– Я? А я здесь каким боком?

Бархатный голос мужчины стал ещё мягче, обволакивающей.

– Я даже уверен. И у меня есть основание полагать, что дева, которая умеет то, что не под силу не то, что славящим, но и божествам – именно ты. И, верю, что не зря Велес прочёсывал всё Лукоморье вдоль и поперёк. Потому как твоё такое нахождение здесь – как минимум, является первым тому подтверждением. И всё-таки удивительно, почему этого не случилось раньше. Ответь, возможно, с тобою не так давно произошло что-то нетривиальное?

Несмотря на резкое отрицательное мотание головой на не совсем понятное слово, но определённо значащее что-то диковинное, Чернобог всё же уловил в её глазах лукавство.

Девица, витиевато ведя разговор, сыронизировала:

– Так, а как же в мире нет справедливости? Равновесия? Кривду сеешь, господин! – скептично поджала губки Ждана уставив руки в боки. – Ведается мне, что в личных желаниях ты хочешь это «что-то» себе заполучить, а не для Яви постараться. Сам же знаешь, какая о тебе молва идёт в народе.

Всем своим нутром Чернобог напоминал ей и ворона, и змия искусителя одновременно – стальными власами, да длинными крылами, острыми глазами, и сладкими речами. И не зря поговаривают, что страшно велика его напитанная чернью сила, только он один умелец её сдерживать среди всего пантеона и верно обращаться с нею, но стоит только ему сделать худо… беды не миновать. Вот и приносят в жертву великому богу то животину какую, чтобы не мучил и зла не творил, то кровь разливают, славя бога чёрного, прося милости для переправы грядущей в царства его.

Он брезгливо дёрнул щекой. Очи гневно распахнулись, а губы раскрылись, обнажая в оскале клыки и чуть выдвинувшуюся нижнюю челюсть. Девушка стушевалась, сжалась.

– Справедливость есть?! Ты, девка, совсем за душой грязи не видишь? Мне касания достаточно было, чтобы одуреть от жестокости! Тебя каждый божий день свести в домовину желали все! Тебя, четырёхлетовую, мать названная красавкой²⁴ опаивала, думала, дура, что в тебе колдовская сила сидит и пожирает изнутри! Бабку подговорила, чтоб собаки тебя растерзали, да не вышло!..

Услыхав ругательства в сторону почившей матушки, кровь в её венах взбурлилась, ноздри раздулись в гневе. Она не смела давать волю на кривду в сторону той, что вырастила её, и тут же осадила баламута:

– Не позволю честь матушки порочить! Кем бы ты ни был, а мать мою не смей трогать! Удавлю за своих!

В глубине души она чуть напугалась от того, кому именно резкость была сказана, но совесть её осталась чиста и правда была за ней. Чернобог лишь смерил взглядом гостью и не было ясно что в этот миг он таил в думах. Сделав собственные выводы, продолжил сказ как ни в чём не бывало:

– Тебя потом сильнее крутить начало, да и живучей оказалась, вот и потащила к Лысой горе, чтобы в жертву богам принести чужеродную, дабы ей, наконец, дитя кровное послали! Благо, пока шла, мысли сменила. Тогда ещё на волоске от смерти была. И ты мне про справедливость толковать будешь? Да сгинула бы, если бы не… – Чернобог осёкся, но она этого не заметила.

Успокоившись, он скучающе и выжидающе оглядывал свои пальцы и многочисленные разнотипные серебряные кольца на них.

– Опаивала?.. В жертву?.. – в глазах замерцали вспышки потухших воспоминаний, которые словно гнойник выпустили наружу.

Пространство вокруг стало разъезжаться.

– Она же мне… как родненькая! Не верю!.. Нет-нет… – смахивая слёзы лепетала несчастная.

– Что бы ты ни сделала, какой бы умницей не старалась быть – не похвалит, лаской не одарит, не обнимет так, как других обнимают матери? А когда от друга по соседству правду узнала, что тому мать рассказала, то иные вопросы пошли, так?.. Кто настоящая мать, где отец, почему покинута всеми? Ещё и кличут ведьмой, почему? Обидно, да, но сама же знаешь, что есть в том доля правды, м? Уколоть пытаются, лаются, да только от того, что боятся, верно? А знаешь, чего боялись? Что признаешь это! Что в себя поверишь и возьмёшься справедливость вершить!

Он будто считывал её всецело, знал куда надавить. Знал все незажившие болячки. Ждана была на грани, но он не смотрел на неё. Закинув голову на спинку трона, тот будто беседовал сам с собою, говоря вверх:

– Справедливость… а сколько море синее, да капище ваше крови видело, не задумывалась?! Сколько матери своих свежероженых положили к ликам моих сестёр да братьев в угоду?! – он брезгливо поджал губы, а затем с силой вытер их, словно вся речь о гнили что вырвалась из его рта осела на устах вонючим раздражающим того смрадом, посмотрел на неё холодно. – За тобою не видно Рода! Будто его у тебя и вовсе нет! Изжил будто себя, или отрекли тебя! И судьбы у тебя единой, ладной, как у всех – я тоже не разглядел. Единственный исток твой – что наречена ты не Жданой, а Витой, а до пяти лет совсем без имени жила.

Серебряные струйки потекли бурной реченькой по щекам. Стояла она в его глазах: маленькая, одинокая и колыхающаяся, как берёзовый листочек на ветру, который вот-вот и оторвётся от ветви. Он не сразу осознал, что правда для той, что на первый взгляд кажется крепче самой закалённой стали, выйдет тошной. Впервые он пожалел о том, что истину молвит неуместную, и почуял в ней, как и в себе, сколь больно знать правдивость всю. Сердце бога чёрного сжалось мучительно, видя чью-то горечь.

Ждана упала на колени, не скрывала ладонями лицо, а лишь сжимала и теребила красную вышивку на подоле холщовой рубахи опустив головушку в ниц и так и сидела посреди вечных льдов чёрного зала мучаясь.

– Господин, я тут отыскал наконец что просил, диву даваться будешь!.. От неё осталося!.. – громко и бесцеремонно вломился, раздвигая огромные двери Велес, поглядывая лишь на то, что нёс в руках и не обращая внимания на обстановку.

Провожатый что-то без конца бубнил бойко, но нечётко, и остановился лишь тогда, когда увидел, как владыка Нави восседает на одном колене пред девицей кою он не так давно видел, а в руках у бога Чёрного протянутый ей белый платок с зелёными узорами на кайме. Интимность момента была очевидно нарушена.

– Велес, выйди, будь добр. Я сам тебя найду, – сохраняя невозмутимое спокойствие мерным тоном обозначил черноокий.

Тот, растерявшись, попятился и с удивлённым видом скрылся с обратной стороны по-прежнему сжимая что-то наподобие ветхой книжки.

Девица приняла платок с малахитовой оборкой. Всхлипы потихоньку стали уменьшатся, а Жданка подняла ещё более ясные зелёные глазки и встретилась близким взглядом с мужчиной, которого страшились во всех трёх мирах. Она вновь подумала о его белоснежной коже, тонких чертах лица, мужественных плечах, крепкой, но жилистой фигуре что скрывали шелковые одеянья. Чуть прочистив горло, заплаканная сумбурно выдала:

– Почему ворон?

Чернобог вновь изумился её неординарным вопросам, словно в её голове ветер бушевал и врассыпную выкидывал мысли. «Непоследовательная, не гибкая, с горяча рубит… тяжело с ней будет сладить. Но кто, если не она?» – подумал он.

– Раз тебе ворон не люб, то… может, хочешь видеть меня иным?

Горло пересохло совсем, и она, шёпотом, всё также нагло глядя на него, с вызовом промолвила:

– А умеешь?

В томных янтарно-обсидиановых очах заплясали искорки озорства.

– Как-нибудь в другой раз… – поправив выбившуюся прядку девичьих волос за ухо едва касаясь, он улыбнулся и ошарашил:

– Спрашивала почему Вита – не знаю. Я любого касанием считать могу, а о тебе – родовой памяти никакой не найти, имя помню – Вита, что в значенье – витающая, обитающая, живущая.

– Не вразумею…

– Я и сам не осведомлён, ведь любая душа – мне доступна, а твоё будущее зыбко ускользает, как песок сквозь пальцы. Потому не только мне, но и тебе будет полезен камень, который я ищу, в котором сила непомерная содержится. Камень – справедливости, что всю Славь рождает собою. Он то и даст тебе ответы на вопросы, что мучают твою душу.

Прикусив губу, девушка молчала сознавая, что, скорее всего, следует какая-то уловка за тем. Хотя она и впрямь искренне желала с малых лет узнать кто на самом деле её родичи, чья она, с какой целью пришла в этот злой и жестокий для неё мир?

– Предлагаю тебе уговор: ты мне – камень алатырь раздобыть поможешь, раз уж выходит, что под силу это лишь тебе, а я тем самым душу тебе ворочу, раз так получается, что ты хоть и нечаянно, да по своей воле у меня оказалась, и в довесок твои таяния исполню?

– А почему сам не можешь достать этот камень ала…?

– Алатырь. Во-первых, после проделок брата, в Яви человеком я могу оборачиваться лишь фантомом либо вороном и видеть истинный облик могут далеко не все. Также свободы в действиях нет, ведь с заточением моим тоже нужно будет поразмыслить. Во-вторых, если в Яви я ещё способен лишком находиться, то в Правь, где камень с братом тоже вполне могут быть, доступ для меня навсегда закрыт. А в-третьих, почему это под силу лишь одной тебе, смогу объяснить позже, когда будешь готова и удастся вернуть тебя в Явь. И всё же вынужден предупредить, если согласишься – предстоит долгий и непростой путь, но награда велика. Для меня же все преграды – ничто, главное – отыскать брата, взглянуть в его глаза и, наконец, изменить неправедный уклад, что уже давно течёт в неверном направлении…

О каком укладе твердил Чернобог она не понимала. Его на первый взгляд изящные кисти теперь добела сжались в крепкие кулаки, желваки на высоких скулах заплясали в такт разыгравшимся искрам в очах, а мышцы, на до того тонкой шее, вытянулись струной.

«Это точно не сон… второй раз за день – быть не может. Вот только не верю ему! Брехня! Языком мелет – как корова хвостом вертит! Складно стелет, да больно спать!».

– Больно кривдой веет, властитель Нави, и речи твои для меня не всегда ясны, точно изрекаешь всё не нашими словами. Обманешь, своё получишь, да ещё и душу в придачу заберёшь.

После последних её слов, мужчина невероятно холодно посмотрел на неё, словно разочаровался в смекалистости девицы, или просто желал, чтобы тайн между ними не оставалось. Хотя бы с его стороны, чтобы не упустить тот самый шанс.

Он резко встал и стал удаляться обратно к трону и, как только погрузился на него, спокойно прикрыл глаза опустив обе руки. Данка заметила то, что до этого не удостоилось её взгляда. Белые кольца, точно два облачка внутри коих дрожали молниями и вспышками раскаты грома, обвивали изящные тонкие запястья мужчины. «Сколь огромна его сила, что одному из великих богов, почитаемых в народе, потребовалось заковать его? На что он способен?».

Она продолжала внимательно глядеть на его белёсое, острое, умиротворённое лицо, не выражающее никаких чувств, точно последняя капля надежды растворилась как ни бывало. Расслабленное тело в гладких одёжах что обволакивали каждую выемку, каждую выпирающую часть… цепляло взор.

«Он молвил, что хочет изменить уклад… и что в Яви, особенно на севере, царит один лишь свет, а тьма является узником. Авось так и должно быть? Как всё неладно идёт! Ничего путнего сложить не могу! Шёл, бывало, слух, что уж больно быстро стал Китежград набирать обороты, словно сила ведовская его поднимает ввысь, оттого всё в округе чахнет, деревни погибают. Вот он – свет, что сжигает и ведёт к тьме? Но неужели он худого для града желает? Нет… почему я вновь берегусь за Явь?! Снова пекусь о тех, кто мне всегда старался сделать больно? Может, господин прав?».

– Ты точно не желаешь всё в золу превратить? – прикусив нижнюю губу волнуясь спросила девица.

Собеседник мерно втянул аридный воздух и долго держал его в заточении, прежде чем на выдохе ответил:

– Спросила бы меня тогда – ответил бы, что хотел бы все три мира превратить в пепел. Сейчас… пыл поутих, а в целях нет желания в жажде пролитой крови. Есть воля располагаться мудростью.

– А меня не обидишь? – несмелый голос разрезал тишь.

Он не раскрыл очей и был также неподвижен, пепельный водопад длинных волос покойно лежал на его плечах и только бледные губы разомкнулись:

– Я не причиню тебе зла, Вита, – помедлив, пояснил: – ты и так достаточно видела мрака. Ровно, как и я. А те, кто на собственной шкуре ощущал боль и предательство – никогда не посмеют возжелать это другому, даже врагу. И сделаю всё, что только сумею, чтобы ты, наконец, была счастлива.

– Моё желание просто – ладная судьба. Хочу, чтобы спокойно ступала по матушке-земле, другие земли повидала, знания сбирала, чаяния свои исполнила по ведовству и при всём меня не кликали окаянной, не видели во мне проклятую. Обычно, понимаешь?

– И… всё? – будто заглянув в самые тайные уголки её души, он выжидал, заведомо зная, чего поистине желает её душа.

– Выведать кто я такая! Должны же быть у меня родичи, не могла ж я взяться из ниоткуда? Где они? Почему оставили? Отчего жизнь моя сокрыта тайной? Каков мой путь и столь ли я далека от своего истинного рода?

Довольно кивнув, он ответил:

– Обычной судьбы у тебя точно никогда не будет, говорю прямо и обещать этого не смею. А вот жизнь скроить я и сам смогу для тебя, не хуже Доли, тут и алатырь не нужен. Узор из самых искусных нитей сплету, понравится. А о тебе… выведаем, сокровенная.

Лениво, будто греющийся сытый кот на солнце, он приоткрыл один глаз и заметил смятение на её миленьком личике, точно тут же передумала в загаданном.

– Сразу оговорю – путь будет нелёгок, тернист, ножки босые исколоть придётся, руки боль ощущать будут, а глазки малахитовые неведанное узрят. Да только награда в конце пути будет велика, и даже неожиданна. Готова?

«Двуликие речи. Как же мне поступить? А если он вовсе меня отсюда не выпустит, змий эдакий? Душу хвать – и был таков! Вот только, если бы худого желал – уже бы сделал. Так? Выбор невелик» – размышляла зеленоокая.

– А каков он на вид?

– Как камень, конечно, – подавливая улыбку сказал тот, – на всех его гранях узоры виднеются богов и сил Слави. Ты почувствуешь его, если рядом окажешься. Его сила как магнит манит, притягивает, сиянье ослепляет, недруги его сторонятся, а добрые души подле него возвышаются.

Очи раскрылись, озарились жёлтым цветом, словно и впрямь василиск устремлялся на неё. Сначала Ждана подумала, что это сонная пелена и протёрла глаза, но дурман не рассеялся – окантовка чёрной точки глаз его переливалась янтарём, а тело будто парило в воздухе лентой змеиной шкуры. Он оказался близко слишком быстро, воздух донёс уже знакомый пряный аромат смородины.

– Уговор?

Ком в горле колюче давил, ладони вспотели, а сердце билось пуще могучих волн в море синем о брег.

– А коли не сдержу обещание?.. – сжав зубы вопросила Ждана.

Чернобог внимательно посмотрел в её глаза, точно желал узнать о её мыслях в данный момент, его губы чуть приоткрылись и их тронула незаметная улыбка.

– В лягушку превращу!

Ждана насторожилась. Только после поняла, разглядев искорки озорства в его потаённых глазах, что сказанное – в смех, не всерьёз.

Проведя одной рукой над другой, на его ладони, имеющей неисчислимое количество линий, появился порез, из которого тут же приступила сочиться тёмно-бурая кровь в златой кубок.

– Я даю тебе обещание, Вита, что в пути буду защищать тебя, чтобы никто из смертных не посмел тронуть тебя с плохими помыслами, дабы никому из богов не было позволено причинять тебе вред и обещаю, что не оставлю в пути. Обещаю, что приведу к роду твоему, вместе отыщем корни. Я клянусь, что, когда камень алатырь будет найден, предоставлю возможность воспользоваться тебе силой сокрытой в нём для собственных нужд. А пока ворочу тебя обратно в Явь, не расколов души, безопасно, в обмен на первую просьбу – моё освобожденье в ближайший срок.

Ждана вслушивалась в каждое слово, но подвоха не заметила, за исключеньем последнего. Янтарные очи в ответ посмотрели на девушку, выжидая того же.

– Я… обещаю… постараться найти камень ала…

– Алатырь.

– Я обещаю найти камень алатырь и принести его тебе, Чернобог.

– Сойдёт, теперь потерпи чуть-чуть.

Тот же самый ритуал он пытался произвести с ладонью девушки, но улыбка теперь открыто настигла его белёсое лишённое даров Ярилы лицо, когда он увидел, как та боязливо зажмурилась, но вопреки доверчиво протянула ему ручку отвернувшись, ожидая боли. Когда светло-алая струйка устремилась в кубок, владыка Нави слегка погладил тыльную сторону ладони, пытаясь привлечь внимание сообщая миловидной о том, что уже можно смотреть.

Оба испили соединившуюся жидкость в кубке и обещание было дано, тем самым закреплено печатью обещанья затесавшейся под кожу.

На забавность зоркая Жданушка заметила собственное отражение на стенках зеркального кубка, когда тот устремлялся испариться в воздухе и пошатнулась от увиденного.

– Я же вся измазанная! В саже! И… стыдно-то как! – белёсые веснушчатые щёчки залились краской. Она старалась смазать копоть, оставшуюся ещё с Беловодья.

– И всё же хороша, – иронично сдерживая улыбку ответил черноокий. – Отправляйся в мои покои. Там найдёшь всё, что нужно, чтобы привести себя в порядок. Собственно, там и переждёшь ночь. Тебя ничто не побеспокоит. Сторожить твой сон буду я.

– А ты?.. Совсем не будешь спать?

Чернобог ничего не ответил уходящей девушке и опять устремился туда, где его руки обвивают путы. И закрыв глаза, когда девушка в обожжённой рубашке и растрёпанными власами удалилась, прошептал на выдохе:

– Вожделенная Ви-та…

Но она этого уже не услышала.