Из книги «Личный опыт»
(1987)

Понимаете, люди!

Я, наверное, в чем-то,
                           как в юные годы, беспечен.
И пока еще,
              к счастью,
                         тяжелых не ведал потерь,
Но совсем незаметно
                          я стал понимать,
                                              что не вечен.
И скажу даже больше:
                           я в этом уверен теперь!
Присмотритесь:
                    все меньше
                                  на солнечных улицах в мае
Ветеранов войны…
                     Поглядите:
                                 от года тесней
Городские кладбища…
                         Я это теперь понимаю
Не умом изощренным,
                          но грешною плотью своей.
В глупой юности веришь,
                             что высшею метой отмечен:
Философствуешь,
                      плачешь,
                                надеешься…
                                             Ну а сейчас
Я спокоен и тверд.
                     Потому что, как все мы,
                                                 не вечен…
Понимаете,
              люди,
                      как общего много у нас!

Казак

Ведущая даст ему слово,
Он встанет,
             посмотрит на зал,
Немного помнется и снова
Расскажет,
             как белых рубал,
Как мог он с единого маха
Врага развалить до седла.
В душе его не было страха —
В руке его сила была!
Расскажет:
             был план генеральский
С рабочих спустить восемь шкур,
Но Блюхер из Верхнеуральска
Увел их в советский Кунгур…
Все было: потери,
                      утраты —
Народ о них песни сложил…
Но дед не расскажет про брата,
А Дмитрий у белых служил.
Вот как их судьба разделила
И вдруг под Уфою свела…
И смог он —
               была еще сила! —
Врага развалить до седла…

Часовня

Часовня на окраине села…
Никак не может позабыть о старом:
Когда вершились новые дела,
Ее с размаху сделали амбаром.
Она перетерпела этот срам,
Его сквозняк повыдул понемногу.
Который год часовня ищет Бога,
Привычного к дощатым закромам…

Годовые кольца

Теплолюбивые растенья,
Привыкшие к погожим дням, —
Малейшее сгущенье тени
Мерещится бедою нам,
А были пращуры покрепче!
Найдешь по кольцам годовым,
Когда слова гортанной речи
Гнал над полями горький дым.
А ведь еще страшнее было,
Когда, размашисто-легка,
Под корень пращуров рубила
Самодержавная рука!
Кровь и страдания без меры,
Ложь и безверие в груди —
Такие селекционеры,
Что заступи и отведи!

Монолог расстрелянного за невыполнение приказа
В. Цыбину

Я был расстрелян в сорок первом.
«Невыполнение приказа
В смертельный для Отчизны час».
Ударил залп.
Я умер сразу,
Но был неправильным приказ!
И тот комбат, его отдавший,
В штрафбате воевал потом,
Но выжил, вытерпел и даже
Еще командовал полком.
Тут справедливости не требуй:
Война не время рассуждать.
Не выполнить приказ нелепый
Страшнее, чем его отдать.
…Но стоя у стены сарая,
Куда карать нас привели,
Я крепко знал,
что умираю,
Как честный сын своей земли…

Кино

По телевизору война.
Какой-то фильм,
                    почти что новый.
Рассвет. Безмолвие. Весна.
Но дрогнул ствол многодюймовый,
И фронт ожил,
                  и враг попер,
Обрушилась артподготовка…
Но узнаваемый актер
Уже приподнялся неловко.
Вот он,
       бесстрашием гоним,
Взлетел на бруствер —
                           и по знаку
Массовка двинулась за ним
В несокрушимую атаку!
И вдруг,
          разрывом опален,
Споткнулся
             и упал в сторонку…
Но однорукий почтальон
Надежно спрятал похоронку…
И он воскрес!
                Сквозь забытье,
Сквозь кровь
               на той траве весенней
Усталые глаза ее
Показывали путь к спасенью.
Потом —
         завшивленный барак
И шепот о побеге скором —
Недолго поглумился враг
Над узнаваемым актером!
Вот общий план:
                   дорога, даль…
Обратный путь,
                   какой он длинный!
Луч солнца высветил медаль,
Медаль «За взятие Берлина»…
А мой сосед вздохнул опять:
– Ведь это ж надо
                      так завраться!
А впрочем…
               Правду рассказать —
Недолго сердцу разорваться…

Информация из-за рубежа

Читаю и опять кусаю губы:
Виновники немыслимой беды —
Подонки, изуверы, душегубы
Опять сухими вышли из воды.
А говорили: им теперь не скрыться,
Кого они на помощь ни зови,
Скоты, клятвопреступники, убийцы
Опять живыми вышли из крови.
Теперь им что?
Теперь хоть небо рухни.
Они уже в другом конце земли.
У них – кабак национальной кухни
Той нации, что чуть не извели.
А мы кричим «К ответу!», полагая,
Что время все расставит на места…
Нет, справедливость тут нужная другая,
Которая жестока и проста.

Ощущение

Чудесный день!
                   Осенний резкий свет
Слепит глаза и золотом, и синью.
Куплю газету, пачку сигарет,
Присяду, закурю…
                       Кроссворда нет —
Есть про «радиоактивную пустыню,
Которой станем, если…».
                               И от слов,
Почти привычных обезуметь можно,
Так человек, считая, что здоров,
Прислушался к обмолвкам докторов
И осознал, что болен безнадежно!

* * *

Давным-давно,
в детстве, мне объяснили,
что солнце
неумолимо остывает и когда-нибудь —
через много тысяч лет —
погаснет вовсе.
И тогда все сущее на Земле
погибнет!
По ночам я плакал
и мучительно фантазировал:
как же уберечь солнце от угасания,
а человечество
от неминуемой лютой смерти?
Я с трудом успокоился,
когда меня твердо заверили,
будто время от времени
в солнце врезается огненная комета
и светило разгорается с новой силой!
Теперь вечерами
я всматривался в черное небо,
похожее на огромный рентгеновский снимок,
ища глазами хвостатую спасительницу
рода людского.
– Не беспокойся! – смеялись взрослые. —
– На твой век солнца хватит!..
– А как же потом? – недоумевал я.

Прошло время.
Много времени…
Иногда вечерами я поглядываю на небо,
но уже не ищу комету-избавительницу,
я просто прикидываю,
какая будет завтра погода
и стоит ли выезжать с семьей на природу…

А в газетах пишут,
что солнце продолжает остывать,
и даже быстрее,
чем считалось раньше.

Донской монастырь

«Она бы мне могла составить счастье!» —
Какой старорежимный оборот…
Нам нужно было раньше повстречаться,
А может,
            позже…
                      Кто тут разберет?
В Донском монастыре гуляет осень,
Ограды полны
                 палою листвой.
Монахов нет…
                 Давай у гида спросим:
Как дальше жить,
                     что делать нам с тобой?
И как из дней,
                  счастливых, буйных, пестрых,
Вернуться в мир
                   постылой тишины?..
Но у тебя,
            как у принявшей постриг,
Глаза печальны
                  и отчуждены…

* * *

«Разбилось лишь сердце мое…» —
это из романса.
Теперь так не говорят,
теперь скажут: «Инфаркт!»
– и, уж конечно, не по причине
любви.
«Разбилось лишь сердце мое…» —
это метафора.
Но почему же тогда,
возвращаясь домой
после нашей последней встречи,
я слышал,
я чувствовал,
как слева в груди
дробно и жалобно
стучат друг о друга
осколки?

«Разбилось лишь сердце мое…» —
это из романса.

Встреча

В московской бестолковой суете
Мы встретимся однажды
                             и увидим,
Что мы не те,
                да, мы совсем не те
И мы уже друг друга не обидим.
Поговорив немного обо всем
И высчитав,
              как много дней промчалось,
Поймем,
          что мы уже не принесем
Друг другу радости.
                        А прежде получалось…

Актриса

С тобою нужно быть
                        смелей и злей,
А я слепым щенком
                        скулю и тычусь…
Но ты же не из плоти —
                            ты из тысяч
Забытых и несыгранных ролей.
Я грех такой
               на сердце не возьму!
В тебя влюбиться —
                        получить в придачу
И горний мир,
                 где ни черта не значу,
И вашу закулисную возню.
Вот ты вошла,
                насмешлива,
                               легка, —
Присела к зеркалу,
                        втираешь грим умело,
А может быть, не грим —
                            крем Азазелло?
Узнаю после третьего Звонка…

Вечер

Дождь со снегом
                     в окно
                           кулаками замерзшими
                                                      лупит.
Я хожу и курю
                  сигареты одну за одной.
Нет, я должен понять,
                        разобраться:
                                       она меня любит
Или просто играет,
                       как с глупым мальчишкой, со мной.
Но ведь я же и сам
                       никогда не любил обязательств,
Обещаний,
            обетов,
                     нелепых расспросов впотьмах.
Почему же меня
                    ее сдержанность так обижает,
Недосказанность некая…
                            Нет, не в объятьях —
                                                   в словах…
Дождь со снегом
                    всю ночь
                              кулаками замерзшими лупит.
Скоро утро, а значит,
                         мы скоро увидимся с ней.
Я почти засыпаю,
                   мне снится:
                                она меня любит!
Сновидения мудры,
                      а утро еще мудреней…

Одиночество

Мне нравится быть одиноким —
Зайти в переполненный бар
И, выпив чего-нибудь с соком,
Поймать удивление пар,
Их недоуменные взгляды:
«Откуда такой нелюдим?
А ведь «упакован»
                     как надо
И молод. И все же один!»
А после
         под стереовопли,
Под грохот танцующих ног
Грустить,
           что ботинки промокли,
Что осень,
            что я одинок,
Что вся эта радость хмельная
И девушки в джинсах тугих,
Как будто планета другая,
Доступная лишь для других.
А я уж чего-нибудь с соком
Еще на дорожку попью.
…Вот я и побыл одиноким —
Пора возвращаться в семью.

В пионерском лагере

Ныряет месяц в небе мглистом.
И тишина, как звон цикад,
Дрожит над гипсовым горнистом,
Плывет над крышами палат,
Колеблет ветер занавески.
Все как один,
                по-пионерски,
Уставшие ребята спят…
А там, за стеночкой дощатой,
Друг друга любят,
                      затая
Дыханье,
          молодой вожатый
И юная вожатая…
Всей нежностью, что есть на свете,
Июльский воздух напоен!
Ах, как же так?
                 Ведь рядом дети!
Она сдержать не в силах стон…
Ах, как же так?!
                   Но снова тихо.
И очи клонятся к очам…
И беспокоится врачиха,
Что дети стонут по ночам…

Возвращение

Ну вот и пора —
                  возвращаемся
Каждый в судьбу свою.
Давай еще раз
                  попрощаемся,
Давай я опять постою
На скверике,
                у киностудии,
Сжимая сникший букет,
С тревогой ловя в многолюдии
Единственный силуэт
И чувствуя,
              как пробираются
По телу смятенье и дрожь,
Как сердце опять примиряется
Со страхом,
              что ты не придешь.
…Ты выйдешь,
                  грустна и загадочна:
– Прости,
            я на полчаса… —
– А мне и минуты достаточно —
Запомнить твои глаза…

* * *

Я видел,
          как двое влюбленных
пытались и не умели расстаться.
Был темный ветреный вечер.
Над городом повисла тяжелая холодная туча.
Влюбленные медленно, с трудом
размыкали объятья,
потом,
крепко держась за руки,
отстранялись друг от друга,
точно хотели лучше разглядеть
и запомнить любимые черты.
Наконец,
          разорвав пальцы,
они, мучительно,
                    непрестанно оглядываясь,
начинали расходиться в разные стороны.
Я видел,
           как неожиданно,
словно приняв некое важное решение,
юноша резко повернул назад
и бегом воротился
к замершей в ожидании подруге,
обнял ее,
           и все началось сначала, —
только на этот раз
воротиться пришлось девушке.
И, конечно,
ни юноша, ни девушка
не догадывались,
что в этих бесконечных прощаниях
и возвращениях,
как в витке гена,
зашифрована вся их будущая
любовь…

Зеленый лист

Поглажу ствол.
                 Он холоден и мшист.
Вверх посмотрю,
                    чтоб солнце ослепило…
Зеленый лист!
                 Ты превращаешь в жизнь
Сгорающее заживо светило.
Луч,
     пролетевший сквозь безбытие,
Преодолевший черное безмолвье,
Вонзая в щит зеленый острие,
Становится дыханьем,
                          плотью,
                                   кровью,
Тобою, мною…
                   Видно, неспроста
Я думаю и думаю про это.
А может быть,
                  и странный дар поэта —
Подобие зеленого листа?

Земляничная поляна

…И вот – рассветный лес,
                                 парной,
                                         туманный,
Трава умыта,
               ствол сосновый рыж,
А дальше —
             земляничная поляна:
Казалось,
            ступишь – ноги обагришь,
Казалось,
            не собрать всего и за год…
Но вот растаял
                  золотистый чад,
И я иду из леса
                   с горстью ягод,
Да и они —
            по-моему —
                          горчат…

О памяти

Оттенков память не хранит,
Судьбу отображая в целом.
И у былого строгий вид:
То стало черным,
                     это – белым…
И вот,
        порвав с прошедшим связь,
Забыв потраченные силы,
Я думаю,
           былым томясь:
– Быть может,
                 так оно и было?..
Но если так,
               то как я мог
В том негодяе ошибиться,
Об этот камень ушибиться,
Быть с доброй женщиной жесток?
Как мог я
           не увидеть зло,
Себе ж готовя неудачи?
Ведь все иначе быть могло!
…Но ведь и было все иначе!

Моей дочери
Из Добромира Задгорского

Ты отыскала первые слова —
Невинные,
             невольные глаголы.
Я начинал с того же.
                         Ты права:
Мы в мир приходим праведны и голы.
Потом,
        как муравьи,
                       найдем сучок,
Травинку,
            каплю меда
                          – и довольны!
У каждого в душе живет сверчок,
Но он поет,
             когда мы сердцем вольны…