Штат, который всегда крайний
Гавайи – 50-й и последний из присоединенных штатов Северной Америки – всему миру известны как Aloha Pacific Paradise – Рай в Тихом океане. Мало кто знает, что процветание Гавайских островов началось с невезения. Но сейчас самое время узнать – как и то, что сакура в конце марта начинает цвести не только на японских островах, но и на гавайских.
Если желаете постоять на пятачке, официально признанным «самой удаленной от суши точкой земли», а также вдохнуть аромат розы, официально внесенной в список «изменяющих сознание веществ, вам на Гавайи. Сегодня это хотя и «крайний» (вошел в состав США последним 21 августа 1959 г.), но процветающий во всех смыслах штат со столицей Гонолулу на острове Оаху (гавайский архипелаг насчитывает более сотни островов, но «жилыми» считаются всего 8). В окрестностях Оаху есть парочка по-настоящему необитаемых островов, про которые гавайцам известно лишь то, что «туда лучше не плавать». Причины называют разные, но одинаково романтично-ужасные: пираты, акулы, угольно-черный вулканический песок пляжей, затягивающий любопытных туристов с головой. На вулканы Гавайи действительно богаты: даже «столичный» остров держит в напряжении Бриллиантовая Голова – вулканический кратер Даймон Хэд, про который живущие неподалеку фермеры по секрету сообщают: «А голова-то наша по ночам шипит!»
Ближайшие соседи Гавайев – Курилы, Япония и Калифорния, и все равноудалены примерно на 6 часов полета. «Столичный» остров Оаху называют «раем серферов», а еще дайверов, «дабл-неба», факелов, свадеб, пьяных роз, лестницы в небо и Мэрилин Монро. Разбираемся по порядку.
У неба над Гавайями есть особенность: оно всегда поделено на две половины. Одна залита солнечным светом, а вторая затянута грозовыми облаками. На пляже отдыхающие плавятся от жары, одновременно любуясь на стену тропического ливня, нависшую над горами – это и есть «дабл» или двойное небо. А когда солнечные полнеба заливает закат цвета Кровавой Мэри, которую в это время символично разносят по пляжу, весь остров вспыхивает мириадами факелов – огромных, с настоящим пламенем. Некоторые гости даже подозревают, что «крайний» штат США ограничен в электроэнергии, но местные уверяют, что такова многолетняя традиция. Я им верю: гигантские факелы в ночи смотрятся весьма волнующе, так и кажется, что следом живописные пираты в банданах выкатят прямо на пляж бочку рома. Кстати, иногда так и происходит – вследствие велкам-акции какого-нибудь отеля или бара. Народ на Гавайях – что коренной, что туристический – на позитивные эмоции неизменно щедр, поэтому от внезапной пляжной вечеринки никто не отлынивает.
Серферы любят Оаху за то, что на его знаменитых пляжах Вайкики и Ланкаи всегда поймаешь волну, а молодожены – за то, что их женят тут босиком в венках из белых и в сердце из бордовых лепестков гавайских роз, выложенном прямо на белоснежном песке. Белыми и алыми розами усыпано и бунгало молодых, вследствие чего первая брачная ночь запоминается им на всю жизнь (гавайская роза внесена в список психотропных веществ из-за наличия в ее семенах вещества, похожего на известный наркотик). В силу этого семена гавайской розы не продаются, и вывозить ее с ее экзотической родины запрещено, но нюхать можно, сколько влезет. При обычной понюшке она деликатно раскрашивает мир в еще более яркие краски и замедляет время так, что дни и ночи становятся не просто прекрасными, но и очень долгими. Что по понятным причинам восторгает прибывших на медовый месяц и в недельный отпуск. Но ежегодно в конце марта главную розу крайнего штата традиционно начинает теснить распускающаяся на островах сакура – вплоть до фестиваля ее имени, что каждый апрель на Оаху.
Вдохнув розы, гости крайнего штата, бывает, устремляются вверх по Лестнице в небо, хотя лазить на нее уже лет 10 как запрещено. Stairway to heaven, она же лестница Хайку (названа в честь одноименного цветка) – это деревянная лестница из 3922 ступенек, уводящая ввысь на 850 метров над уровнем моря к вершине хребта Кул, откуда открывается волшебный вид на весь остров. Но порой там висит такая плотная облачность, что черная туча кажется приземлившейся на горный хребет, вот почему любителей рискованных селфи просят туда не лазить.
Невезучие острова
Ну а дайверов на Оаху влечет знаменитый Перл-Харбор, о котором после одноименного голливудского блокбастера 2001-го года наслышана даже молодежь, и затонувшие в этой гавани корабли. По этой же корабельной причине остров заодно и «Рай Мэрилин Монро». Дело в том, что именно эта дива эффективнее всех вдохновляла на подвиги американских солдат – правда, уже позже, в Корее 50-х. Но ряженые «Мэрилинки» до сих пор бродят по гавани, как символ вдохновения для американских военных. Красивые и здоровенные – они и сегодня в Перл-Харбор, где базируется отборнейший контингент американского военного флота. А вот что именно там произошло 82 года назад, имеет смысл в памяти освежить.
Осенью 1941-го года, когда Вторая мировая война была уже в разгаре, Штаты предпочитали не появляться на полях сражений, хотя и «дирижировали» из-за океана. Пока в конце ноября японцы, имеющие большие виды на тихоокеанский регион, не собрали на своей курильской базе (Курилы тогда были еще их) 6 авианосцев с 441 самолетом, а еще линкоры, эсминцы, крейсеры и подводные лодки.
И в таком составе японский флот, который на тот момент был мощнейшим в мире, отправился от Курил к Гавайям. Путь в 5600 километров военные корабли Страны Восходящего Солнца преодолели за 10 суток.
А на Гавайях тогда была не просто военно-морская база, каки сейчас, а базировался весь тихоокеанский флот США – в той самой Жемчужной Гавани – Перл Харбор. На тот момент шел как раз 43-год, как американцы оккупировали Гавайские острова, захватив в 1898-м году Королевство Гавайи, которое было самостоятельным, но просилось в состав Российской Империи. Но американцам так приглянулась удачная форма и локация гавани, что они завоевали ради этой бухты целое королевство, недолго думая назвали ее Жемчужной гаванью по обилию на ее отмелях жемчужин и разместили там свой флот.
Подплыв без предупреждения, японцы открыли огонь по Перл-Харбор. От неожиданности американцы не сразу собрались с мыслями, в результате чего в яростном морском бою японские военные, прибывшие на целой флотилии авианосцев с 441-м самолетом на борту, потеряли всего 29 истребителей. А вот американцы в тот роковой для Перл-Харбор день потеряли 4 линкора (крупнейший тип кораблей), 2 эсминца и один корабль-минёр. Еще 4 линкора, 3 крейсера и 1 эсминец пострадали в битве так, что восстановлению не подлежали. 188 американских самолетов было уничтожено, а еще 159 выведено из строя. Но главное – людские потери. В Перл-Харбор навсегда остались 2403 американских военных моряка, это были в основном молодые ребята. Тогда Оаху и получил грутсное прозвище «остров невезения».
Японцы же ликовали: для них это была сверхудачная спецоперация, с помощью которой им удалось вышибить из военных игрищ американский флот на целых полгода. А это и была главная цель Японии: за это время они захватили Сингапур, Гонконг, Филиппины, Мьянму и еще ряд стран Юго-Восточной Азии.
Ну а для американцев этот разгром стал поводом вступить в Мировую войну: восстановив флот, всего через полгода они в пух и прах разгромили японцев в масштабной морской битве у атолла Мидуэй.
Сегодня военно-морская база в Перл-Харбор служит в мирном режиме: красивые и здоровенные американские моряки к большому восторгу туристок по вечерам ходят в отели на дискотеки. А корабельные останки влекут не врагов и не шпионов, а пытливых дайверов. За прошедшие с тех пор 82 года Оаху перестал быть «невезучим», перейдя от невезения к процветанию. Хотя эстафету свою все же кое-кому передал: невезучим в гавайском архипелаге теперь числится остров Ниихау, он даже запрещен для посещения туристами. 150 лет назад его за кусок золота на сумму всего за 10 тысяч долларов приобрела у Королевства Гавайи шотландка миссис Синклер, полагая устроить из райского островка дачку для своей семьи. Но, увы, среди аборигенов, прежде чем новая хозяка успела выселить их со своего на другие острова, вспыхнула эпидемия полиомиелита, в результате которой почти все умерли. С тех пор остров считается «роковым»: все, кто тайком подплывает к нему, наплевав на запрет, чем-нибудь да заболевают. Постоянно на Ниихау живет всего 80 человек из аборигенов, чьи предки в свое время наотрез отказались покидать родной остров. И сегодня это единственный кусочек суши в Тихом океане, где, формально принадлежа 50-му штату США, говорят и понимают только на исконном гавайском языке (больше он нигде не используется, отчего официально считается мертвым), для жизни используют только солнечную энергию, а домашний скот свободно бродит по всему острову. Попасть на запретный остров можно только по приглашению местного жителя, жаль его население стремительно сокращается.
Приключения горнолыжного чайника
«А пастор-то совсем не умеет ходить на лыжах!» Но когда мой «штирлиц» об этом догадался, было уже поздно: «пастор» в моем лице уже стоял на вершине… Побывав «чайником» на лучших европейских спусках, выражение «откинуть лыжи» начинаешь понимать буквально. Равно как и строки из «Пер Гюнта»: «О на лыжах летящая Сольвейг, не дай умереть, не увидев тебя…». Однако палки в руки, новички: горнолыжный сезон до конца марта – и мой оптимистичный рассказ еще успеет поставить вас на лыжи. Ну а бывалыев этом модном виде спорта пусть просто улыбнутся и заскучают по пьянящему горному воздуху.
Шамони: стою на вершине, в лыжи обут…
Попытка 1: Французские Альпы, 4807 м над уровнем моря. Курортный городок Шамони – пик континента: здесь находится самая высокая гора Европы – Монблан. Но крайняя точка, куда могут добраться на подъемнике лыжники, – пик Эгюий-дю-Миди (3842 м). Туда ведет самая высокая в мире канатная дорога, а оттуда стартует трасса Вале Бланш (Белая Долина), предназначенная только для очень опытных горнолыжников. Двадцатикилометровый спуск может оказаться очень опасным, поэтому рекомендуется сопровождение проводника. Выше к Монблану поднимаются только альпинисты, своим ходом и с большим риском для жизни.
Во Франции, надо признать, и цены не ниже Альп – выше только Монблан. Хотя Шамони еще держится в рамках: в отличие от модного Куршавеля, это не курорт для гламурных бездельников, а профессиональный горнолыжный и альпинистский центр. Недаром в 1924 году столицей первой в мире зимней Олимпиады был избран именно Шамони.
Как не откинуть лыжи. Антураж у горнолыжного дела, бесспорно, красивый. Снег белеет, небо голубеет, в пределах видимости – рекордное число подтянутых загорелых красавцев в ярких костюмах. Если не приехала «со своим самоваром», то лыжи и красивого горнолыжника в качестве инструктора можно получить напрокат. Но арендовав лыжи и узнав цены на ски-пасс (абонемент на подъемник), понимаю: если я хочу иногда и кушать, то на инструкторе мне придется сэкономить.
Самое неприятное в лыжном спорте – это переть на себе лыжи. А делать это приходится. Даже если твой отель расположен прямо у подъемника, до него все равно надо дойти. Причем в лыжных ботинках. Шкафчиков для сменной обуви на горе не предусмотрено. Я уж не говорю о тех бедолагах, которые живут в отелях в центре города: чтобы добраться до ближайшей станции канатной дороги, они каждое утро вынуждены заталкиваться вместе с лыжами в ски-бус (специальный автобус). Итак, я готова: сто одежек как у капусты, на голову давит шапка, на ногах кандалы, прикидывающиеся лыжными ботинками. Передвигаешься в этих колодках как примат, еще не привыкший к прямохождению. Надев, сразу попадаешь в секту чудаков со странной подпрыгивающей походкой, напоминающих (с учетом ярких комбинезонов) подвыпивших космонавтов. Они, ковыляющие от отелей к подъемнику с лыжами через плечо, начинают встречаться еще внизу. А на горе эти пьяные лунатики везде, куда не ходят в лыжах – в туалетах, у шведского стола с подносами, за барной стойкой со стаканами. Но, едва прицепив к кандалам лыжи, ковыляющие человечки превращаются в стремительные ракеты, с ветерком просвистывающие мимо тебя в неведомые дали. Некоторых я не успеваю проводить даже взглядом.
Воровато подглядываю, какие движения показывают инструкторы более обеспеченным «чайникам», после чего увязываюсь за толпой в разноцветных костюмах и с лыжами в обнимку сажусь в фуникулерчик. Он поднимает нас на высоту почти 2000 метров. Тут, с 25-й попытки попав ботинками в крепления лыж, вижу, что большинство прямо в лыжах устремляется еще выше – на кресельном подъемнике. Меня сбивает с толку большое количество садящихся на подъемник детей. Уж если дети не боятся, то уж я-то… И тоже боком ползу к уносящемуся круто вверх стульчику.
На высоте 2500 метров меня подстерегает первый горький опыт: кресельные подъемники везут только вверх. А если желаете вниз, то извольте на лыжи! А мне туда даже смотреть страшно: прямо под ногами круто уходит вниз укатанная как лед белоснежная трасса, а справа и слева сначала откос, потом обрыв, а на дне его лес. Вспоминается детский стишок: «Стою на вершине, в лыжи обут, то ли лыжи не едут, то ли я…» Но дети один за другим пролетают мимо и исчезают в снежной пыли (кто ж знал, что французы ставят своих чад на лыжи чуть ли не в год).
Стою. Ковыряю палкой в снегу и обдумываю извечный русский вопрос: что делать? Надо каким-то образом спуститься вниз на 500 метров, а там уже спасительный фуникулер, спускающий к отелю. Может, снять лыжи, пустить их под откос, и, как в детстве, помчаться на попе? Но вспомнив размер залога в прокате, решаю оставить лыжи при себе. Устанавливаю их «плугом» (носки вместе) и начинаю медленно сползать вниз. Стоит мне случайно хотя бы на секунду выровнять одну из лыж, как начинается бесконтрольное и стремительное скольжение. Скоро понимаю, что «плугом» не доберусь до фуникулера и к ночи. Стать местной достопримечательностью – ледяной скульптурой «Девушка в лыжах, бредущая плугом» – мне не хочется. Мысленно крикнув «Банзай!», ставлю лыжи параллельно друг другу – и стремглав уношусь в никуда. Ветер и снег в лицо, в глазах темно от ужаса, а сердце сначала уходит в пятки, а потом вообще, похоже, выходит из тела… Очнувшись, нахожу себя в целости и сохранности – возлежащей в мягком придорожном сугробе, в позиции «лыжи кверху, палки в сторону».
– Ca va? (Как дела?) – проносясь мимо на сноуборде, бодро окликает меня какой-то спортивный красавчик.
– Tres bien! (Отлично! – фр.) – мрачно отзываюсь я из сугроба и совершаю очередную бесплодную попытку встать.
Выкарабкавшись наконец из гостеприимного сугроба, не ощущаю ни ног, ни рук. И тут, видно, срабатывает синдром полярника: холод мобилизует остатки моих физических и умственных возможностей. В отчаянии уставившись вслед очередному пролетающему мимо лыжнику, я из последних сил пытаюсь скопировать его движения – скольжение змейкой и приседания на поворотах. И, о чудо! Я чувствую, что кое-как, но еду!
В тот незабываемый альпийский денек я все же достигла критической отметки – станции фуникулера. И тут же вломилась в находящийся на ней бар «Горный приют», где первым делом оттаяла при помощи изрядной порции обжигающего пунша. И перешла к «апре-ски» (после лыж – фр.): это сленговое выражение горнолыжников обозначает оно все то, чем можно заняться после катания, если у тебя еще остались на что-то силы. Шамони в этом отношении по-французски элегантен – и по-своему безжалостен. Потому что предлагать замученному лыжами человеку с отнимающимися ногами такое разнообразие развлечений – просто свинство! Помимо ресторанов и ночных клубов, Шамони предлагает аутентичные радости – прогулку в снегоступах (это такие ужасные кандалы для хождения по глубокому снегу) с посещением ледовых пещер и вертолетную прогулку над ледниками. Но этим леденящим радостям я предпочла более «теплую» компанию шотландских парней. Заметив, с каким удивлением я разглядываю тяжелые металлические цепи, намотанные на колеса их пижонских джипов, джентльмены не без гордости объяснили, что приехали в Шамони прямо на машинах: их путь лежал через два самых крупных в Европе тоннеля – под Ла-Маншем и под Монбланом, их путь через Альпы таил в себе немало засад в виде заснеженных перевалов и обледеневших спусков. Вернуть к жизни после такого может лишь высокая (и в смысле вкуса, и в смысле цены) савойская кухня, запитая глотком доброго шотландского виски.
Бормио: лыжами виляет попа
Попытка 2: Доломитовые (итальянские) Альпы, 1225 м над уровнем моря. Бормио – город и одноименный горнолыжный курорт в начале долины Альта Вальтеллина близ соединения границ Италии, Швейцарии и Австрии.
В этот раз я с «самоваром» и сразу совершила роковую ошибку: призналась, что уже стояла на лыжах в Шамони. А мой спутник оказался таким же диким человеком, как и все обитатели этого прелестного альпийского уголка: он никогда не встречал людей, не умеющих кататься на горных лыжах. И жил в святой уверенности: если человека обуть в лыжи и поднять на гору, он по любому оттуда съедет, повинуясь телесным рефлексам. Зря, конечно, он поднял меня сразу на красную трассу. Зато теперь знает, что на свете существуют люди, лыжных рефлексов начисто лишенные. И на вершине их инстинкт самосохранения нашептывает им отнюдь не «встань и катись», а отбрось-ка эти стремные полозья подальше и положись на собственные ноги (попу, четвереньки), лишь бы не на лыжи! Вот почему и на итальянском спуске весь первый день я тоже потратила на сползание с горы – но даже не «плугом», а на своих двоих (а местами и на четырех). Перед лицом бездны, над которой вознес меня горнолыжный орел, доставшийся мне в спутники, ботинки-кандалы показались мне надежнее лыж. А поскольку я уже знала, что вниз тут не возят, а за лыжи под откос – евроштраф, отдаю лыжи своему орлу – и он с ними, как с копьем наперевес, немедленно усвистывает в звенящую снежную даль. Словно пергюнтова Сольвейг, умереть, не увидев которую, мне очень не хочется.
Ползу вниз, снова испытывая непреодолимое желание помчаться с горы на попе, как в детстве, а мимо равнодушно проносятся те самые люди-ракеты, которые еще недавно были пьяными лунатиками. На меня они не обращают никакого внимания. Лишь очередной французский сноубордист (видимо, только они на горе замечают женщин), пролетая мимо, галантно рекомендует сползать с другой стороны трассы: «Не то мадам свалится в пропасть».
Силы во время великого перехода через Альпы во мне поддерживает лишь зловещая догадка: если не спущусь до захода солнца, то меня не найдут никогда!
Уже почти отчаявшись, вижу какой-то фуникулер, едущий вниз – и не верю своему счастью! Долго кручу головой, убеждаясь, что он действительно спускается, ведь в моем положении нет ничего глупее, чем подняться еще выше.
О да, он едет вниз! Но только я устремляюсь к убегающему креслицу, как итальянский оператор этого устройства буквально преграждает мне путь с криками «Но! Но! Но!» И прямо отпихивает, не пускает! Обидно было до слез. Но задним числом я тому синьору благодарна. Как выяснилось, тот фуникулер действительно спускал вниз, но только на другую сторону горы, в результате чего я попала бы в другой город. Судя по всему, этот синьор-оператор точно знает, в какой город обычно бредут лыжницы без лыж.
Второй день я провожу хотя бы в лыжах – правда, в «лягушатнике» для самых маленьких, наблюдая, как с горы сыплются как горох терпеливые европейские бамбини. Падают, встают и снова на свои лыжицы – и ни слезинки, ни нытья! Упавшим улыбающиеся инструкторы кричат «Брависсимо!» и «Белиссимо!» – и невозмутимо ждут, пока бамбини поднимутся самостоятельно, даже палку не подставят! Сразу вспомнилось, как нас пытались поставить на обычные лыжи в рамках школьной физкультуры. Но мы, свободолюбивые советские дети, стойко отлынивали от навязываемых лыжных пробежек – то освобождение добудешь, то лыжи потеряешь… И вот он результат!
О проекте
О подписке