Тахмасиб шах сильно пополнел и в то же время постарел. Из-за чрезмерной полноты он уже давно не садился на коня, в походы отправлялся на повозке. Когда два года назад заболел и слег, все решили, что он уже не встанет, и две противоборствующие группировки во дворце ввязались в борьбу за шахский престол. Одним из них был сын шаха от жены-грузинки – двадцатилетний Гейдар Мирза. Видя старость отца и его тяжелое состояние, Гейдар Мирза смог взять все дворцовые дела в свои руки и заиметь большое число сторонников. К нему во дворце примкнули внук Мунташа Султана Мурадхан Суфречи, Гусейн бек Юзбашы и старший стражи шаха Пири бек Гочулу, а также Ямирахурбашы Мухаммед бек, Султан Айчек. Они мечтали о том, чтобы Гейдар Мирза стал шахом.

Во главе второй противоборствующей группировки стояла любимая дочь шаха Перихан. Она хотела, чтобы шахом стал ее родной по отцу и матери брат Исмаил, который указом шаха был заточен в крепость Гехгехе. Его во дворце поддерживали представители родов авшаров, румов и туркманов Гусейнкулу Хулафа Румлу, Амираслан Султан Афшар, Гейдар Султан Чабук Туркман. Эти эмиры были против того, чтобы шахом стал представитель смешанного рода.

Прошло немного времени, шах выздоровел, противоборствующие стороны были вынуждены замолчать. Но это было временным явлением, и стороны прекрасно это понимали…

***

…Стояла прекрасная весенняя погода, лучи не очень жаркого солнца согревали землю, деревья оживали. В дворцовом же саду природа проснулась от зимней спячки словно раньше других. На деревьях распустились белые, розовые и красные цветы, все кругом дышало весенней красотой. От запаха цветущих деревьев кружилась голова. В высокой зеленой траве сапоги садовника оставляли следы. Трава, словно обиженная на людей, пригибалась до земли.

Посреди сада стояла беседка, выкрашенная в голубой цвет. Встреча Ага Дервиша и Перихан по инициативе Шейхвенда должна была произойти именно здесь.

Когда Перихан подошла к нему, старик все еще был во власти своих мыслей. Вспоминал былое, иногда тяжко вздыхая. Несмотря на то, что она была дочерью шаха, Перихан, тем не менее, взяла правую руку Ага Дервиша и поцеловала ее, потом поднесла к своему лбу. Кроме такого нежного и почтительного привествия, она, все так же стоя, чуть склонила голову. Вдруг Перихан показалось, что этот волевой, светлый человек пришел издалека, из древности. Ага Дервиш был очень уважаемым человеком в государстве и она это хорошо знала. Шейхвенд поднял голову, внимательно посмотрел на стоящую перед ним двадцативосьмилетнюю красивую девушку, и, вспомнив, кто она есть, почтительно, но в тоже время с беспокойством в голосе, произнес:

– Садись, дочка, садись!

Дочь шаха, ответив ему своей очаровательной улыбкой, молча присела на скамью напротив. Еще раз исподволь взглянув на старца, она многое для себя уточнила. В глубине светящихся глаз этого убеленного сединами старца она увидела волнение, смятение, любовь и верность.

– Как поживает твой отец шах? – с тонким намеком спросил Шейхвенд.

– Шах он и есть шах! – таким же тоном двусмысленно ответила Перихан. Потом глубоко вздохнула: – Мой отец шах устранился от всех дел. Все государственные дела поручил Гейдару Мирзе. А он считается только с коварными манерами и грубыми выражениями своей грузинки-матери. Не приведи Аллах, но если завтра с моим отцом что-то случится, судьбе государства будет не позавидовать. Этого я себе даже представить не могу. А самой большой трагедией будет то, если Гейдар Мирза станет шахом. Ты можешь себе это представить, Шейх?

Все это девушка говорила тихим голосом, грустно, но с большим волнением.

– То есть ты хочешь сказать, что наш шах выбрал себе наследником Гейдара Мирзу? – поглаживая бороду, спросил Шейвенд.

Перихан немного помедлила с ответом.

– Н-е-ет, пока не наследником. – Она замолчала, пытаясь получше сформулировать свою мысль. – У шаха официально такого завещания нет, но из-за того, что он все дела дивана поручил ему, можно придти к такому выводу.

Ага Дервиш поднял голову, внимательно посмотрел в глаза девушке и на мгновение ушел в раздумье. «То, что красива и умна, вне всяких сомнений. Но, кажется, и в ней достаточно злости и гнева. Ей хочется, чтобы все зависело от нее. От кого больше может пострадать правитель: от Хейранисы или от этой? И та, и эта – женщины. Эх, Сефевидский шах, ты зависим от женщин».

Дочь шаха словно читала его мысли. Ответ оказался верным.

– И еще… Говорят, что женщина не может стать шахом. Я тоже так думаю, но и наследник должен быть таким, чтобы устраивал всех и мог управлять государством.

Шейхвенд в душе произнес «молодец» и вновь погладил бороду:

– Мне известно, что ты на стороне Исмаила Мирзы. Это правда?

Перихан густо покраснела. Честно говоря, такого вопроса она не ожидала. Ардебильские шейхи на самом деле обо всем узнают первыми. Понимая, что отпираться бесполезно, уверенно ответила:

– Правда. Я хочу, чтобы именно Исмаил был наследником. Но это пока остается лишь моим желанием.

Ага Дервиш тихо улыбнулся.

– Твое желание сбудется, дочь моя, но ты должна знать, что тебя ожидают большие трудности.

Девушка, ничего не поняв из этой фразы, скривила губы. Потом, взглянув на абсолютно белую бороду старца, попыталась что-то понять.

– Нет, я ничего не поняла, Ага Дервиш… ой, Шейх! Мне грозит опасность из дворца?

– Нет, опасность из дворца ты сможешь перебороть, но с востока государства… – С трудом подняв голову, он огляделся. – Из Шираза…

Услышав слово «Шираз», девушка чуть успокоилась.

– Ага Дервиш, Мухаммед Мирза не может быть опасен для меня.

– Я ничего не сказал о Мухаммеде Мирзе. Берегись его жены, дочери правителя Мазандарана Хейранисы! По имеющимся у меня сведениям, она не скрывает своих претензий и злости. Понятно, что она хочет посредством Мухаммеда Мирзы управлять государством самостоятельно.

Шейхвенд встал. Это было знаком, что разговор окончен. После этого он должен был посетить шаха. Они будут беседовать, вспоминать былое.

– Что надо делать, ты прекрасно знаешь, – произнес он напоследок.

После этих слов красота Перихан вдруг поблекла, лицо ее потемнело. Ей даже в голову не могло придти, что Хейраниса таит в себе угрозу для нее. Но если об этом говорит Ага Дервиш, значит, это так на самом деле. Кроме всего прочего, он был близок к шаху и врать не стал бы.

Тысячи мыслей за одно мгновение пронеслись в ее голове, но, тем не менее, она встала вслед за Ага Дервишем, с поклоном поцеловала ему руку.

– Не оставляй меня без своих молитв и помощи, Ага Дервиш.

– Постараюсь, – прошептал тот.

Колдун

Равновесие создается согласием двух сил. Если равновесие между двумя силами не нарушается, тогда наступает покой. Движение – это результат превосходства той или другой силы. Если в движение приходит одна сторона, это вынуждает двигаться и противоположную сторону. Так во всем мире каждый заставляет двигаться другого. Жизнь – это дыхание, темнота же ограничивает свет. Пустоту заполняет реальность. Человечество между жизнью и смертью состоит из цикла беспрерывных рождений и смертей. Сильный и слабый, добро и зло – это ветви движения. Кто-то дает, а кто-то забирает. Таким образом, обеспечивается равновесие движения. Хейраниса же хотела нарушить это равновесие и взвалить всю тяжесть на себя.

…Зиньят, пройдя по узким улочкам и кривым переулкам, подошла к одной из дверей. Несмотря на темень, огляделась – вокруг никого. Тихо постучала; никто не ответил. Зиньят немного подождала, но стучать повторно не пришлось: двустворчатая дверь приоткрылась, тусклый свет слабо осветил гостью.

Зиньят быстро проскользнула внутрь. Человек в черном, с накидкой, прикрывающей лицо, и с лампой в руках, притворил вслед за ней дверь. Вернувшись в комнату, человек чуть подкрутил фитиль лампы и, не говоря ни слова, посмотрел на женщину. Оба были в накидках, прикрывающих лицо, но знали друг друга по глазам. Они хотя и встречались многие годы, но видеть лица друг друга открытыми желания не было. По-видимому, в этом и необходимости не было, оба служили одному и тому же человеку. Многие годы они были опорой своей хозяйке: оберегали ее, помогали ей.

Сперва Зиньят протянула небольшой листок бумаги. Колдун взял бумажку, развернул ее, поднес поближе к свету. На бумаге была лишь одна фраза, написанная косым почерком: «Лиши моего мужа мужского начала». Губы колдуна раскрылись в улыбке. «Ханум, кажется, хочет решительно перейти в наступление», – подумал он. Но развивать свою мысль далее не стал. Да и гостья не позволила этого сделать. Теперь в руках Зиньят были два холщовых мешочка.

– Этот мешочек прибыл из Газвина, – еле слышно произнесла она. – В нем сбритые волосы личного врача шаха Аба Насира. Ханум сказала, что вы знаете, что надо сделать. А это, – протянула она второй мешочек, – волосы Мухаммеда Мирзы. Ханум сказала, что и это понадобится.

Колдун слегка кивнул головой, что означало «да, знаю». Положил протянутые женщиной мешочки в карман хламиды, поднял голову и внимательно, в то же время восхищенно посмотрел ей в глаза. Из его глаз шел буквально селевой поток света, и женщину это сперва испугало, потом взбудоражило. С ней никогда такого нее происходило. Сердце сильно забилось и подкатило буквально к горлу. Потом это непривычное ощущение начало ей нравиться. Она была словно опутана какими-то чарами, взгляд колдуна ей нравился все больше и больше. А он уже полностью властвовал над нею. Если бы он произнес фразу: «разденься и пройди в мою комнату», она, не сопротивляясь, разделась бы тут же у дверей и отдалась ему прямо на полу.

Не отрывая взгляда от ее лица, колдун спроси:

– Ты в курсе, что написано на бумаге?

После этого вопроса и устремленного взгляда она готова была растаять как снег и разлиться под его ногами. Под таким колдовским взглядом она даже при всем желании не могла соврать. Из-под накидки послышался ее тихий и покорный голос:

– Откуда? Ни читать, ни писать не умею.

Произнеся это, она было хотела опустить взгляд в пол – дабы избавиться от сверлящих глаз колдуна, но не смогла этого сделать. В голове стоял гул, словно кто-то говорил ей: «не отводи глаз». Почему-то сегодня ей казалось, что таких глаз, как у колдуна, нет ни у кого. Глаза, похожие на глубокое ущелье…

Колдун же, словно получая удовольствие, не спешил выводить ее из состояния оцепенения.

– Ханум объяснила тебе на словах то, что написано в письме?

Как ни нравилась эта ситуация Зиньят, она, тем не менее, где-то ее и пугала. Раньше с ней такого никогда не происходило! Она приходила, получала задание, брала то, что ей передавали, и уходила. Теперь же колдун фактически превратил ее в пленницу. Ее ноги, ее тело словно одеревенели, живыми оставались только глаза. В комнате две пары глаз пристально смотрели друг на друга. Два глаза колдуна сверлили ее, взгляд проникал ей в мозг, выискивая там то, что ведомо только ему.

– Нет, она мне ничего не говорила, – с трудом ответила женщина.

Колдун понял, что она говорит правду. По-видимому, госпожа не доверила ей эту тайну. И все это колдовство было для того, чтобы убедиться в этом. И колдун вывел Зиньят из состояния оцепенения. Она не для этого была предназначена. Он опустил глаза, отпуская Зиньят. У той от облегчения задрожали колени и все тело. Колдун почувствовал это. Он вновь взглянул на женщину, но на этот раз стараясь успокоить ее. Получилось – дрожь в теле женщины мгновенно прекратилась.

– Передашь ханум, чтобы она потерпела три дня. На четвертый день может приступать к делу, – сказал колдун, отворяя створку. Это означало конец встречи. Зиньят, словно ожидая этого, бросилась к двери, выбежала на улицу и быстрыми шагами исчезла в темноте. Через некоторое время остановилась, перевела дух. Теперь кромешная тьма казалась ей благодатным светом. Платье прилипло к вспотевшему телу, он была мокрой как мышь…

Колдун же, прикрыв входную дверь, прошел в большую комнату. Вынул из кармана хламиды два мешочка, положил в сундук.

Через некоторое время он зажег свечи, находившиеся в проемах на стенах. В комнате стало светло. Вынул из сундука кинжал из чистой дамасской стали, положил его ровно на середину начерченного углем круга диаметром в три шага, повернулся к югу, закрыл глаза, начал говорить что-то, понятное лишь ему. Губы двигались, руки медленно поднимались. Когда они поднялись на уровень плеч, движение прекратилось. Теперь, не опуская рук, он протянул их вперед. Потер ладони. Чем больше он их тер, тем больше ощущал наплыв энергии. Стал тереть быстрее, потом резко отвел ладони в сторону. Теперь энергия каждой ладони притягивалась друг к другу. Он начал делать ладонями движения, похожие на те, когда человек скатывает что-то в шар. Колдун на самом деле скатывал энергию в шар, потом подвел его к голове и, спускаясь ниже, словно размазал по всему телу. Глубоко вздохнул, вышел из круга, бросил в кипящий на очаге котел траву из второго сундука. По комнате разнесся резкий запах. Колдун взял из того же сундука мешочек, насыпал в медный казан белую массу, похожую на пыль, и стал ее помешивать деревянной лопаточкой. Через некоторое время сел возле низкого столика, скрестив ноги, и поставил на него казан. Посмотрел в стоящее перед ним зеркало в инкрустированной серебром раме. В зеркале были видны лишь его глаза. Зажег две свечи слева и справа от зеркала. Снял крышку с казана, поджег траву, находящуюся в ней. Как только появились языки пламени, закрыл крышку. Когда он повторно открыл крышку, по комнате разнесся аромат.

Колдун опустил руки в глиняную массу, размешанную ранее, и начал из нее лепить фигурку человека. Работая руками, он в то же время что-то шептал, повторяя какие-то фразы. Наконец он закончил эту работу. Последней стадией было изготовление органа, обозначающего, что это мужчина. Сделав его, колдун усмехнулся. Потом поставил фигурку перед стеклянным шаром на столе, встал, вышел в другую комнату. Вымыл руки, вернулся к столу, сел, скрестив ноги. Взял в руки шар и уставился в него пристальным взглядом. По тому как расстояние между шаром и фигуркой было небольшое, его взгляд через шар пронзил фигурку человека. На сей раз он не шептал, а прежние слова сказал громко:

– О, мой хозяин, прими мое заклинание! Будь милосерден к рабу твоему, сделай мое заклинание явью. Ты можешь все, все в твоих руках.

В хрустальном шаре вдруг заискрились разные цвета. Этот знак был понятен колдуну. Он взял фигурку и встал, достал из сундука нитку, намотал ее на палец. Вошел в круг со стороны заходящего солнца. Размотал нитку, привязал ее к мужскому органу фигурки тройным узлом, потом трижды дунул. Взял в правую руку кинжал, лежавший в середине круга, и начал говорить.

– О, мой хозяин, прими мое заклинание! Расплавь, как свечу, мужской орган Мухаммеда Мирзы, сделай его мягким, как глина. Он заслужил это. Сделай мое заклинание явью!

Произнося это, колдун нарезал круги, крутил кинжалом рядом с мужским органом фигурки. Движения становились быстрее, вращения кинжала практически не было видно. Заклинание тоже читалось все быстрее и быстрее. Вдруг колдун резко остановился. Продолжая вращать кинжалом, он отрезал кусочек мужского органа, который упал его ногам.

– Спасибо тебе, мой хозяин, ты сделал мое заклинание явью.

Три дня и три ночи колдун повторял это ритуал…

Четвертый день

К вечеру начался сильный дождь. И хотя в Ширазе такие дожди были нечастыми, после них селевые потоки, словно огромные змеи, еще долго текли по кривым улочкам города. Потоки были настолько сильными, что, словно мать, обнимающая младенца, могли обнять и унести все на своем пути. Старшее поколение, прекрасно знавшее нрав таких дождей, быстро забирали с улиц птиц, скот и, конечно же, босоногих малышей, игравших в проулках.

Принц Мухаммед Мирза, стоя у окна, глядел на дождь и думал. Вообще в такую погоду ему хотелось принять лекарства, лечь в постель, заснуть крепким сном, потом поиграть с ласковой женой Хейранисой. Проснувшись, он выпивал чашку теплого молока, принимал пару ложек пасты, приготовленной из орехов, меда и эликсира молодости, потом, предавшись страстной любви, засыпал, положив голову на грудь Хейранисе.

По природе своей Мухаммед Мирза был человеком спокойным. Когда отец, Тахмасиб шах, отправлял его беглярбеком в Шираз, он вначале отказывался. Не было у него тяги, умения и желания к управлению и администрированию. Его жена Хейраниса вынудила его сделать это, убедив не перечить отцу. «Нужно ехать туда, куда отправляют. Пусть это место небольшое, но там самостоятельность, там ты правитель». Хейраниса говорила о большой пользе такого шага, и в случае, если он начинал соглашаться, позволяла не только положить голову ей на колени, но даже потрогать грудь. В эти мгновения даже если бы с нее сняли нательную сорочку, она ничего не почувствовала бы, так как мысли ее были только о том, чтобы стать правительницей. Женщина не сопротивлялась даже тогда, когда ее раздевали догола и укладывали в постель, говорила ему «мой шах», словно действительно вступала в брак с шахом. Он раньше не очень любил фарсов, гиляков, других не тюрков. Но Хейраниса заставила его переменить мнение о них. Ему нравилось, что она так умна, понятлива. В частности, в постели инициатива всегда была за ней. Он слышал, что в Китае специально готовят таких девушек. Но эта была из Мазандарана. Но спросить обо всем у него не хватало смелости. Это могло бы все испортить. Он остерегался, что Хейраниса больше не будет такой страстной и нежной. Видимо всему этому она научилась от своих теток. Вероятно, такое мастерство в постели у девушки, которая до него была девственницей, могло быть большим счастьем для мужчины. Хейраниса очень любила его. Он обратил внимание на то, что более всего она старалась, чтобы принц не вызвал гнева шаха.