Мухаммед Мирза очень любил музыку, и если бы не правление Ширазом, он все эти годы посвятил бы ей. На самом деле он и не занимался правлением, на это у него не хватало терпения. Всех придворных он подобрал, подчиняясь воле жены. Кого она ни называла, он не перечил, сразу назначал на должность. Все должностные лица дворца дела вели только с Хейранисой, отчитывались в первую очередь перед ней. А это не создавало ей неожиданных затруднений. Во время обсуждений тех или иных вопросов придворная знать при правителе специально высказывала очень глупые, ошибочные предложения, оставляя для Хейранисы правильные и умные решения. И, естественно, принятие им идеальных решений, умение в нужный момент дать точный ответ, повышали его авторитет в области. Вот такое управление она построила. Женщина делала все, чтобы повысить авторитет мужа! Правда, иногда он кривил губы: «И для чего ей все это надо?»

Что же касается Хейранисы… Ему не нравилось лишь одно ее качество: Хейраниса абсолютно не доверяла кызылбашам, под различными предлогами удаляла их из окружения.

Сын шаха не соглашался ни с чем, что могло бы обидеть Хейранису, даже если об этом скажет шах. Он так привык к ней, что не мог и шага без нее сделать. Да он и не хотел делать никаких шагов.

Теперь Мухаммеду Мирзе, слушавшему шум дождя словно музыку, разонравилась его громкость. Разве это не могло вывести из себя? Это напоминало бессмысленность существования муравья, пчелы, ласточки. В этот момент дверь приемной со скрипом отворилась и он резко обернулся. Но из-за слабого зрения не сразу понял, кто это. Когда женщина в большом платке, с широким, развевающимся при ходьбе подолом платья, остановилась десятке шагов от него, он догадался, что это его жена. А когда она подошла ближе, склонив голову, поздоровалась, затем откинула вуаль, еще раз убедился в этом и без причины засмеялся. Он почувствовал, что только что думал о ней. Фигура Хейранисы, ее красивое лицо за последние года стали еще краше и лучше… В отличие от прежних дней сегодня она выглядела кроткой и приветливой.

– О чем задумался, мой шах? – спросила она в той манере, которая ему так нравилась.

Каждый раз после такого обращения Мухаммед Мирза вздрагивал. Когда они оставались вдвоем, Хейраниса обращалась к нему «мой шах», а на его попытки возразить она говорила о великолепии шахства, предлагала ему быть готовым к этому. Конечно, это было бы прекрасно, однако если бы Тахмасиб шах узнал, что при его жизни так называют его сына, он возмутился бы, а, может, и наказал бы. Но для того чтобы Хейраниса не стала опять с упоением говорить об этом, Мухаммед Мирза не стал возражать, как и не мог признать, что минуту назад с восторгом слушал музыку дождя. Если бы он об этом сказал, Хейраниса обязательно захихикала и поиздевалась бы над ним. Он боялся, что об этом прознает дворцовая знать. Однажды, когда он собирался писать стихи, за этим занятием его застала Хейраниса. «Другие поэты желают стать шахом, ты же хочешь быть поэтом. Пепел тебе на голову», – сказала она. После этого она неделю не пускала его в свою спальню, посоветовав посетить комнаты прислуги. Оставаясь один, он, хотя и злился ее упрямству, издевательствам и претензиям, но в тот же миг язык словно пересыхал; встречаясь с ней, он даже с прислугой не мог говорить высокомерно. И врать особенно не умел, а сейчас всячески пытался увести взгляд.

– Ни о чем, – отводя взгляд, ответил он первое, что пришло ему на ум. – Я вот думаю, что к подарку, который наш шах отправил шаху Акберу, надо бы и нам что-нибудь приложить. Нечто такое, что было бы достойно нашего имени, но и чтобы оно не было лучше, чем подарок шаха.

Жена подошла к нему еще ближе. Еще шаг – и их губы соприкоснулись бы. Он почувствовал ее теплое дыхание, которое сразу разлилось по всему телу. Но… но ни страсти, ни вожделения не почувствовал. В таких случаях он протягивал руку и поглаживал ее груди. Потом происходило нечто неуправляемое, для погашения которого Хейраниса очень и очень старалась. Но теперь его тело было холодным, проснулась боль, и он съежился. Хейраниса приложила руку к его груди. Другую руку опустилась ниже и поглаживала интимное место Мухаммеда Мирзы.

– Не беспокойся, мой шах. Я на этот счет дала нужные указания. Подарок уже готов. Завтра гонец присоединится к каравану, который отправится в Агру. – Затем она отняла руку от его груди и уже обеими руками попыталась ухватиться за причинное место. При этом шепотом промолвила: – Сегодня ночью я приду к тебе. Я очень соскучилась. Только не усни!

Последняя фраза была сказана таким приказным тоном, что у Мухаммеда Мирзы не хватило духа сказать «Не приходи!». Он только кивнул в знак согласия, продолжая стоять съежившись.

Женщина, как и пришла, так же и удалилась – с развевающимся подолом широкого платья. После нее в комнате остался запах полевых цветов. Сын шаха вновь подошел к окну. Но в этот раз он уже не слышал шума дождя, не видел потоки, вытекающие из водосточной трубы, его не привлекали вспышки молний. Теперь он думал лишь о себе. Неужели стареет? Вчера ближе к вечеру он почувствовал резкую секундную боль в паху. Потом боль прошла и больше не повторялась. Но только что, когда Хейраниса подошла к нему, он не почувствовал ни вожделения, ни страсти. Такого никогда не было. Его могла возбудить не только чуть приоткрытая грудь Хейранисы, но и даже ее дыхание, страстный стон. Для усиления страсти Хейраниса приглашала его в самые различные уголки дворца для любовных утех. А он никогда не отказывался от этого. Напротив, это помогало ему забыть боль, немощь, поднимало настроение. После утех он, обессиленный, но довольный, засыпал. А еще лучше, если в этом состоянии потом купали в бане… А теперь… «Наверное, я о чем-то задумался», – попытался он себя успокоить.

Хейраниса же весь день ходила довольная. Кажется, колдуну что-то удалось… Иначе Мухаммед Мирза просто так ее не отпустил бы, не добившись своего. Она с аппетитом пообедала, потом поспала и только после этого отправилась в дворцовую баню. Баня была хорошо натоплена, полна пара. Прислуга ее купала, натирала благовониями ноги, руки, грудь. Одевалась она очень красиво, зачесывала волосы как принцесса, пудрилась, подводила глаза сурьмой. Стоя перед зеркалом, она не удержалась от того, чтобы не подмигнуть собственному отражению.

…Наступила ночь. Охрана, стоящая возле всех дверей темного коридора, почтительно склоняла головы, отступая на шаг назад.

Хейраниса вместе с Зиньят шли по одному из укромных мест дворца – коридору, ярко освещенному свечами. Она выглядела довольной и достаточно уверенной в себе. Вокруг разносился аромат цветов – благовония, которыми она надушилась. Когда они подошли к спальне сына шаха, Хейраниса полуобернулась к Зиньят:

– Жди меня не здесь, а перед дверью моей комнаты. Я скоро буду.

Зиньят, произнеся: «как скажете, ханум», повернула назад. Вдруг она вспомнила наказ колдуна о четвертом дне. А сегодня был именно четвертый день. А, значит, сегодня что-то должно было случиться.

Хейраниса постучалась и, тихо отворив дверь, вошла. Комната была ярко освещена. Сын шаха, словно что-то предчувствуя, сидел, съежившись, на краешке широкого ложа. Услышав стук и увидев распахнувшуюся дверь, он поднял голову. В это время сюда могла войти только его жена. Увидев Хейранису, идущую к нему кокетливой походкой, он воодушевился. По середине комнаты жена сняла головной платок, затем и легкую косынку. Черные, пышные волосы рассыпались по плечам, по комнате разнесся приятный аромат. Подойдя к мужу, который все еще глядел на нее застывшим взглядом, она остановилась перед ним. Схватив вдруг его голову, прижала к своему животу, шепотом произнеся:

– Я столько дней жду тебя, горю от желания, хочу быть твоей. Иди, возьми меня, ешь меня, дорогой… Ешь, грызи меня…

Мухаммед Мирза после этих вожделенных слов женщины съежился, засуетился, но страсти не почувствовал. Удивился, даже изумился этому. В таких случаях обычно его мышцы напрягались как сталь, возбуждение росло, сердце начинало биться учащенно. Теперь всего этого не было и он, безвольно обняв ее за талию, через тонкую материю стал целовать ее живот. Но теперь у этих поцелуев не было ни вкуса, ни аромата. Но от этих поцелуев Хейраниса якобы возбудилась. Отведя руки мужа, она с плутоватой улыбкой произнесла:

– Не спеши, мой шах, вся ночь еще впереди.

Тихо ступая, но в то же время желая показать всю свою красоту, она прошла к ложу, покачивая бедрами. Вслед за ней встал и Мухаммед Мирза. Подойдя к постели, Хейраниса аккуратно положила головной платок и косынку на комод. Потом сняла верхнюю одежду, чепкень из красного шелка и тоже разложила на комоде. На ней осталась только нижняя рубашка из тончайшего белого шелка. Теперь ее прекрасное тело было ясно видно в свете свечей, груди с вздувшимися от возбуждения сосками привлекали мужа. Приподняв краешек одеяла, она проскользнула под него:

– Что ты стоишь, как застывший памятник? Иди же, мой шах. Иди, возьми меня!

Мухаммед Мирза, представив после этих слов, а, впрочем, сознательно убедив себя, что все в порядке, быстро разделся и лег рядом с женой. Погладив ее мраморные ноги, он слегка почувствовал что-то, похожее на возбуждение. Но на этом все и кончилось. Не было внутреннего жара, мышцы оставались дряблыми. «Что же такое происходит со мной?», – с горечью спросил он себя.

Хейраниса с еще большим энтузиазмом играла свою роль. Сняв с себя нательную рубашку, она с силой потянула мужа на себя. Он целовал ее шею, губы, грудь, а она от этого якобы еще сильнее возбуждалась, стонала, билась под ним словно рыба, вытащенная из воды. Тонкое одеяло соскользнуло с них, обнажив тела. Теперь уже Хейранисе на самом деле хотелось интимной близости с мужем. В голове даже проскользнула мысль, что не напрасно ли она все это затеяла… Если бы она не заказала колдовство, то сейчас наслаждалась бы с мужем. В состоянии, в котором она была сейчас, Хейраниса могла затащить в постель и самого колдуна. Интересно, колдун действительно настолько уродлив? Она не догадалась спросить об этом у Зиньят. Но теперь уже было поздно. Однако у этой ночи была своя прелесть. Она, наконец, выполнила задание, которое получила в отцовском доме, частично добилась исполнения слова, данного самой себе, будучи еще девственницей. Любовь тюрка с таким ангелом, как она, недозволенна. Так думала Хейраниса. Лишить одного тюрка мужского начала превыше тысяч побед. Разве это не сладостно? Кроме этого, то, что она сделала, можно было считать победой не только лично ее, но и всей родни и даже народа. Она чувствовала, что обязана изгнать всех тюрков из дворца. Те, кто сподвиг ее на это, уже давно покинули этот бренный мир, но она и в одиночку могла достигнуть многого. Теперь он всем руководила единолично. И победит всех в одиночку.

Думая обо всем этом, она радостно улыбалась. Но надо было довести игру в постели до конца, убедиться мужа в том, что он уже не мужчина. Резким движением она перевернула мужа, усевшись на него, как всадник на лошадь. Теперь она постаралась продолжить любовную утеху с еще большим воодушевлением. Она уже чувствовала себя мужчиной и начала делать то, что должен был делать муж. В принципе, вне ложа она и так все делала вместо мужчины. Но быть мужчиной было не так легко, это не удавалось ей так, как хотелось бы. Она была уже настолько возбуждена, что забыла об игре, которую начала. Еще немного, и она высказала бы ему все, что думает о нем.

Мухаммед Мирза был в абсолютно бессильном состоянии. Несмотря на то, что на нем извивалась, стонала, чуть ли не раздирала его на части прекрасная женщина, он был абсолютно никчемен. Он мял ей груди, ягодицы, но не получал от этого никакого удовольствия. Такого с ним никогда не случалось. Даже когда были острые боли в почках, печени, желудке, он умел себя сильно возбудить. Во время любовных утех с Хейранисой боль уходила. Что же происходило теперь, когда не было боли?!

Хейраниса готовилась нанести решающий удар. Муж был совсем бессилен. Его слабые попытки, невнятный шепот смешили ее, при этом доставляя ей удовольствие. Она застонала, но на этот раз сердито:

– Двигайся, ну! Что с тобой? Я уже извелась вся, а ты лежишь как холодный кусок льда. Х-м-м, да уж… – Потом, притворно призадумавшись, взглянула на него. – А может, ты меня уже не любишь?

– Что ты, радость моя, как можно?! – скороговоркой произнес он, но вялым голосом.

– Может, ты сегодня развлекался с наложницами?! Ну, признавайся скорей! Я знаю, что не напрасно их так много во дворце!

– Нет, нет, это невозможно. Ты прекрасно знаешь, что во дворце ни одна женщина не может свести меня с пути истинного. Наложницы только для офицеров и знати.

– Тогда… тогда откуда такая слабость? Отвечай же, скорее!

– Клянусь, я и сам ничего понять не могу. Такого никогда не было. Я… я…

Язык стал заплетаться, у Мухаммеда Мирзы пересохло в горле, сказать он уже ничего не мог. Хейраниса же, получая полное удовольствие от игры, спросила:

– А, может, ты уже не способен как мужчина?..

Словно небо с громом и молниями обрушилось на Мухаммеда Мирзу, эта фраза показалась ему сильной пощечиной.

– Что? Что ты сказала, дочь фарса? Как смеешь?..

Он говорил с трудом, он фактически не услышал самого себя. Ему хотелось, чтобы после этих слов разверзлась земля и он, провалившись, умер… Если бы в полутьме жена видела его расстроенное лицо, она убедилась бы, что это именно так и есть. Сын шаха был прекрасно осведомлен об уме, воле и энергичности своей жены. Если захочет, она разнесет всем по дворцу горькую весть, что ее муж не способен в постели ни на что. А это хуже смерти. Тюрки называют таких бессильными, очень плохо реагируют на такие вещи. А мужское бессилие было подобно смерти.

Теперь Хераниса видела в полутьме лицо мужа лучше, чем при свете. Она никогда не думала, что смятение, боль и безнадежность, написанные на его лице, могут доставлять ей такое наслаждение. Все эти годы она лишала себя такого необычного удовольствия. Она пришла в ярость оттого, что это наступило так поздно, что каждый раз, вставая из-под этого тюрка, она чувствовала себя грязной тряпкой. Вместо того чтобы быть женой фарса с красивым и чистым телом, ее судьбой стал это волосатый, неотесанный тюрок. И она рано или поздно должна была отомстить за свою судьбу. За то, что этот никчемный, слепой тюрок в свое время был первым мужчиной у шестнадцатилетней красавицы, он должен был ответить. Иначе это осталось бы несправедливостью.

– Ты никчемный, тупой… тупой! О, Аллах, как мне быть? Пепел мне на голову! И это моя судьба!..

Таким образом, недовольно ворча, Хейраниса встала с Мухаммеда Мирзы, но уже гордо и как победитель. Слезая с постели, краем глаза взглянула на мужа. Он лежал, съежившись. Словно стесняясь своего голого тела, он рукой подтянул одеяло и укрылся. Хейраниса, желая получить еще большее удовольствие, продолжала смотреть на него. Молча. Продолжала смотреть, даже медленно одеваясь. Тем самым она доставляла ему еще большую боль. Чтобы окончательно добиться своего, его надо было совершенно раздавить и унизить.

Мухаммед Мирза лежал, отвернувшись. Он не знал, что говорить, как объяснить свое сегодняшнее состояние. Жизнь для него кончилась. Он не знал, как ему после этого смотреть в глаза визирей, тысячников. Если они узнают об этом, не станет ли он для них посмешищем? Хейраниса была молодой и похотливой. Надо было закрыть ей рот. Для того чтобы эта весть разнеслась, достаточно, чтобы об этом узнала хотя бы одна женщина. Пока она не ушла, нужно ее уговорить.

Приняв такое решение, Мухаммед Мирза встал и стал одеваться. Видя, что Хейраниса собирается выйти, сказал:

– Ханум, задержись.

Как только она повернулась к нему, сын шаха опустился на колени, пополз к ней, обнял за ноги.

– Ханум… Хейраниса, я сделаю тебя шахиней… Мехди Ульей. Никто тебе в нашей области и так не перечит. И во дворце всеми делами управляешь ты. Но если ты кому-то откроешь этот секрет, я с тобой разведусь. Тогда ты потеряешь все: власть, богатство, уважение…

Хейраниса не ожидала подобного выпада, подобной угрозы со стороны мужа. Коса уже нашла на камень. В будущем ее ждали большие дела. Она хотела быть такой же властной и упрямой, какой и полагается быть настоящей Мехди Улье. С этим же тюрком надо было еще немного поиграть. Придав лицу великодушное выражение лица, она наклонилась, разжала руки мужа:

– Встань, встань, мой шах. – И, чтобы, якобы, сгладить ситуацию, нежно произнесла: – Ну что ты говоришь? Ты мой муж. Такое может быть в каждой семье. Рано или поздно это должно было случиться. Но это наш секрет, и он останется здесь. Никто не должен знать о нем. Жизнь моя, я всегда была готова пожертвовать своей молодостью ради тебя. Но… – Она сделала паузу, чтобы взвесить каждое слово. – Но есть одно условие.

Мухаммед Мирза, воодушевившись, встал с колен. Главным было то, что она могла дать ему слово.

– Я согласен с любым твоим условием.

Она кокетливо повела плечами, но голос оставался властным.

– Я теперь несчастная женщина. Я должна чем-то развеять свое горе. С этой минуты в моих делах не должно быть никаких препятствий. Никто не должен вмешиваться в мои решения. Это может прогневить меня. Я хочу быть абсолютно независимой. Как вне дворца, так и внутри все решения должны выполняться без твоего согласия и дозволения. Хорошо, мой шах? Договорились?

Сын шаха, хотя и ничего не понял из всего сказанного, но в знак согласия кивнул головой.

– Конечно, договорились. Завтра соберу всех и объявлю указ. Я это понял еще девятнадцать лет назад, при первой встрече. И мнения своего не изменил.

Это Хейранисе и было нужно. Все получилось даже лучше, чем она ожидала. Для будущих дел это признание сына шаха было важным. Сегодняшняя виртуозная игра и великолепная победа воодушевили ее, она получила от случившегося настоящее удовольствие. Внутри ее все словно осветилось от радости. Взяв мужа за подбородок, она внимательно взглянула на него. Вечно щурившийся из-за слабого зрения Мухаммед Мирза теперь словно не хотел ничего видеть. Хейраниса поднесла свои пухлые губки к его холодным губам, прикоснулась к ним, словно стараясь разделить с ним свою сегодняшнюю сокрушительную победу. Но… Теперь эти губы были совершенно бесчувственными. Пылко произнеся «договорились», она пошла к двери и исчезла в проеме. А Мухаммед Мирза, в нижнем белье, все еще стоял посреди комнаты, словно прикованный.