Глава 11. Седой

На пороге стоял улыбающейся Паха.

– Здорово, чего так долго не открывал? Спал? Разбудил я тебя?

– Привет, заходи. Нет, не спал еще. По телефону говорил. Чайку с морозца? С вареньем?

– Чай буду, варенье – нет, я тебе, как и обещал, пряников свежих принес. Мятные. Паха за базар отвечает, – он широко улыбнулся, показав белый и ровный ряд зубов, среди которых в слабом освещении коридора одиноко поблескивала золотая фикса, и сунул в руки Вилену кулек с пряниками. – И покрепче! – добавил он.

– Как скажешь, командир, – Вилен хлопнул Паху по плечу, – снимай свой тулуп и пошли на кухню, зачифирим пару кружек.

На теплой кухне под зеленым светом люстры, низко висящей над столом, было очень уютно. Горячий чай приятно согревал Паху, который только что вынырнул из декабрьской морозной ночи. Обстановка располагала к приятному неторопливому разговору, скажем, об искусстве. Хотя разговоры об искусстве бывают разные, в особенности когда вопросы искусства обсуждают историк и блатной.

– Короче, Виленыч, как ты и просил, потележил я с людьми по твоему вопросу, – бодро отчитался Паха.

– И что люди говорят? – постарался не улыбнуться Вилен.

– Люди сначала не поверили, конечно, посмеялись, ты чего говорят, Паха, не опохмелился, что ли?

– Это еще почему? – поинтересовался Вилен.

– Ты че, Виленыч, в натуре не догоняешь? – с искренним удивлением посмотрел на Вилена Паха своими бездонно-серыми глазами. – Это тебе, брат, не углы на Казанском дергать, Третьяковка, в натуре! Как-никак, всесоюзная картинная галерея, под завязку напичканная мировыми шедеврами.

Вилен глотнул чая и спросил:

– Ну, а ты чего?

– Ну, я сказал, что похмеляться, мне, пацаны, без надобности, – Паха широко улыбнулся, – не употребляю я, парни, вы же типа в курсе, что спортсмен. А вот информация у меня верная. Петровка уже землю роет. – Тут Паха запнулся, и Вилен заметил легкое смятение на лице гостя. – Короче, Виленыч, сослался я на тебя. Ты же понимаешь, что не могу среди братвы слыть ссученным босяком, мне любые подозрения о связях с ментовкой не в масть, поэтому сказал все как есть. Меня и так постоянно смешками знакомством с Коляном попрекают. Хорошо, что наши знают, что Колька мент правильный и поганок никогда не лепит. Так что, брат, звиняй.

– Да какие проблемы, дружище? – улыбнулся Вилен и снова отхлебнул черного крепкого чая.

– Тем более, – не слушая собеседника, продолжал Паха, словно оправдывался, – тебя наши, как ты знаешь, уважают, еще с тех пор, как ты Глебу Седому помог.

– Пашка, да хорош ты, все нормально! Правильно, что сослался на меня. Так оно и было, чего кроить-то? – Вилен поставил чашку на стол и слегка кулаком толкнул в плечо друга. – Если надо, я и сам скажу твоим.

– Вот и скажи, – серые глаза Пахи нагловато блеснули.

Вилен вопросительно посмотрел на молодого вора. Паха широко улыбнулся, словно лишний раз хотел похвалиться своей золотой фиксой:

– Это еще одна тема, которую я тебе хотел сообщить.

– Не понял, – насторожился Вилен, – что за тема?

– Седой хочет завтра с тобой встретиться, поговорить, – ответил Паха, буравя Вилена своими пронзительно-серыми глазами.

– Глеб? – переспросил Вилен и легкая зыбь мурашек пробежала по его спине.

– Ну, может кому и Глеб, а мне Глеб Иваныч, – серьезно пояснил Паха.

– Ну да, Паха, я и имел в виду Глеба Иваныча, – быстро поправился Вилен. – А что он хочет? Зачем встречаться?

– Ну, вот у него и спросишь, – снова засверкал фиксой Паха.

– Харе, Паха, я серьезно! – занервничал Вилен.

– Что профессор, «жим-жим»? – золотая фикса не переставала поблескивать в свете кухонной лампы. – Да ладно, небздемо, все путем. Насколько я понимаю, Иваныч хочет попытать тебя поподробнее за эту тему про Третьяковку.

– Так я знаю не больше, чем тебе сказал.

– Ну, Виленыч, что ты как барышня кобенишься? Встретишься честь по чести, по рюмахе, потрете там о том о сем. Двум умным человекам завсегда есть о чем потележить, может, чего и надумаете на пару. Как известно, одна голова хорошо…

– А две хуже, – перебил его Вилен и, о чем-то вспомнив, посмотрел в черное окно кухни.

– Да ладно, Виленыч, чего ты сник? Все будет пучком.

– Да не сник я, просто устал, день сегодня выдался какой-то суматошный, – попытался скрыть свою реакцию на неожиданную новость Вилен.

– Понятно, – Паха внимательно посмотрел на Вилена и перешел на деловой тон. – Короче, шашлычную на Серпуховской знаешь?

Вилен утвердительно кивнул. Это место было чем-то вроде «общественной приемной» Глеба Седого. Он уже бывал там пару раз.

– Завтра подтягивайся туда часикам к восьми вечера.

– А ты сам там будешь? – в голосе Вилена прозвучали нотки надежды.

– Не смогу, брат, – Паха изобразил на лице гримасу, которая, видимо, должна была означать что-то вроде извинения, – Иваныч дал спецзадание. Сходишь один. Ну, не маленький же, – снова блеснул фиксой Паха, – все будет в поряде, отвечаю.

– Ладно, буду, – как можно нейтральнее ответил Вилен.

– Ну, бывай, сосед, – Паха поставил пустую чашку на стол и протянул широкую и сильную ладонь для рукопожатия. – Не провожай. Раз устал, иди ложись спать. На днях заскочу. До встречи.

– Давай, Паха, будь, – не вставая, Вилен пожал протянутую руку.

Через секунду в коридоре хлопнула входная дверь, английский замок лизнул своим стальным языком запорную рамку, нырнул в ее отверстие и крепко за нее зацепился, заступив на ночное дежурство. А Паха, выполнив свою миссию, нырнул в декабрьскую морозную ночь.

Вилен подлил себе заварки и остатки кипятка из чайника, надкусил пряник и задумался. Встречаться с Седым ему совсем не хотелось. Глеб Седой, а «в миру» Глеб Иванович Денисов был вором еще старой, как говорили, нэпмановской традиции и «смотрящим» за замоскворецким районом. Нет, Вилен его не боялся, он давно знал Седого. Внешне это был обычный советский гражданин, не имеющий ничего общего с распространенным среди простых обывателей стереотипом уголовника из кинофильмов. Вилен знал, что это умный и справедливый человек, хотя и живший по своим, неизвестным большинству советских людей, законам – законам жестоким и опасным.

Кроме того, Вилен однажды помог Седому не сесть по ложному подозрению, когда по просьбе Николая участвовал в расследовании одного убийства. Седой был благодарен за это и по возможности всегда помогал Вилену, если тому была нужна помощь. Но одно дело сидеть за письменным столом в своей квартире, строить хитроумные дедуктивные конструкции и воплощать их в жизнь с помощью верного друга Николая с его милицейской корочкой в кармане и табельным пистолетом под мышкой, другое дело – самому идти «на темную сторону луны», где отношения между людьми строятся на иных принципах, правилах и законах. Ты там представитель совершенно другого мира, человек с другой планеты, с вечным пренебрежительным клеймом «фраер», ты изначально вне их «закона», а значит, ты всегда для них потенциальная жертва. И поэтому закон, по которому живет вор Седой, всегда будет выше человеческих чувств человека по фамилии Седов. Вилен это понимал, но выбора не было. Это была его инициатива, он сам обратился к Пахе, он сам приоткрыл эту дверь в темный мир, он сам привел в действие часовой механизм опасной машины со множеством колесиков и шестеренок, которые не всегда останавливаются по первому требованию главного механика, даже такого авторитетного, как Седой. Вилен это отлично знал. Но он знал и другое: расследование для него – это его воздух. Только это давало ему ощущение свободы и полной жизни. Это тянуло его, как наркотик, как страсть. Это вбрасывало в его кровь гигантские порции адреналина. И встреча с Седым тоже будоражила, тоже по-своему возбуждала.

– Может, оно и к лучшему, – сказал он вслух, а про себя подумал: «В конце концов, встреча с Седым не помешает, он что-нибудь дельное обязательно подскажет. Глеб умный. Тем более хвататься в расследовании все равно пока не за что… – Его взгляд упал на неубранную пачку пенициллина. – Ну не на помощь же мифических персонажей рассчитывать! – улыбнулся „детектив“. – Кстати, о персонажах, – Вилен вспомнил телефонную лекцию Таисии Михайловны. – Итак, подведем итог: все, что рассказала мне Таисия Михайловна, с одной стороны, довольно любопытно – действительно, мордовский Танчутка, приснившейся мне так реалистично, имеет место быть и это не плод моей фантазии, а с другой – ее информация еще больше запутала меня. Как такое может быть? Я, конечно, читал у фантастов про параллельные миры, путешествия в пространстве и времени, но так это у фантастов. Хотя…» – Вилен вспомнил, что один молодой доцент с кафедры квантовой физики рассказывал о теории какого-то буржуазного физика, кажется, о мультивселенной, который как-то там на основе квантовых частиц доказывал существование параллельного мира. «Надо, кстати, как-нибудь забежать к ним на кафедру, поговорить об этом поподробнее. Возможно, всему этому найдется какое-то научное объяснение. Ладно, пора спать, завтра, похоже, будет непростой денек».

Глава. 12. «Вологодский пятак»

Ровно в 20.00 Вилен был у шашлычной. Раздевшись, он прошел в зал.

Седого он увидел сразу. Тот сидел в дальнем углу, из которого отлично просматривалось все помещение. Оглядевшись по сторонам, Вилен направился туда. Седой сидел один, но стол был сервирован на двоих.

– Здравствуй, Вилен, – улыбнулся Седой, – присаживайся. Раздели, так сказать, скромную трапезу со стариком.

– Здравствуйте, Глеб Иванович, ну какой же вы старик, – Вилен присел за стол.

– Ну, может, и не совсем старик, – засмеялся Глеб, – ну вот совсем седой, седой аж с тридцати лет, поэтому и кличут Седым, – вор засмеялся. – Ну что, грамм по пятьдесят? А? – не дожидаясь ответа, Седой разлил коньяк по стопкам. – Под шашлычок. Шашлык что надо, для нас с тобой готовили, старались.

Тут же словно из-под земли появился официант с вкусно пахнущим дымящимся шашлыком, разложил его по тарелкам и сервировал зеленью и овощами.

– Спасибо, Семен, – поблагодарил Седой, не глядя на официанта. Тот пожелал приятного аппетита и удалился. – Давай, Вилен, опрокинь, не стесняйся.

– Спасибо! Не откажусь с мороза, – улыбнулся Вилен.

Седой внимательно посмотрел на него и спросил:

– Ну, за что выпьем?

– Да давайте за встречу, Глеб Иванович. Давненько не виделись, – Вилен улыбнулся и тоже внимательно посмотрел в глаза Седого, пытаясь понять, что у него на уме. Седой, конечно, прочитал его взгляд, но виду не подал, а только улыбнулся:

– И то верно, давай за встречу, – и потянулся рюмкой к Вилену, обнажив коллекцию поблекших серо-синих «перстней», которыми были «украшены» его пальцы. Казалось, он продемонстрировал воровские «перстаки»⁶, эти особые для посвященных знаки принадлежности и статуса, специально, словно предъявив и напомнив свой статус и свои полномочия. Узоры не всегда аккуратно выколотых самодельной тушью «перстней» представляли из себя причудливую комбинацию черно-белых геометрических ромбов, квадратов и треугольников. «И здесь супрематизм», – с улыбкой подумал Вилен. А вслух сказал:

– За встречу, Глеб Иваныч! – и протянул навстречу «супрематистским» наколкам свою рюмку. Наполненные всклень рюмки аккуратно стукнулись друг о друга.

– А ты с какого бока в тему эту зарулил? – слегка морщась от выпитого коньяка и как бы между прочим спросил Седой, закусывая шашлыком.

Вилен не сразу ответил на вопрос. Прожевав мясо и вытерев салфеткой губы, он пояснил:

– Николай попросил помочь. Слишком уж непонятная кража.

– А, Коля Сухоцвет – правильный сыскарь, – Глеб поднял вверх указательный палец, – потому что идет по жизни с понятиями. Мы воруем, он нас ловит, и ловит без подлянок, братва его за это уважает. Правда, таких все меньше остается… – Седой о чем-то задумался, потом с усмешкой продолжил: – Вот и наша родная партия объявила недавно о нашем полном искоренении и персональных раскаяниях. Даже фильм про это сняли «Калина красная». Смотрел?

– Смотрел, конечно, – кивнул Вилен.

– В целом хороший фильм получился, душевный. Шукшин, конечно, талант, хотя и играет… – Седой замолчал, видно было, что он подбирает подходящее слово, – суку играет, отступника по-вашему. А как же, – пояснял он Вилену, – герой его сам отказался от доли воровской, сменил имя честного вора на бабу деревенскую, колхоз и баранку. Поэтому корону с него и сняли. Снесли по «закону». Только перебор вышел у сценаристов.

– А в чем перебор? – с интересом спросил Вилен.

– А перебор в том, Вилен, что не стали бы его убивать в жизни, – по-свойски, как будто речь шла о поездке на море, пояснил Седой, – потому что не было вины на нем такой, не сдавал он подельников, с ментами не сотрудничал, общак не дергал, другого вора не убивал. По ушам, возможно, и получил бы Егор Прокудин, но не больше.

– По ушам? – не переставал удивляться новой информации Вилен.

– Ну да, традиция такая есть у нас старинная, – Седой улыбнулся, – что-то вроде разжалования. Мы же не в партъячейке, бумаг не пишем, волынку не тянем. У нас все просто и конкретно. По ушам и в рядовые, ну, это если повезет и вины серьезной нет, вот как у Егора Прокудина, – вор засмеялся и снова наполнил коньяком рюмки.

– Возможно, создатели хотели добавить драматизма в сюжет, – предположил Вилен.

– Может, оно и так, только мы другой посыл в этом разглядели, мол, покончено с воровской мастью, на честный трудовой путь встают законные воры, и осталась-то кучка нелюдей, беспредельщиков, даже презрения недостойная, и пусть советский народ об этом знает, – зло сказал Седой. – Мы, кстати, писали режиссеру письмо на эту тему, мол, перебрали вы малька, гражданин хороший.

– И что, ответил?

– Да нет, конечно, – усмехнулся Седой и сменил тему: – На Огненном острове, кстати, эту колонию снимали. В ИТК-17.

– Где? – переспросил Вилен.

– Это в Вологодской области. Озеро там есть такое, Новым называется, а в самом центре остров – Огненный, круглый он, как писка из монеты, вот и прозвали его блатные «Вологодский пятак».

– Не понял, Глеб Иваныч, как что? – переспросил Вилен.

– Ну, «писка», бритва по-вашему. Ты же должен вроде знать, что карманники «пишут», то есть режут кошельки и сумки заточенными монетами. Я лично по молодости пятак затачивал, очень удобно – и в трамвае на пол всегда скинешь, пятак не бритва, какие предъявы, и врага писанешь⁷, если что, – улыбнулся Седой. – Блатные прозвали остров «Вологодский пятак». Сидел я там. Довелось. Жуткое, скажу я тебе, парень, место. Короче, колония для особо опасных. Так что погоняло Огненный остров больше этому месту подходит. А ведь знаешь, Вилен, когда-то там вместо тюрьмы Кирилло-Новоезерский монастырь был, – лицо Седого преобразилось, Вилену показалось, что стало оно как-то вроде светлее, – иноком одним основан, преподобным Кириллом Белым. Белым – это значит чистым, верно я понимаю, Вилен? Чистым и помыслами, и душой, – Седой залпом выпил налитую рюмку, закусывать не стал, немного помолчал и продолжил: – А в семнадцатом большевики там тюрьму устроили, место чистое и святое кровью залили. Шинковали там «врагов народа» как капусту. Дед твой, кажется, тоже отмотал? – слегка прищурившись, спросил Седой.

– Да, по 58-й, шестнадцать лет, – подтвердил Вилен.

– Сиделец со стажем, почти как я, – засмеялся Седой, – у меня, правда, стаж чутка меньше – пятнадцать. А «впаяли» ему, как я понимаю, «угол», он же у тебя известной государственной фигурой вроде был.

Вилен понял смысл слова «угол» и утвердительно кивнул головой, а про себя подумал: «Ты смотри, похоже, все про меня знает Седой!»

– Да, двадцать пять лет, – подтвердил он. – После смерти Сталина реабилитировали, потом год поселений за сто первым километром, а потом домой в Москву.

– Ну, а на «Пятаке» после смерти Усатого, – Седой продолжил свой рассказ, – политических поменяли на особо опасных. Вот такая история про «Калину красную». Уверен, тебе как историку это будет любопытно.

– Да, действительно довольно интересно, я не знал.