Он сел. Мы с Гулливером устроились за столом напротив, Анна встала поодаль, у стены.

– Шон, мне известно, что Стефани Мейлер звонила вам вечером в понедельник, – сказал я. – Вы последний, с кем она пыталась связаться. Что вы от нас скрываете?

Шон закрыл лицо руками.

– Капитан, я полный мудак, – простонал он. – Надо было рассказать Гулливеру. Да я и собирался! Мне так жаль…

– Но вы этого не сделали, Шон! Значит, вы должны все нам рассказать сейчас.

Он тяжело вздохнул и начал:

– Мы со Стефани встречались, недолго. Познакомились в баре какое-то время назад. Это я к ней подошел, она, по правде сказать, была не в восторге. Но все-таки разрешила взять ей бокал вина, и мы немножко поговорили. Я не думал, что из этого что-нибудь выйдет. А потом я ей сказал, что я здешний коп, из Орфеа: тут она как будто сразу включилась. И держаться стала иначе, и всяческий интерес ко мне проявлять. Мы обменялись телефонами, несколько раз встретились. Не больше. Но две недели назад все вдруг закрутилось. Мы переспали. Всего один раз.

– Почему вы расстались? – спросил я.

– Потому что я понял, что ее интересую не я, а архивы отдела.

– Архивы?

– Да, капитан. Очень это было странно. Она мне несколько раз про это говорила. Хотела, чтобы я непременно ее туда отвел. Я думал, она шутит, говорил, что это невозможно, само собой. И вот две недели назад просыпаюсь я в ее постели, а она требует, чтобы я пустил ее в архив. Словно я ей обязан за то, что провел с ней ночь. Меня это жутко задело. Я ушел в бешенстве, дал ей понять, что не желаю ее больше видеть.

– И тебе не стало любопытно, с чего это ее интересует архив? – спросил Гулливер.

– Стало, конечно. Какая-то часть меня страшно хотела это выяснить. Но мне не хотелось показывать Стефани, что мне интересна эта ее история. Я чувствовал, что она мной манипулирует, а мне она нравилась по-настоящему, и мне было больно.

– Вы встречались после этого? – спросил я.

– Один-единственный раз. В прошлую субботу. Она мне в тот вечер несколько раз звонила, а я не брал трубку. Думал, она отстанет, но она названивала беспрерывно. Я был на дежурстве, ее назойливость действовала мне на нервы. В конце концов я разозлился и сказал, чтобы она ждала у своего дома. Я даже из машины не вышел, сказал, что, если она еще раз мне позвонит, я подам жалобу на домогательство. Она ответила, что ей нужна помощь, но я ей не поверил.

– Что точно она сказала?

– Сказала, что ей надо посмотреть одно досье, про здешнее преступление, что у нее какие-то сведения по этому поводу. Сказала: “Есть одно расследование, оно закрыто, но в нем ошибка. Там одна деталь, нечто такое, чего никто тогда не заметил, а оно лежит на поверхности”. Для пущей убедительности показала мне руку и спросила, что я вижу. Я ответил: “Твою руку”. – “А надо было увидеть пальцы”. Я решил, что она со своей рукой и пальцами держит меня за идиота. Она осталась на улице, а я уехал и поклялся себе, что больше она меня не проведет.

– И все?

– И все, капитан Розенберг. Больше мы с ней не разгова ривали.

Я немного помолчал, прежде чем выложить свой козырь:

– Не держите нас за дураков, Шон! Мне известно, что вы говорили со Стефани в понедельник вечером, как раз перед тем, как она исчезла.

– Нет, капитан! Мы не разговаривали, честное слово!

Я помахал детализацией звонков и шлепнул ее на стол перед ним.

– Перестаньте врать, здесь написано: вы разговаривали 20 секунд.

– Нет, мы не разговаривали! – воскликнул Шон. – Она мне звонила, это правда. Два раза. Но я не ответил! На второй раз она мне оставила голосовое сообщение. Соединение в самом деле было, как тут и написано, но мы не разговаривали.

Шон не лгал. Порывшись в его телефоне, мы обнаружили сообщение, полученное в понедельник в 22.10, длиной 20 секунд. Я нажал на кнопку прослушивания, и в динамике вдруг зазвучал голос Стефани.

Шон, это я. Мне обязательно надо с тобой поговорить, это срочно. Пожалуйста… [Пауза.] Шон, мне страшно. Мне правда страшно.

В ее голосе сквозила паника.

– Я тогда не стал слушать это сообщение, – объяснил Шон. – Думал, опять какие-то сопли. Прослушал в итоге только в среду, когда в полицию пришли ее родители и за явили, что она пропала. Я не знал, что мне делать.

– Почему вы ничего не сказали? – спросил я.

– Побоялся, капитан. И еще мне было стыдно.

– Стефани считала, что ей угрожают?

– Нет… Во всяком случае, ни разу об этом не упоминала. Она тогда первый раз сказала, что ей страшно.

Переглянувшись с Анной и Гулливером, я сказал:

– Шон, мне нужно знать, где вы были и что делали в понедельник около десяти вечера, когда Стефани пыталась с вами связаться.

– В баре был, в Ист-Хэмптоне. У меня там приятель управляющим, мы с друзьями сидели. Весь вечер. Я вам всех назову, можете проверить.

Несколько свидетелей подтвердили, что в тот вечер, когда Стефани пропала, Шон находился в указанном баре с семи вечера до часу ночи. В кабинете Анны я написал на магнитной доске загадку, которую загадала Стефани: “Что было перед глазами и чего мы не увидели в 1994 году”.

Поскольку ей явно хотелось попасть в полицейский архив Орфеа, чтобы ознакомиться с расследованием убийств 1994 года, мы отправились туда. Без труда нашли большую коробку, где должно было храниться нужное досье. Но, к нашему великому изумлению, коробка оказалась пуста. Досье исчезло. Внутри лежал только пожелтевший от времени листок бумаги, на котором было напечатано на пишущей машинке:

Здесь начинается черная ночь.

Будто в начале квеста.

* * *

В нашем распоряжении был один-единственный конкретный факт: звонок из “Кодиака” сразу после того, как Стефани ушла. Мы поехали в ресторан. Нас встретила та самая официантка, которую мы допрашивали накануне.

– Где у вас телефонная кабина? – спросил я.

– Можете воспользоваться телефоном на стойке, – ответила она.

– Вы очень любезны, но я бы хотел взглянуть на телефонную кабину.

Она провела нас в глубину ресторана, где находились два ряда вешалок на стене, туалеты, банкомат, а в углу – таксофон.

– Здесь есть камера слежения? – спросила Анна, разглядывая потолок.

– Нет, в нашем ресторане вообще нет камер.

– Кабиной часто пользуются?

– Не знаю, тут у нас вечно проходной двор. Туалеты для посетителей, но всегда кто-нибудь заходит и невинно спрашивает, есть ли у нас телефон. Мы отвечаем, что есть. Но кто же знает, в самом деле они хотят позвонить или им приспичило. Сейчас ведь у всех мобильники, верно?

В эту самую минуту у Анны зазвонил телефон. Невдалеке от пляжа нашлась машина Стефани.

* * *

Мы с Анной мчались на огромной скорости по Оушен-роуд: она отходила от Мейн-стрит и вела к пляжу Орфеа. В ее конце находилась парковка, где купальщики оставляли машины на любое время и как попало. Зимой здесь стояли лишь автомобили редких любителей прогулок и отцов семейства, при ехавших с детьми запускать воздушных змеев. Заполняться она начинала весной, в солнечные дни. А в разгар жаркого лета ее с раннего утра брали с бою; удивительно, сколько машин умудрялось туда набиться.

На обочине, метров за сто до парковки, мы увидели полицейский автомобиль. Стоявший рядом сотрудник помахал нам рукой, и я затормозил. Рядом уходила в лес узкая тропинка.

– Машину заметили гуляющие, – объяснил полицейский. – Похоже, она со вторника здесь стоит. Люди прочитали утреннюю газету и решили, что это как-то связано. Я проверил, номера те самые, это машина Стефани Мейлер.

До машины, чинно запаркованной рядом с тропой, нам пришлось пройти метров двести. Да, это была та самая синяя “мазда”, что попала на камеры банка. Я натянул латексные перчатки и быстро обошел ее кругом, рассматривая через стекла кабину. Хотел открыть дверцу, но она была заперта. Анна произнесла вслух то, что вертелось у меня в голове:

– Джесси, думаешь, она в багажнике?

– Есть только один способ это проверить, – ответил я.

Полицейский принес монтировку. Я просунул ее в углубление багажника. Анна стояла за моей спиной, затаив дыхание. Замок поддался без труда, и багажник резко открылся. Я отшатнулся, потом наклонился, заглянул внутрь и убедился, что он пуст.

– Там ничего нет, – сказал я, отходя от машины. – Вызываем криминалистов, пока не затоптали место. Думаю, на сей раз мэр согласится, что пора принимать неотложные меры.

Найденная машина Стефани действительно меняла весь расклад. Брауна известили, он вместе с Гулливером прибыл на место, понял, что пора приступать к поисковой операции и что силами местной полиции здесь не справиться, и вызвал на подмогу полицейские силы из соседних городов.

Через час половина Оушен-роуд была оцеплена вместе с пляжной парковкой. Полиция всего округа прислала своих людей, прибыли патрули полиции штата. У заграждений с обеих сторон собрались кучки зевак.

В лесу криминалисты в белых комбинезонах танцевали вокруг машины Стефани, исследуя там каждый сантиметр. Примчались и кинологи с собаками.

Вскоре шеф кинологов вызвал нас на пляжную парковку.

– Все собаки берут один и тот же след, – сказал он, когда мы подошли. – Идут от машины вот по этой петляющей в траве дорожке и доходят досюда.

Он указал пальцем на тропку, по которой гуляющие срезали путь от пляжа до лесной дороги.

– Собаки останавливаются на парковке. Тут, где я стою. И теряют след.

Полицейский стоял в буквальном смысле посредине парковки.

– И что это значит? – спросил я.

– Что здесь она села в машину, капитан. И на этой машине уехала.

Мэр обернулся ко мне:

– Что скажете, Розенберг?

– Скажу, что Стефани кто-то ждал. У нее была назначена встреча. Человек, с которым она должна была встретиться в “Кодиаке”, сидел за столиком в глубине и следил за ней. Она выходит из ресторана, человек звонит ей из телефонной кабины и назначает встречу на пляже. Стефани встревожена: она рассчитывала встретиться с ним в людном месте, а теперь ей надо ехать на пляж, где в это время никого нет. Она звонит Шону, тот не отвечает. В конце концов она решает оставить машину на лесной тропе. Может, чтобы обеспечить себе путь к отступлению? Или чтобы проследить, когда приедет ее таинственный незнакомец? Так или иначе, машину она запирает. Спускается к парковке и садится в машину того, с кем разговаривала. Куда ее увезли? Одному богу известно.

Повисла леденящая пауза. Потом Гулливер пробормотал, словно осознав наконец масштабы случившегося:

– Так начинается история исчезновения Стефани Мейлер.