– О, Боже! Все же в подобных отношениях все мужчины туповаты (не обижайся). Не зря говаривал старик Фолкнер, что иная 16-летняя девушка в вопросах любви будет помудрее 60-летнего мужика. А теперь раскрой уши или читай по губам: да, я согласна провести с тобой вечер.

«Вот это поворотец! Сама нимфа зовет на свидание».

В такой ситуации, от нахлынувшего счастья, Кирилл мог бы и растеряться вначале, сказать какую-нибудь глупость, или уронить что-то, но спасла изрядная доза выпитого коньяка, которая напрочь отключила совершенно неуместное в подобных ситуациях Супер-Эго². В результате, волнение как рукой сняло, через секунду он уже чувствовал себя в родной стихии соблазнения.

– Так, значит, к вам можно присоединиться?

– Во-первых, кончай «выкать», на свидании это глупо, во-вторых, зачем спрашивать, если я тебе уже ответила?

Мужчина зачем-то сгреб со столешницы свой опустевший бокал и прытким кузнечиком переметнулся за вожделенный столик соседки:

– Позволь представиться. Я – Кирилл, программист.

Он замешкался, не ведая, стоит ли ручкаться.

– Эмма, – девушка вывела его из оцепенения, протянув тонкую изящную кисть, – ну а род моих занятий, уверена, интересует тебя в последнюю очередь.

Мужчина нежно принял руку (на удивление холодную) и чуть прикоснулся губами к тыльной стороне. Первый контакт! В голове все смешалось, казалось, его мозг сейчас превратиться в кисель от томного блаженства, взгляд уперся в кольцо, украшенное чистейшей воды аметистом, идеально соответствующим по цвету глазам хозяйки.

С трудом оторвав уста от мраморной кожи, он прохрипел:

– Что будешь пить?

– То же, что и ты.

«Простой коньячище такому дивному созданию не пойдет. А, где наша не пропадала?!» – он куражисто вскинул длань и объявил подоспевшему служаке:

– «Курвуазье», бутылку.

– Какой марки, извините?

– XO, Imperial.

Глаза официанта округлились от восторга, казалось, в каждом его расширенном зрачке золотом высветился знак доллара. Он залебезил:

– К этой элитной покупке у нас полагается презент из французской сырной тарелки и композиции швейцарского шоколада.

– Тащи!

Чувствуя ее ответную симпатию, Кирилл постепенно успокоился, окончательно пришел в себя. Нет, его неожиданная знакомая сводила с ума его все больше и больше, но по химическому велению все его страхи, комплексы, мандраж, улетучились бесследно (алкоголь действовал безотказно). Сейчас работал чистый разум и богатый опыт в купе с брутальным подсознанием – идеальное трио для соблазнения. И в этой ситуации так неожиданно нахлынувшая влюбленность, делала его только привлекательнее.

Налив соседке и себе, лихо выпив (за знакомство, разумеется), он протянул ей фаянсовое блюдо:

– Попробуй с шоколадом. Очень вкусно.

– Милый, закуски изобрели для того, чтобы отбивать неприятные вкусовые тоны дешевого алкоголя. Напитки такого класса, что мы пьем сейчас, не закусывают, принципиально. Это все портит.

Разговор шел удивительно легко и приятно, словно с давно знакомой одноклассницей, а не «мисс гипервселенная». Он понимал, что основная причина этого – старания его партнерши (как оказалось – великолепного психолога), умело дирижирующей беседой, тонко уводящей от неприятных и неудобных тем.

Хотя разок она удивила.

В тот момент, когда в кафе ввалилась компания из трех здоровяков явно криминального призвания, она, бросив на них острый взгляд, произнесла, продолжая начатый разговор:

– Сегодня ты уже неоднократно называл меня неземной, божественной, ослепительной и т. д. Раскрою тебе древний женский секрет: все это только ваши, мужские стереотипы. Истинная натура типичной женщины совсем иная: больше жесткости, расчетливости, трезвого прагматизма. Пойми, по природе своей она не может быть «неземной», или «божественной» (я не в буквальном смысле).

– Поясни.

– С рыцарских времен полагается идеализировать образ любимой дамы (и конечно, нам это нравится, что уж тут спорить). Но если быть откровенным, естество женщины принципиально иное.

– Не понимаю.

– Хорошо. Как ты относишься к проституткам?

У Кирилла отвалилась челюсть.

Секундная пауза показалась вечностью.

«Во влип!» – он внутренне остолбенел. – «Да если она… на такую у меня точно не хватит. Блиииин, что делать?!», – окончательно отчаявшись, мужчина решился со стоном: «квартиру продам!».

Эмма вдруг по-детски брызнула непроглоченным коньяком (это было совсем не «комильфо») и звонко расхохоталась. Она уже начала фразу, а в ее гортани все еще звенели серебряные колокольчики:

– Ну, ты красава, Кириллка. Балда! – она игриво потрепала его по чубу, – а ведь и вправду поверил, что я… Небось, уже и в долги влезть собирался? Ха-ха!

– Да я…

– Не крути, у тебя на лбу все написано было. Так вот, не переживай, не являюсь я жрицей любви и никогда не имела отношения к этой самой древней профессии. Я о другом хочу…

Красавица вальяжно откинулась и положила ногу на ногу. Ее колени под колготками телесного цвета сияли в приглушенном свете, как некая скульптурная композиция райского обещания.

«О, Господи! Как Ты мог создать такое совершенство?!» – не отрывая зачарованного взгляда от ног собеседницы, программист впал в экстатический ступор.

Опять пауза.

– Кирюш, ау!

– Гм. Так о чем? Извини, потерял нить разговора.

– Это серьезная тема, а тебя, я вижу, весьма отвлекает мое тело, думать мешает. Отвернись, пожалуйста, на пять минут, да, вот так, вместе со стулом, включи мозг, и мы продолжим.

Он послушался, тут же почувствовав облегчение внизу живота.

Эмма заворковала:

– Все просто. Это все извечный театр полов, разыгрываемый нами (женщинами) уже тысячелетия. Дама старается выглядеть «небесной», «эфирной» только потому, что кавалерам, дуракам, это нравится. Вам нужен не партнер, а предмет обожания. Это глупо. Частенько случается так, что проходит время и «предмет обожания» становится-таки «партнером», начинается банальная семейная жизнь. И вот отсюда рождаются все мужские проблемы и разочарования.

– То есть, ты хочешь сказать…

– Да, да. Повторяю: МЫ НЕ ТАКИЕ. Эволюционно, на протяжении десятков тысяч лет складывалось так, что мужчина был охотником, добытчиком в семье, а женщина – хранительницей очага, той, кто готовит, стоит у горячего котла, выметает грязь из пещеры, заботится о детях, убирая какашки и т. д. Откуда здесь, бес подери, возьмется «неземная», «возвышенная»? Вот ты говорил: в межполовых отношениях всегда выбирает дама. Подтверждаю: так и есть!

«Что-то не помню, чтобы я ей это излагал», – растерянный собеседник еле поспевал за мыслью девушки.

Та продолжала:

– Да, да, ты прав, издревле выбирали женщины. И кого же они предпочитали? Легко понять. Вначале того, кто сильнее, кто сможет защитить ее и детей (и кто, карамба, посмеет обвинить нас в этом расчете?!), а в дальнейшие эпохи (и по сей день) – того, кто богаче, надежнее, вернее, то есть того, кто станет крепостью вокруг ее мирка семьи, не даст в обиду, обеспечит достойную жизнь. Вбей ты себе в голову, наконец, это закон, сформированный эволюционно: ЖЕНЩИНА МЕРКАНТИЛЬНА, ПРАГМАТИЧНА, РАСЧЕТЛИВА. Романтика и цветочки – последнее, о чем она думает (хотя никогда не откажется от этого). Усвоил?

– Вроде бы.

– А сейчас вернемся в наши дни. Когда бесхребетный неудачник называет проституткой свою бывшую за то, что она ушла, в конце концов, к тому, кто способен дать достойную жизнь ее детям, я не виню эту несчастную, понимаю ее. Повторяю: женщина выбирает и имеет на это право, тем самым она борется за счастье своего потомства; это ее святое древнейшее предназначение. Она обязана быть такой, не имеет права на слабости. И если уж на то пошло, так это среди мужчин гораздо больше лириков и фантазеров (потому они и хотят видеть в своих избранницах собственное отражение).

– Н-да, – Кирилл озадаченно почесал маковку, – убедительно. Ну а как же любовь?

– Любовь – это прекрасно, волшебно, божественно, но только пока она длится. А затем…

– Что?

– Знаешь не хуже меня. Тебе уже наверняка под тридцатник будет. Насмотрелся, наверное, на примерах знакомых (а может и своем собственном). Что-то мне подсказывает, что мой собеседник до сих пор не женат, точнее, готова биться об заклад – в разводе. Я давно заметила: подавляющее большинство прочных стабильных браков – те, что были заключены по расчету хотя бы одного из двух будущих супругов. Ну, а теперь поворачивайся, незнакомый знакомец и давай выпьем. Хватит на сегодня серьезных разговоров.

Тост, звон бокалов… и тут…

Прямо перед ними выросло… как бы это помягче… пьяное здоровенное быдло.

Громко перешептывающаяся троица «братков» уже давно беззастенчиво посматривала на его спутницу, наверняка испытывая к ней не менее яркие чувства, чем сосед-собеседник, только терпения у распоясавшихся бухих упырей было заметно меньше.

В метре от красавицы, с трудом удерживая равновесие, стоял нехилый мордоворот (очевидно, выбранный остальными парламентером):

– М-м.

– Чего тебе? – программист сам оторопел от собственной дерзости. В эту секунду ему открылось, что такое – древнее пещерное право защищать свою самку.

– Да я не к тебе, утырок, ик… – троглодит даже не удостоил его взглядом. – Дамочка, э, гм, братва просит… Короче – айда к нам. – Он протянул свою лапу к локтю девушки.

Кирилл мгновенно озверел. Если б он был медиком, то понял бы на собственном примере, что такое состояние аффекта. Сейчас ему было все равно, сколько дюжих ублюдков стоит перед ним. Ни капли страха, только звенящая ярость, полностью накрывшая сознание. Ни единой мысли, лишь желание бить, рвать, крошить, убивать.

Даже видавший виды бандюган слегка отступил, увидев интеллигентного «фраера» в таком состоянии.

И вдруг – резкая звонкая пощечина. Его разгоряченная скула узнала очертания ее узкой холодной кисти.

– Стой! – Эмма не говорила – шипела, словно кошка. Ты можешь все испортить, – она схватила его за уши, притянула к себе, касаясь лицом лица. – Слушай, я все улажу. Ты сейчас идешь в туалет, выкуриваешь половину сигареты и возвращаешься.

– Так они ж тебя…

– Милый, ты меня совершенно не знаешь. Поверь, я могу постоять за себя. Не волнуйся, со мной ничего не случится. Гарантирую, когда ты вернешься, их тут уже не будет.

– Не верю. Я тебя не оставлю!

Еще одна хлесткая пощечина:

– Клянусь, все случится так, как я сказала, – девушка была похожа на фурию: фиолетовые кошачьи глазищи, растрепанные волосы (даже пьяная братва притихла, наблюдая такое).

Длинная, длинная пауза, единожды нарушенная конвульсивным «ик» бритоголового «посла».

Парадоксально, но Кирилл вдруг поверил, что одна субтильная нимфа сможет дать отпор группе социально-опасных отморозков. Добила его следующая фраза:

– Если ты меня сейчас же послушаешь, то, когда вернешься, мы тут же едем к тебе. Согласен?

– Шантажируешь?

– Точно.

Пауза.

Третья пощечина, жгучая, злая:

– Согласен?!

– Д-да, – он не понимал, как смог выдавить это слово.

– Тогда – пошел! – она с усилием толкнула его в спину.

Туалетная комната. Вокруг белый, ослепительно чистый, давящий на глаза кафель. И на фоне этой стерильной белизны унитаза плавает, как в проруби, одинокая несмытая какашка.

Тесно. Очень тесно. Хочется выйти и бежать туда, к ней.

«Нет!» – он с трудом подавляет приступ ложной клаустрофобии, – «я дал слово и… верю в нее», – мужчина сам удивился своей последней мысленной фразе.

Опершись ладонями о раковину умывальника, бросив растерянный взгляд в зеркало, он не узнал человека в отражении: всклокоченного, напряженного, с пунцовыми щеками и дикими безумными глазами. Наверное, так мог бы выглядеть его пещерный пращур, если того побрить, помыть и облачить в приличный костюм.

«Все, успокойся, истерик…».

Вдруг он вспоминает про отведенное ему время.

Курить не хочется. Он знает, что полсигареты – это 30 секунд. Начинает отсчет.

Странно. Дверца в клозете хлипкая, салон рядом, но снаружи ничего не слышно, ни женских визгов, ни мужской брани, ни других (упаси Боже) звуков. Он терпеливо ритмично считает, гипнотизируя непотопляемую фекалию в «толчке».

Наконец-то достигнув нужной цифры, он с наслаждением жмет на «смыв», толкает створку ногой и бегом влетает в зал.

Да-а…

Как это понимать?

Эмма в прежней позе, спокойна, расслаблена. Единственная разница – курит черную сигариллу (батюшки, как ей это идет!). Легкий дымок развевается перед совершенно неподвижным амимичным лицом, словно ветер времени, пред ликом Сфинкса.

В холле никого, даже обслуга попряталась куда-то.

Неожиданно дверь распахивается и та самая небритая харя «парламентера», растерянная, обескураженная, орет визгливым голосом до смерти перепуганного ребенка:

– Сумасшедшая, с… ка!!!

Девушка бросает рассеянный взгляд на оратора и створка тут же захлопывается.

Кирилл в недоумении:

– Что ты сказала им?

Нимфа вскидывает глазищи в показном удивлении:

– Я не понимаю, чего ты больше жаждешь, меня, или раскрыть тайну исчезновения этих троглодитов?

Он задохнулся от предстоящей перспективы:

– Т-тебя, конечно.

– Тогда едем. Такси я уже вызвала.

Она поднимает бокал, над которым все еще вьется тонкий сизый дымок раковой палочки:

– Ну что, выпьем на дорожку?

3.

В авто они еще пару раз приложились к бутылке, и если на мужчину это практически не повлияло, то дама стала значительно веселее и легкомысленнее. Слушая ее удивительно остроумные шутки, едкие замечания о «бравых бандюганах», звонкий раскатистый смех и прочую развеселую чепуху, он понимал, что подшофе она нравится ему еще больше (хотя куда еще-то?).

Все, почти дома.

На площадке, пытаясь попасть ключом в дверной замок под приглушенное хихиканье подруги, он услышал скрип соседней двери. Баба Шура, его неизменный соглядатай, цербер и судья совести, окинула их презрительным взглядом, скривила и без того сморщенное личико и прошипела по-змеиному:

– Ну, Панкратов, совсем до ручки дошел.

Он не понял, чем вызван неадекватный спич пожилой женщины. Батюшки! Не она ли десятки раз наблюдала, как он с завидной регулярностью водил в свою квартиру разнообразных симпатичных девиц: беленьких, желтеньких, черненьких. И никогда подобное асоциальное поведение соседа не вызывало таких язвительных замечаний добропорядочной пенсионерки. А тут – идеальное воплощение всего женственного, и на тебе, не оценила старая рухлядь.

Все происходило быстро, стремительно. Никакой прелюдии, только вожделенная цель и прямой путь к ней.

Он не помнил, как они разделись, как рухнули в объятьях в постель. Только тот же волшебный аромат, заполнивший все вокруг.

Ее влажные ищущие губы беззвучно шепчут что-то.

Боясь увериться, что это просто сон, он на миг слегка отстраняет ее, стараясь запечатлеть в сознании. Бесстыдная полная луна (древний символ женского начала) нагло подсматривает в отворенную форточку, озаряя партнершу магическим неестественным светом. Кожа девушки лучится, словно налитая энергией ночного светила.

Тело напрягается целиком, как в пароксизме. Он желает ее, зовет, алчет. Обладание такой богиней – немыслимо. В груди, как в паровозной топке, пылает разгорающееся пламя темного и неукротимого полового голода.

Нимфа слегка отстраняется, одновременно приобнимая его за шею, игриво вороша волосы на затылке, делает невозможное змеиное движение… и тут… полный контакт! Он чувствует ее всю. Горячая желанная плоть прижимается, содрогаясь от страсти, манит, зовет, нет – требует решительных действий.

Охваченный лихорадкой дикой разнузданной похоти, он властно обнимает тонкую талию и запрокидывает легкое тело на себя. Полные, округлые, идеальные груди нависают над лицом, колышутся, просят ласки. Он рвется вверх, бережно охватывая зубами ягодку напряженного, набухшего соска, и гостья сдавленно стонет от наслаждения.

Ее влажные горячие губы мечутся по шее, груди, животу мужчины, все ниже, ниже, подводя симфонию таинства к крещендо. Опытная маленькая рука опускается и мягко охватывает до крайности напряженный орган любви. Через секунду на месте ее пальцев оказываются уста, язык.

«О, Боже!».

Он задыхается от наслаждения, едва сдерживаясь, боясь поторопиться с феерией, способной превратиться в фиаско, но опытная фея чувствует тело партнера лучше, чем он сам. Она тонко дирижирует физиологией возбужденного самца, его готовностью к слиянию, вовремя отпуская напряжение или доводя до пика.

И вот – перемена. Неуловимым кошачьим движением она хватает любовника за плечи и требовательно заваливает на себя. Ее тело трепещет от чистого дикого древнего желания, готовое к соитию, длинные ноги уже, оплели мужской торс. Бедра развратно раздвинуты, как распустившийся цветок (тот же орган любви) плоть к плоти, пламенное влажное лоно алчет принять мужское начало. Она полностью раскрыта ему. Каждое действие прелестницы кричит: «Давай! Я не могу больше ждать!».

Он еще в нерешительности, не в силах осознать происходящее. Но в ту же секунду требовательное нетерпеливое женское движение станом (словно наездник, пришпоривший коня), и тут же он коротко подается вперед, совершая то самое древнее действо и… входит в Рай.

Вот оно!

У-у-а-х-х!!! – ее вздох идет словно из его легких.

Конвульсивный прерывистый всхлип, трехсекундная пауза (он знает, она была нужна ей) и «наездница» уже вовсю погоняет «коня».

Где-то на грани разума он понимает: да, так и должно быть. Конечно, такая женщина может исполнять, подчиняться, ублажать, но ее истинная стихия – доминирование, первый номер. Такой расклад совершенно не задевает его. Ради этой Афродиты он готов на все, нет – на ВСЕ, на любые эксперименты и жертвы.

Еще. На этот раз резче, глубже. Ей мало и этого, пылающая утроба жаждет вечного движения, она начинает работать сама, приучая партнера к своему, нужному ей ритму. Он подчиняется, неожиданно понимая, что когда любишь по-настоящему, главное удовольствие – доставлять наслаждение не себе, а своей половинке.

И вот они сплетаются в единое целое (как у Шекспира: «зверь о двух спинах») в древнем мудром беспощадном танце прелюбодеяния.

– У-м-м-м! – женский сдавленный стон такой первобытной истомы, что от экстаза единения их тела, до самых пяток, синхронно покрываются гусиной кожей.

Процесс разгорается, она становится все неистовей, наманикюренные ногти нещадно царапают его спину до багровых борозд, зубы впиваются в плечо с такой силой, что свежая кровь из открывшейся ранки стекает прямо на лицо хищницы.

Он неутомим, как тот самый «конь», которого пришпоривает амазонка. Ритм все выше, выше, выше…

Он внутри нее, не только физически – ментально, ощущает все струны похоти любимой, следит за ними, длит их, подводит к апофеозу. Все смешалось, сейчас трудно сказать, кто конь, а кто возница? Но это уже никого и не волнует. Главное – гармония секса.

С каждым нарастающим движением он чувствует приближение кульминации (не своей – ее (это главное), он сделает все, чтобы она пришла к финишу первой).

И вот оно…