Слушая Фатиме, Элиф ощутила всю глубину её переживаний, опустилась на самое дно снедавшей женщину горечи, но она не хотела застревать там надолго – своя боль множилась и не отпускала её.

Корень обиды засел так глубоко в теле Фатиме, что избавиться от него, вытащить его можно было только вместе с сущностью самой страдалицы – так прочно срослась она с обидами, ими питалась и крепко держалась за них. Но не это сейчас беспокоило Элиф – лицо Фатиме раскраснелось, появились пятна нездорового румянца, словно кровь прилила к голове.

– Что обо мне говорить, Фатиме, ты бы прилегла. Много двигаться после лежачей болезни – тоже ведь плохо.

– А ты от темы-то не уходи. Не нравится, когда правду говорят.

– Фатиме, жизнь наша уходит, а вместе с ней уходит и та правда, о которой ты так сильно переживаешь. По прошествии времени то, что казалось нам правильным в то время, становилось иным, изменяясь вместе с нами. Можно долго об этом рассуждать, вспоминая молодость, в которой было всё: и хорошее, и плохое. А можно, вспоминая, всё время кого-то обвинять: я – отца за то, что решил мою жизнь по-своему, так, как только ему казалось правильным и, я уверена, у него на этот счёт были свои доводы; ты – меня за то, что через столько лет всё равно соединила свою жизнь с Мехметом, несмотря на вашу семью. Мои дети тоже имеют свои взгляды на правильность поступков их матери, которые им не понравились, и поэтому они решили больше не видеть меня, наказав своим отсутствием. И что может быть для матери хуже этого? А тем временем жизнь идёт. Секунды и минуты её пролетают, незамеченные нами, потому что мы озабочены постоянным выяснением отношений. И так будет до тех пор, пока мы лелеем наши обиды, обвиняя всех в том, что с нами произошло. Мы – только прошлое, если все время думаем о нём. А заметила ли ты, какой сегодня хороший день? Июль не всегда бывает ласков со стариками и своим жарким дыханием готов опалить нашу и без того иссушенную временем кожу, вызвать у нас приступ сердцебиения и головокружения. А сегодня нет духоты на улице, нет испепеляющего зноя – верного спутника июля. Совсем скоро приедут твои дочери, которых ты давно не видела, и о которых, скучая, часто думаешь. Они помнят о тебе и переживают. Как хорошо, когда о тебе заботятся! Не так ли? Столько лет ты с любовью растила их, а теперь пришла их очередь позаботиться о тебе, и они не оставляют свою мать наедине с проблемами. Они заберут тебя в свой дом, где ты будешь каждый день видеть своих подрастающих внуков и сможешь сказать им что-то важное. Да просто – смотреть на них и улыбаться от счастья! Эта новость так тебя обрадовала, что утром ты сама поднялась с кровати и смогла приготовить завтрак на всех. А ещё вчера это казалось невозможным. Пока ты готовила, ты жила! А сейчас, погрузившись в прошлое, которое уже не исправить, как бы не хотел, ты, вроде, тоже живёшь, но ничего не замечая вокруг и страдая. А ты бы лучше приняла таблетку – мой телефон сейчас как раз напоминает об этом – и если тебе позволит самочувствие, а мне – мои колени, мы спустимся вниз, чтобы посидеть под платаном. Заодно и посмотрим на проходящее лето.

В этот момент в коридоре послышался шум открывающейся двери. Вернулся Мехмет.

Женщины замолчали. Элиф приосанилась, слегка приподняв свой подбородок и расправив плечи. Фатиме же устало обмякла в кресле. С её щёк так и не сошёл странный румянец, а голова слегка кружилась.

Когда Мехмет вошёл в кухню, глаза его задорно поблёскивали. Вместе с ним в наполненный переживаниями воздух кухни ворвалась светлая волна радости.

– Что случилось? – спросила Элиф, отзываясь улыбкой на его радостное настроение. Весь он от светящихся глаз до раскрытых ладоней излучал счастье и горел нетерпением поделиться переполнившей его душу новостью.

– Выиграл! – с облегчением выдохнул он. – Моя лошадка неожиданно для всех пришла первая! А я ведь давно знал, что она выиграет. Сколько заездов за ней слежу. Вот что значит арабская порода: упрямо, потихоньку, плетётся себе от заезда к заезду в хвосте, экономит свою мощь и готовит силу для решающего рывка. И когда уже про неё все забудут – ну, все, кроме меня, конечно, – как подсоберёт все свои силёнки и рванёт на последнем круге, ведомая опытным жокеем. Вот тут те, кто на фаворита ставили, и разочаруются. Ох, и хитра порода! Это вам не английский скакун, у которого всё напоказ и который все свои силы сразу выложит, никакой интриги не оставит! От английского жеребца всегда знаешь, чего ждать. А арабская порода – она не такая: сама должна захотеть вырваться вперёд. Попробуй угадай, когда она захочет. Это задачка сложная! Вот сегодня на радость мне взяла и захотела.

Мехмет отдышался, как будто только что сам до финиша доскакал и, поделившись с женщинами своей радостью, сразу ушёл в салон. А перед этим из внушительного пакета, который принёс с собой, выложил на кухонный стол праздничные закуски: три упитанных рыбки мерджан*, с полкило крупных креветок, упаковку халвы «коска» и бутылочку ракии*. Без неё у рыбки вкус не тот.

– И кто ж это в Стамбул привез свежих лещей? Сейчас, правда, самое время их лова, но только в Эгейском море. Не иначе как небольшой косячок заблудился и наведался в наши края. А жирненькие-то какие! Вкус у лещей будет отменный! Ну что ж, сегодня на славу отпразднуем выигрыш Мехмета.

Элиф рассматривала рыбку на столе, радуясь ей, как ребенок. Но потом перевела взгляд на давно уже молчавшую Фатиме и заметила, что та как-то совсем «обмякла» в кресле и даже прикрыла глаза.

– Фатиме, ты что, заснула?

Женщина чуть приоткрыла глаза и что-то неразборчиво произнесла. Элиф поняла только одно слово – «слабость».

Румянец, растёкшийся по лицу Фатиме, сильная слабость и бессвязная речь заставили Элиф разволноваться.

– Мехмет! – позвала Элиф. – Вызывай скорую. Фатиме плохо!

Мехмет тут же вернулся, подошёл вплотную к Фатиме и склонился перед её застывшим в кресле телом.

– Фатиме, – тихонечко позвал он, – Фатиме! – повторил чуть громче.

Женщина открыла глаза:

– Слабость у меня, переходила сегодня, видно.

– Обопрись на меня, а я тебя в комнату отведу. Приляжешь и отдохнешь, – Мехмет за плечи вытянул Фатиме из кресла, и та тотчас повисла на нём. Они медленно двинулись в спальню.

– Голова… полежу, – бессвязно твердила женщина.

Элиф осталась на кухне, а когда вернулся Мехмет, обеспокоенно произнесла:

– Мехмет, скорую надо вызвать. Тревожно мне. И зачем только Фатиме с самого утра делами занялась, завтрак приготовила? Походила бы немного для начала.

– Элиф, стоит ли так волноваться? Фатиме просто устала: целый месяц лежала без движения. И вдруг столько дел переделала! Любой устанет. Да и скорая у нас намедни была.

– Послушай меня, Мехмет, до больницы мы можем её довести и без скорой. Но ты один не спустишь Фатиме с нашего этажа, а я из-за своих коленей плохая тебе помощница. Ты пойми, не нравятся мне её розовые щеки и внезапная слабость. Вдруг ей ночью станет хуже. Послушай меня, давай вызовем скорую!

И тут раздался звонок в коридоре – это пришла Алия проведать соседей и выпить с ними чашечку чая.

– Алия, – с порога обратилась к ней Элиф, – ты проходи в салон. Может, и поужинаем вместе, а не только чай попьём, как получится. Не нравится мне Фатиме…

– Когда тебе стала не нравиться Фатиме? Только сегодня? – усмехнулась Алия. – А разве, вообще говоря, она должна тебе нравиться? В такой-то ситуации, как у вас, мне бы она не нравилась вовсе!

– Алия, мне не до шуток. Думаю, что с Фатиме что-то не так. Надо вызвать скорую. Как бы чего не случилось!

– Аллах корусун*! – быстро сменила тон Алия. – Пусть с миром к своим дочкам уезжает! Когда я сегодня на твоём балконе её увидела, то глазам не поверила: такая ведь была больная, что совсем с кровати не вставала.

– Элиф, я вызвал скорую. Уже едут! – Мехмет старался говорить спокойно, но, по всей видимости, тревога жены передалась и ему.

Пока ждали скорую, не проронили ни слова, изредка беспокойно поглядывая друг на друга и по очереди подходя к кровати Фатиме, чтобы проверить, как она. И лишь сама больная, полностью отрешившись от происходящего, безмятежно дремала, прикрыв глаза, не нарушая общей тревожной тишины ожидания.

Скорая приехала довольно быстро. Молодой врач, осмотрев Фатиме, решил забрать её в городской госпиталь, чтобы уже там, на месте, провести обследование.

– С таким высоким давлением лучше перестраховаться. Могло и небольшое кровоизлияние в мозг произойти, – произнес врач, окончательно испугав Элиф и Мехмета.

К тому же и Фатиме уже начала жаловаться на жгучую боль в затылке.

Вместе с Мехметом в больницу захотела поехать и Элиф, но Алия сразу вызвалась составить ему компанию.

– Элиф, ты лучше останься дома, ужин приготовь. Куда ты со своими больными коленями поедешь? А мы вернёмся из больницы на машине – мой зять привезёт, – серьёзно добавила Алия.

Дверь за ними закрылась

,и Элиф, шаркая тапочками, отправилась на кухню: ждать новостей и готовить ужин.

***

Элиф который день стояла под платаном и, всматриваясь в силуэты прохожих, тщетно ждала Мехмета. Когда ей надоедало вглядываться в лица, она переводила свой взор на платан и начинала пересчитывать пушистые соплодия-шарики. Смотреть на них было интересно: они немного напоминали ей забавных ежат, которых она как-то встретила на дорожке сада. Маленькие, мохнатые, колючие. Правда, «ежата» на платане были в основном зелёные. Те плодики, которые находились ближе к ней и почти касались её лица, успели слегка пожелтеть, словно холодный ночной воздух, прикоснувшись к их пушистым бочкам, вобрал в себя влагу и, подсушив их, превратил пушок в жёсткие колючки. Другие же соплодия, напротив, продолжали радовать изумрудным оттенком. Они удачно спрятались в густой кроне, и ночная прохлада своим холодным дыханием пока не добралась до них.

– Нравятся пушистые шарики?

Элиф оторвалась от созерцания плодов и быстро опустила запрокинутую вверх голову. Не узнать этот голос она не могла. Это Мехмет! Мех-мет, Мех-мет, Мех-мет – в такт его имени забилось ликующее сердце девушки. Забилось так громко, что казалось, его удары должны быть слышны и самому Мехмету. Радость долгожданной встречи переполнила её и была готова вырваться наружу громким криком, блеском влюблённых глаз. Но в то же время незнакомое, тревожное чувство пришло к ней вместе с его появлением, плотно окутало её, не позволяя расслабиться, не давая ей возможности сразу следовать своим желаниям.

– Держи! – Мехмет потянул за ветку дерева и сорвал с неё сразу два шарика на длинных черешках.

Черешки были соединены между собой, а мохнатые шарики в тот момент, когда Мехмет протянул их Элиф, столкнулись друг с другом, как шаловливые дети, пользующиеся любой возможностью, чтобы поиграть. Элиф схватилась пальцами за черешок и, откликнувшись на этот призыв к игре, стала ими размахивать. Шарики задорно взлетали то вправо, то влево, а когда Элиф подбрасывала их повыше, вообще, норовили улететь. Но их крепко держал черенок, который всегда возвращал заигравшиеся шарики к руке Элиф.

– Ну, попробуй теперь убедить меня, что ты не маленькая девчонка! – улыбнулся Мехмет, наблюдая за Элиф – он и сам хотел бы убедить себя в том, что она ещё ребёнок.

– Слушай, сначала здороваются, а не пугают внезапным появлением погружённого в свои мысли человека.

Элиф не понравилось, что Мехмет назвал её «маленькой девчонкой», и она решила ответить ему колкостью, сказав что-то неприятное, которое сразу уводит за черту близости. Но, произнеся эту фразу, она тут же почувствовала, что её покинуло неловкое волнение, которое минуту назад не давало ей расслабиться.

– Извини, пожалуйста! И, здравствуй, Элиф! – миролюбиво сказал Мехмет: он и сам понял, что задел девушку напоминанием о её возрасте.

– Здравствуйте, – Элиф подчёркнуто перешла на «вы». – Как ваша поездка в Америку? Не отложилась ли потому, что визу вам не выдали?

– Элиф, я улетаю завтра! – Мехмет очень серьёзно посмотрел на девушку.

Она как-то разом потеряла своё колкое, задорное настроение, и слёзы тотчас наполнили её и без того прозрачные, синие глаза.

«Два озера глубоких, таких глубоких, что страшно: затянут – утонешь, погрузившись на опасную глубину. Задохнёшься от волнения – не выбраться назад, не выплыть. И даже опыт не спасёт пловца», – отметил про себя Мехмет и с трудом заставил себя отвести глаза от этой синей, манящей глубины, в которую и броситься бы рад, да непозволительно там плавать. Стой и смотри только.

То же самое сделала и Элиф, испугавшись внезапно нахлынувших слёз, которые могли выдать её чувства. Пускай не думает, что его скорый отъезд расстроил её до слёз!

Мехмету хотелось прижать голову Элиф к своей груди, чтобы унять внутренний трепет. Испугавшись своего желания, он отпрянул от девушки. Элиф, заметив это, удивлённо взглянула на него, ожидая объяснений.

Но он продолжал молча стоять, изредка посматривая на неё и, словно боясь чего-то, тут же отводил свой взгляд. Что ей сказать? Как объяснить ей свою вынужденную отчуждённость, когда она так доверчиво, не скрывая своих чувств, смотрит на него, обезоруживая Мехмета и напрочь лишая его слов.

– Когда вернёшься? – первой нарушила молчание девушка, справившись с охватившим её отчаянием и перейдя на «ты»: не до обид – он уезжает!

– Вернусь, – задумчиво произнес Мехмет, избегая смотреть ей в глаза, – обязательно вернусь.

– Когда?

Элиф нужен был конкретный ответ. Мехмет уходил от него, и она начинала злиться. Она всегда злилась, когда сразу не могла получить то, что хотела больше всего. А сейчас… он уезжает так далеко, что кажется: он просто исчезает! Исчезает, растворившись в воздухе, как и не было его никогда, как будто она сама его себе придумала. Элиф захотелось сначала вцепиться в него руками, а потом, размахнувшись, крепко ударить кулаками в его грудь, достучаться ими до его сердца: как он посмел уезжать тогда, когда она его полюбила! И она бы стучала своими кулачками в дверь его души до тех пор, пока бы у неё в груди не утихла боль отчаяния, не дающая ей дышать, спазмирующая и мучительная. Пока бы он не понял, как ей будет плохо без него, и что она уже никогда не сможет быть прежней беззаботной Элиф, а станет одинокой и покинутой им Элиф.

И она, широко размахнувшись, бросила в него сорванные им же плоды платана. Плоды были достаточно жёсткими и крепко соединёнными между собой, но, ударившись о грудь Мехмета, они легко разделились на две части.

Он их поднял из-под своих ног и, сверкнув чёрными глазами, тихо произнёс, сдерживая негодование:

– Когда я вернусь, а я вернусь, Элиф, надеюсь, что ты, наконец, повзрослеешь, – он выдержал паузу, ещё борясь со своим гневом.

«Девчонка, капризная девчонка!» – подумал он и, хрипло рассмеявшись, продолжил:

– И перестанешь бросаться в меня всем тем, что попадёт тебе под руку. Один из плодов, которым ты так мастерски попала в меня, я беру с собой. На память о твоём горячем характере и в надежде на то, что он обязательно встретится со вторым, предназначенным ему и выросшим с ним на одной ветке. Второй плод возьми себе и храни, вспоминая моё обещание. Да, и не забирайся больше на платан. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой тебя спасал, когда ты будешь падать.

Не попрощавшись, Мехмет повернулся к ней спиной и быстро пошёл прочь, убегая от Элиф, исчезая, растворяясь в туманном осеннем воздухе их уютной, а сейчас опустевшей улочки под сенью платана.

– Элиф, что с тобой, дочка? – в который раз спрашивала мать у грустной и молчаливой Элиф, совсем не реагирующей на её вопросы.

Небахат попыталась вспомнить, чем на этой неделе была занята Элиф. Может, это помогло бы объяснить ей сегодняшнее состояние дочери. Но как она не старалась, не могла припомнить никаких особенных событий. Всю прошедшую неделю её дочь после занятий в школе заходила к своей однокласснице Нильгюн, чтобы поболтать с той о делах и вместе выполнить домашнее задание.

С чем же на самом деле были связаны ежедневные отлучки дочери из дома, мать Элиф не знала. А для самой Элиф походы к Нильгюн служили лишь прикрытием: возвращаясь от подруги, она всегда подолгу стояла под платаном в надежде увидеть Мехмета..

Каждый раз дочь возвращалась домой в хорошем расположении духа. Что же могло случиться именно сегодня? Это Небахат и пыталась выяснить у упорно молчавшей Элиф, которая, пробурчав ей что-то вместо приветствия, быстро прошла в свою комнату и громко захлопнула за собой дверь.

Небахат несколько раз заходила в комнату к Элиф и всё время заставала одну и ту же картину: дочь сидела на кровати и смотрела прямо перед собой.

Странное поведение дочери не на шутку встревожило Небахат и в очередной раз, открывая дверь комнаты Элиф, она решила обязательно выяснить у той, что же случилось.

– Да что с тобой, скажи наконец! – мать подошла к Элиф и тронула её за плечо. – Что произошло с моей милой весёлой девочкой?

Элиф упороно молчала, не желая с кем-либо делиться своими переживаниями. Она хорошо помнила, как в прошлый раз мать в ответ на её откровения прочитала ей целую лекцию о приличиях и традициях. Сейчас ей совсем не хотелось услышать это ещё раз.

Мать не уходила. Она немного постояла рядом с дочерью, а потом аккуратно села к ней на кровать.

– Элиф, у меня много дел. Я не могу провести целый день, сидя с тобой в этой комнате. Скоро вернутся с работы отец и Зейнеп, да и Юсуф вот-вот придёт с прогулки. Пока никого нет дома, умоляю, скажи, из-за чего ты так расстроилась сегодня? Я чувствую, что тебе плохо, поделись со мною, милая, своими тревогами, и тебе станет легче. Не пытайся что-то скрыть от меня, твоей матери, которая любит тебя всем сердцем и не хочет видеть твоих страданий.

Элиф только вздохнула, смотря прямо перед собой.

И тут мать вспомнила, как несколько дней назад Элиф говорила ей о своей влюблённости в юношу из магазина, где они заказывали вазу. Элиф была готова даже выйти за него замуж, последним своим признанием сильно удивив её. В тот момент дочь была крайне возбуждена, и Небахат предложила поговорить с ней об этом в другой раз. Но домашние дела так закрутили её, что о своём обещании она совершенно забыла. Да и сама Элиф, казалось, не собиралась возвращаться к этой теме – в последнее время она проводила много времени со своей подругой. И кажется, была вполне довольна жизнью!

Возможно, её плохое настроение связано с тем, что они так и не вернулись к тому разговору, и Элиф молчит, обижаясь на мать.

«Попробую спросить её об этом», – решила Небахат.

– Элиф, дорогая, ты не хочешь разговаривать со мной, потому что обижена на меня из-за того парня. Кажется, его зовут Мехмет? Ведь мы так и не поговорили о нём, как условились.

На этой фразе Элиф подскочила, будто её укусила змея.

– А что толку, если и «из-за того парня», как ты его называешь, мама! Ты же мне всё успела сказать ещё в тот раз! Ты уверена, что если любишь, нельзя сразу обручиться – нужно обязательно долго ждать. По твоему мнению, выходить замуж нужно не потому, что любишь, а совсем по другой причине. Главное, чтобы все вокруг одобрили твой выбор, а ещё лучше, если отец сделает этот выбор за тебя. Тогда уж точно – сомневаться ни в чем не придётся. А если сердце любит, что с этим делать, ты мне забыла сказать! И кем должны правильно решаться вопросы любви? Мной? Тобой? Мехметом? О, нет, конечно! У нас один человек всё за всех решает и это – твой муж и наш отец!