей аббатисы.

– Что вы! Гораздо приятнее, – отмахнулась девушка. – Очень добродушный и открытый человек. Только не обманитесь его кажущейся простотой, – Изабель лукаво подмигнула. – Ум его на редкость проницателен, а внимание ничуть не пострадало от преклонного возраста.

Я снова кивнул. Искренне рассчитываю на то, что пресвитер воздержится от диспутов с цитатами из либрихона и прочих трудов. К службе, вроде как, меня и так здесь привлекать не должны. Ну а проповедь… Я могу, конечно. Но вряд ли моя проповедь порадует здешних обитателей.

– Срочно надо подмочить все дрова в окрестностях, – иронично пробормотал я.

Злата ехидно протянула в ответ на это моё намерение:

– Так их и подмачивают перед тем, как кого-нибудь поджарить, чтобы подольше горело.

Монахиня тихонько рассмеялась и ободряюще мне улыбнулась:

– Не переживайте. Думаю, вы сможете найти с ним общий язык. Пресвитер проницателен, умён, но зла на моей памяти ещё никому не сделал. Почти все сёстры его искренне любят, почитая за отца. Да и чужие тайны он хранить умеет. Ладно, пойдёмте, я вашу комнату покажу, пока сестра Натали не вернулась.

Но посмотреть вторую комнату мы не успели. В коридоре нам как раз и попалась эта самая сестра Натали, толкавшая перед собой небольшую тележку, гружёную бельём, тюфяками и подушками.

– О, вижу, вы уже закончили располагаться, – обрадовалась женщина. – Ну вот вам бельё. Изабель вам поможет дальше. А я вынуждена удалиться по делам, чтобы успеть к повечерие.

Монахиня оставила в коридоре тележку, зачем-то осенила себя священным знаком и быстрым шагом покинула нас.

– Держите ваше, а я помогу девушкам. Времени действительно мало.

Изабель передала мне бельё со спальными принадлежностями и подтолкнула в сторону двери напротив, а сама скрылась в комнате девчонок, затащив туда же и тачку.

Я с интересом пошарил в груде. Простыня выглядела так, словно льняную ткань долго и упорно жевала корова, тонюсенькое одеяло служило, наверное, ещё основательнице, тюфяк с подушкой страдали явным недоеданием. Ну хоть ткань чистая и добротная, одеяло довольно мягкое и целое, а от тюфяка и подушки приятно пахло совсем свежим сеном. И на том спасибо. Такое в здешних краях редкость – настоящее благо, которым одаривают не везде и не всех. Открыв дверь в комнату напротив, я принялся обустраиваться.

Найдя под кроватью не очень свежий, но вполне пригодный второй тюфяк, я и вовсе обрадовался, заботливо расправляя его на узкой кровати в качестве подложки и накрывая его сверху свежим тюфяком. Получилось мягко и даже удобно. Подушку тоже удалось свернуть в компактный, но более пышный и вполне сносный валик. Тонкого шерстяного одеяла должно хватить… Я с сомнением поёжился от прохлады, царившей в этих толстых каменных стенах.

– Должно хватить, – сам себе вслух сказал я.

Осмотрев лежанку, я остался вполне доволен получившимся результатом. Покосившись в сторону небольшого окна, всё же решил его открыть. Воздух в комнате был спёртым и сырым. Белёные деревянные створки распахнулись легко, лишь самую малость скрипнув петлями.

– Железо, и смазанное, хоть смазку и обновить бы не мешало, – пробормотал я, с интересом ковыряя пальцем добротные петли, лишь малость уступавшие размером дверным.

Под конец я щёлкнул ногтем по стеклу, отозвавшемуся глухим звоном. Стекло в Вестарии не то чтобы редкость, скорее – признак достатка и состоятельности. Вдохнув полной грудью свежий воздух, я повернулся спиной к окну и окинул небольшую комнатку изучающим взглядом. Сажень в ширину и полторы – в глубину. Не княжеские…, простите, герцогские хоромы, но для того, чтобы переночевать одному человеку, этого вполне достаточно. У девочек, вон, комнатка меньше чем на аршин пошире, чтобы две кровати влезло. По-сути, те же кельи, только окошки, вроде, чуть побольше. Стены из ничем неприкрытого камня. Пол из оструганных, свежих досок. Я втянул носом воздух. И впрямь, от пола ещё вполне ощутимо пахло недавно распиленным деревом. Теперь, когда воздух в комнате стал свежее и свободнее от сырой, каменной затхлости, это ощущалось намного сильнее. Из мебели в комнате, кроме узкой кровати, стоял только маленький квадратный и довольно низкий столик, или такой табурет… Напоминало сие столярное чудо и то, и другое. Я задумчиво задвинул ногой под него свой походный мешок, после чего махнул рукой на это чудо и выкинул столо-табурет из головы.

– Ладно, комнатка маленькая, но добротная, – в слух постановил я, и добавил: – Пора и девочек проведать.

К тому времени, когда я закончил обустраиваться, Изабель уже ушла на службу, после которой монастырь будет отходить ко сну. Так что мы не торопясь перекусили своими запасами, затем кое-как умылись, воспользовавшись услугами бочки с дождевой водой при входе. Её содержимое оказалось на диво приличным. За этим занятием нас и застала Изабель. Местные уже расходились по кельям, поэтому она торопливо рассказала об основных правилах, после чего мы все отправились спать.