2.

Июнь 1991 года, г. Верхотурье.

Высокий, атлетического телосложения мужчина в спортивном костюме и кроссовках сошел на перрон станции. Его большая светловолосая голова спокойно повернулась слева направо, обшаривая своими искрящимися юмором глазами, каждого человека на станции.

Уверенность, с которой он вел себя на станции, тут же сроднила его с аборигенами, в изобилии обитавшими на станции. Не успел он подойти к залу ожидания, как его глаза наткнулись на глаза сестры.

– Мишка! – кинулась она ему на шею. – А я уж думала – пропустила…

– Ольга… А ты почти не изменилась! – произнес Михаил дежурную фразу и заулыбался. Они еще некоторое мгновение разглядывали друг друга, отмечая изменения, но потом разом повернулись и пошли к машине.

Ольга была на семь лет младше Михаила, однако не расплылась жирком и осталась статной тридцативосьмилетней женщиной. Жила она с семьей в другом районе Верхотурья и лишь временами бывала у матери, которая имела свой домик в заречной части. Но муж и дети довольно часто навещали бабушку.

– Ну, как ты, там? Чё так долго не писал? – отдышавшись, начала атаковать брата вопросами Ольга. – Как сын? Ты еще по-прежнему подполковник?

– Уймись, трещотка! Дай хоть мужику передохнуть от поезда… Приедем домой, там и донимай… – это Пашка, муж Ольги, с раскрытыми объятиями дожидался его у машины: он по-прежнему работал автомехаником в хозяйстве недалеко от станции. – Здорово, черт мохнатый! Не обращай вниманья на ентих баб: заедят в усмерть своими вопросами…

– Пашка, отвянь, говорю! Дай мне с брательником поговорить…– она схватилась за руку мужа и оттащила его, освободив Михаила от объятий. – Я с тобой, Мишка, черт мохнатый, разговариваю, али как? Уже три года прошло, как померла твоя жена, а ты все один да один… И чё, никакой бабы не нашлося, штоб подобрать тебя и привести в порядок?

– Да, брат… Однако круто она на тебя наехала… – ухмыльнулся Пашка.

Михаил скорчил такую гримасу, что Ольга тут же всплеснула руками и обняла его за плечи.

– Да, ладно… Прости, уж, братишка, за мою простоту дурацкую! – улыбнувшись, она поцеловала его в ухо. – Ну, не зря же говорят: «Простота хуже воровства»!

Михаил тут же перестал обижаться, однако не упустил случая укусить сестричку.

– А ну, объясни мне, что это такое? – и Михаил показал на купол мужского монастыря, похожий на рейхстаг фашистской Германии в момент взятия. – До чего довели национальное достояние?

– Вот тут ты прав, братишка… – лицо Ольги сразу же стало задумчивым. – Взрывали монастырь – не взорвали, лишь соседние дома разрушились! Так еще лучше придумали: поместили нечисть в святое место – вот и не стерпел монастырь, сам разрушился. А купол… Купол местное начальство на гаражи себе пустило. А стена сама дала трещину! Да, и как не дать? Ведь зэки все стены храма матом исписали!

Пока они объезжали монастырь, ни один из них не проронил ни слова.

– И сколь же годков ты не был дома, чертушко? – осторожно спросил Пашка, чтобы разрушить застоявшуюся тишину

– Да лет пять, наверное… – Ответил Михаил и задумался. – Да, так и есть… Как у меня с женой завертелось, так и не был…

– Ну и дурак! – улыбаясь, произнес Пашка. – Кто же ишшо тебе подмогнет окромя своих – то? Вот ты, военный, грамотный, а ентова не понял сразу…

– Твоя, правда… – согласился Михаил и добавил. – Да и перед вами стыдно было…

– А чё стыдиться – то? – снова, улыбаясь, произнес Пашка. – Бабы – оне завсегда один вред…

Не успел он закончить свою фразу, как кулак Ольги треснул его по хребту ниже шеи.

– Дак, нешто я про тебя, моя голубонька? – нежно произнес он, одним глазом смотря на дорогу, а другим на кулак Ольги. – Ты ж у меня к бабам энтим-то совсем не относишься!

– У-у-у, черт мохнатый… – лесть сделала свое дело, мир был восстановлен, тем более, что Пашка полез к ней целоваться. – Смотри лучше на дорогу, черт окаянный!

Теперь она уже отбивалась от его проявлений любви с улыбкой и смущением.

Михаил смотрел на их дружескую перепалку и теплел сердцем.

– Слышь, Мишк… – Пашка повернулся к Михаилу, сидящему на заднем сидении. – На кой черт тебе эта армия? Оставайся у нас: мы тебе такую бабу найдем – закачаешься!

– Может, еще скажешь, что именно у тебя они и есть? – нахмурив брови, грозно произнесла Ольга. – А ну, признавайся, старый охломон!

Почуяв, что в небе запахло грозой, Пашка тут же изменил тактику.

– Дак, я ж на тебя, голуба моя, и надеялся в ентом вопросе! – заявил он, изобразив на своем лице нечто среднее между обидой и оскорблением. – Сама подумай, откуда нашему брату, шоферу, таких – то знать? Нам все больше шалавы всякие попадаются…

– Ой, смотри, Пашка, у меня! – уже с улыбкой пригрозила пальчиком Ольга.

Так, любовно пикируясь, они и ехали, пока не показалась родная улица, сплошь заросшая травой-муравой. Сердце Михаила екнуло, сжалось от боли и провалилось куда-то вниз…

И вспомнил Михаил, как приезжал сюда курсантом, перебирался через забор палисадника и стучал в окно…

– Что, прошлое, небось, вспомнил, изверг? – ехидно произнесла Ольга. – Паразит такой… Все сюрпризом норовил приехать… А нам, каково было?

Но на этот раз их уже ждали: сын Ольги Вовка, выставленный бабушкой в дозор, еще издали заметил отцовский «мерседес – бенц запорожского разлива» и сообщил бабушке.

Она стояла у ворот и покорно ждала.

– Пять лет прошло, а мать нисколько не изменилась! Вот так же она прикрывала рот рукой от радости, когда встречала. А потом прятала лицо, полное слез, когда провожала. Только лучистые морщинки вокруг ее серых и родных глаз стали еще глубже… – думал Михаил, разглядывая мать, которая раскрыв объятия, ждала своего сына.

– Здравствуй, мам…– тихо сказал Михаил, поцеловав в щеку мать. – Ты уж прости, что так долго не появлялся…

– Бог тебе судья, сынок… – так же тихо ответила Надежда Николаевна. – Я тебя всегда жду… Проходи домой!

Пока Михаил дошел до комнаты, он успел пару раз удариться головой о низкую притолоку дверей. Но все же оставался доволен: каждый раз, когда бывал дома, с него будто водопадом смывало все то, что успело налипнуть во время службы и в ссорах с женой… Как всегда, ему вдруг стало так хорошо, что он, почувствовав себя маленьким мальчиком, начал дышать полной грудью, не опасаясь ударов от тех, кто находился в это время рядом…

Стол был уже накрыт. Они сели, выпили и закусили. Только тогда мать начала осторожно расспрашивать сына.

– Как там внук мой, Колька?

– Мам, Колька в этот раз не приедет: он оканчивает училище и едет к месту назначения.

– Жаль… Мне очень хотелось на него взглянуть в лейтенантской форме…

– Вот, дурак! – хлопнул себя по лбу Михаил. – Он же передал тебе свою фотку в лейтенантской форме!

Надежда Николаевна смотрела на Кольку и едва сдерживала навернувшиеся слезы радости за внука.

– Мам, скажи… Ведь правда, что Колька сильно похож на тебя? – это Ольга не сдержалась и поглядела через плечо матери на фото. – И нос, и глаза, и губы твои…

На обороте фотографии рукой внука было написано: «Милой бабуле Надежде Николаевне Гришиной от сильно-сильно любящего ее внука Кольки. 27.06.91г.»

Слезки одна за другой капали на старенькое платье, с которым Надежда Николаевна принципиально не расставалась и одевала его в самых торжественных случаях. Она вытерла их уголком платочка и виновато улыбнулась, как бы прося прощения за минутку слабости.

– Боялась, не доживу до этого момента… Ведь внук выходит на родовую линию… – тихо произнесла она, однако в полной тишине все очень хорошо услышали ее слова.

– Это какую такую «родовую линию»? – удивилась Ольга. – Ты мне ничего про это не рассказывала!

Надежда Николаевна улыбнулась.

– Это касается только рода Гришиных…

У Михаила вдруг побежали мурашки по телу: ему показалось, что какая-то большая тайна касается именно его и может сейчас раскрыться.

Но Надежда Николаевна, видимо вспомнив что-то, снова посмотрела на насторожившихся детей и внуков, сказала:

– Как-нибудь в другой раз… – и посмотрела в окно. – Что-то нет Анны! Обещала прийти к приезду…

– Пойду-ка, сбегаю за ней! Может чё случилось? – бабушка забеспокоилась и, обратившись ко всем, добавила. – Вы, вот что, ребятки: допивайте, доедайте тут, а я скоро буду…

И, подхватив платок, вышла из дома. Через полтора часа разошлись и все оставшиеся.

3.

Июнь 1991 года, г. Новосибирск.

Уже целых две недели мы с Аней отдыхали: я – от службы, она – от женской доли ждать мужа – военного. Как и обещало руководство, нас с Павлиной не привлекали на обычные операции.

Она вернулась из своего института еще месяц назад и, не прерывая с Анькой связи, регулярно раз в неделю ей названивала. Из этих звонков следовало, что Сашка всю свою жизнь посвятил ребенку, а Павлина из-за этого чувствовала себя виноватой. Чем там она занималась в своем институте парапсихологии и гипноза мне не известно, но ее нашли очень перспективной и упорно развивали в ней какие-то способности. Когда мне передали чемоданчик с компьютером и радиотелефоном, я его поставил в шкаф и больше туда не заглядывал, чтобы он не мозолил мне глаза. Оружие и патроны спрятал подальше, а пейджер хотел бы вообще выкинуть, да обязан был носить всегда при себе.

Вот и сейчас мне было хорошо оттого, что я просто прогуливался с Аней и сыном по свежему воздуху. Нашему Петьке был уже год и восемь месяцев. Радости родителей не было предела, несмотря на некоторые шалости с пеленками нашего любимчика.

Но, как это часто бывает, на самом интересном месте зазвонил пейджер.

– «Примите информацию» – было написано на нем.

Аня с любопытством и неудовольствием прочитала строчку, развернула коляску, и мы пошли домой.

Открыв свой чемоданчик, я включил компьютер и набрал свой код.

– «Лосю. – свой позывной мне нравился: было в нем что-то могучее от этого животного. Жаль, только я никак не подходил под это определение. – 30 июня 1991 года в городе Верхотурье Свердловской области гражданкой Колесниковой Галиной Андреевной в собственном огороде при рытье котлована под фундамент дома найдены коробка из-под монпансье, доверху набитая золотыми монетами, дневник, записная книжка и чертежи. Ранее в этом доме с 1945 по 1948 год проживал майор ГПУ-НКВД Тимофеев Маркел. По догадке гражданки Коровиной (в девичестве – Колобовой) Анны Семеновны, речь идет о кладе икон и утвари, спрятанных монахами мужского монастыря, и не найденного по сей день. Вам с Павлином надлежит отправиться немедленно в Верхотурье и принять все меры к недопущению утечки национального достояния за рубеж. Отпуск отгуляете после окончания дела. Спрут».

– Вот те и раз: накрылся мой отпуск! Дали отдохнуть…

Код Павлины набрался легко, передать ей сообщение было делом нескольких секунд. Гораздо больше времени пришлось объясняться с Аней и дозваниваться на железнодорожный вокзал за билетами. До отъезда у меня оставалось четыре часа, которых я и потратил на Аню и Петьку.

– Ты Пашке-то звонил? – спросила Аня, плохо скрывая свою тревогу. – А то ведь одного-то тебя страшно отпускать!

– В Омске должна подсесть в поезд… Жалко, отпуск не догулял!

– Пойдем-ка, я соберу тебя в дорогу, чудушка! – и она ласково ткнула мне пальцем в лоб. От этого мне и вовсе расхотелось куда-то ехать…

4.

Июль 1991 года, г. Верхотурье.

Михаил проснулся оттого, что услышал тихий разговор двух женщин.

Прислушавшись, он тут же узнал в одной из них свою мать. Потянувшись, встал и пошел умываться.

– Мишка, морда бессовестная! Ты чё, ужо и своих не признаешь? – этот ядовитый голос Михаил ни с кем бы не спутал, ибо он принадлежал давнишней подруге матери, которая знала его как облупленного. – Хорош субчик!

– Здравствуй, баб Ань! Доброе утро, мам! Вы чего так рано? – Михаил подошел, обнял, а потом поцеловал обеих в щеку.

– Енто ты, милок, поздно! – усмехнувшись, ответила баба Аня. – Глянь, уж солнышко давно встало, а ты валяешься на постели! Ох, и разбаловались вы там, в городе…

– Да ладно тебе, баб Ань, я ж в отпуске…

– Вот-вот… Енто сколь лет ты, морда бессовестная, у матери не был?

– Все: сдаюсь! Не вели казнить, вели миловать… – и Михаил протянул ей свою вытянутую шею для казни, чтобы та могла хорошенько стукнуть его по ней.

– Ну, вот, всегда ты так, морда бессовестная! – быстро смирилась баба Аня, смотря на улыбающуюся подругу. – Я ведь к тебе за помощью пришла. Дело есть!

– Какое еще дело может быть к отпускнику? – Михаил продолжал зубоскалить, добривая шею и бороду. – Может это?

И он выразительно щелкнул себя по горлу.

– Вам чё, вчерась, мало с Пашкой досталося? – опять клюнула она Михаила, который тут же поднял руки вверх, сдаваясь на милость победителю. – Ох, надо бы отшлепать тебя, негодника… Ты чё с семьей-то изделал? Бухать начал? Ишь, каку холку отрастил… Собирайси, пойдешь ко мне: вот тама все и узнашь!

Они обе, улыбаясь чему-то, повернулись и вышли. Михаилу ничего не оставалось, как сделать то же самое.

Дом бабы Ани был недалеко, через несколько домов, так что идти далеко не пришлось. Сюда она переехала из Ямской, когда вышла замуж за Ваську Коровина, да так и осталась после его смерти: вернуться к матери в Ямскую не захотела. Вот здесь в 1954 году и познакомилась с учительницей из Сибири Надеждой Гришиной, да подружилась с ней накрепко.

– Ты, Мишк, особо не чваньси! Ить мы-то народ простой…– произнесла баба Аня, строго посмотрев на Михаила, когда тот вошел в дом. – Щаз Верка тебе все снова расскажет. Про дело то…

Когда Михаил вошел в дом, он увидел молодую женщину с ребенком, то не поверил своим глазам. – Не уж-то это та самая Верка? Девчонка из его детства и юности?

Нет, это была статная молодая женщина, в которой было что-то такое, особенное. Именно этого и не хватало бабенкам военного городка Михаила, где тесно переплелись судьбы мужчин и женщин, пышно цвели разврат и пьянство. И тут он понял, что именно в ней он увидел: на деревенском языке это звучало бы как «баба надежная»…

– Здравствуй… – почему-то язык не смог повернуться и сказать «Верка!».

Вера просто кивнула ему в ответ. Когда все уселись, она положила на стол бумаги.

– Вчера в огороде у свекрови нашли коробочку, такую круглую, с золотыми монетами, дневник, чертеж и записную книжку… – она открыла ее где-то на самой середине. – А вот здесь я нашла такую запись…

И прочитала вслух то, что нашла. В комнате стало тихо. Михаил протянул руку и вновь перечитал строчку из записной книжки.

– Это что, списки какие-то? – переспросил он, не понимая, зачем пришел. – И кто такой «Северьян Гур. Гурьянов?»

– Судя по всему – это мой муж! – ответила хозяйка. – В сорок шестом году он был арестован за то, что искал клад монахов в храме мужского монастыря и видел там начальника колонии Тимофеева: тот тоже искал этот клад! С той поры ничего о нем не знаю…

– Вер, ты дай мне Ниночку: у тебя руки и освободятся… – попросила Надежда Николаевна.

Вера вздрогнула и посмотрела на хозяйку: та тут же кивнула. Молодая женщина смешалась и нерешительно передала Ниночку. Аккуратно уложив ее к себе на ручки, Надежда Николаевна даже засветилась оттого, что держала на руках ребенка. Вспышка минутной ревности исказила лицо матери и тут же она покраснела, поняв, что никто отнимать ребенка у нее не собирается.

– Только мне не понятно про расстрел в сорок седьмом году… – задумчиво произнесла хозяйка. – Почему в Ивдельском следственном изоляторе? И почему там оказался Маркел Тимофеев?

Она оглядела всех присутствующих и продолжила ровным тоном.

– Я ходила в ФСБ, и мне сказали, что сюда приехать должны ученые из какого-то института. Оне ентими делами занимаютси. Только сдаетси мене, нам самим с ентим делом надоть разобратьси. Мы-то поболе их про нашу землю знам!

– Предлагаю подождать! – Михаил потер руками, показывая, что без завтрака у него нет работоспособного состояния.

– Верк, сходи на кухню да изделай нам чайку, а ентому охломону – чего-нибудь посущественней! – хозяйка улыбнулась, поглядывая на Михаила. – А ты, Кулибин, подкинь-ка дровец! Аль разучилси ентому там, в городе?

Все заулыбались, а Михаил тут же встал и пошел за Верой на кухню.

– Странно, – подумал он, разглядывая фигуру Веры, – Я заканчивал школу, когда она родилась у Наташки, дочери бабы Ани, нянчил ее, качал на руках… А теперь какая выросла!

Между тем, Вера думала тоже об этом, собирая чайные ложки, блюдца и чашки, но совсем иначе.

– Эх, знала бы эта дубина стоеросовая, что я всегда заглядывалась на него из огорода, когда он приезжал ненадолго со своей женой… Думала, мечтала, ждала… Может от того и вышла замуж так поздно, что надеялась на что-то…

Невольно, ища дрова, взгляд Михаила упал на круглый зад Веры. Он и не понял, как рука его сама легла ей на бедро. Вера вздрогнула и выпрямилась, резко повернувшись к нему лицом.

– Еще раз так сделаешь – получишь! – твердо и грозно произнесла она, посмотрев Михаилу прямо в глаза. Спокойно взяла и убрала его руку с бедра.

Михаил был не просто удивлен: он был поражен в самое сердце! Мысль, стрелой пронзившая его сердце, была нестерпима. – Надо же было так случиться, что не в его юности, а именно сейчас она нашлась. И не свободна! А если она – именно та женщина, которую, искал всю жизнь? И только сейчас нашел…