В квартире она осталась одна. Можно было и отдохнуть в тишине. Но неожиданно у неё возникло какое-то внутреннее беспокойство – маленький холодный ручеёк в груди, перетекающий из области сердца в область желудка, который не дал ей расслабиться. Наверняка это потому, что сегодня пришлось много говорить на сокровенные темы, решила она. Такие разговоры всегда очень волнительны. К тому же Алия со своим неуместным, досадным любопытством… К чему ей подробности чужой, уже, считай, прошедшей жизни? Зачем исследовать чужую боль, извлекать на поверхность скрытые рубцы? Почему у Алии это вызывает повышенный интерес? Такая уж, по всей видимости, у неё натура – стремиться быть причастной к тому, к чему причастной ей быть совсем не обязательно. Неспокойный дух, пытающийся понять то, что всё время открывается перед ним, но не умеющий самостоятельно находить ответы.

А где же Мехмет? Как она могла забыть о нём? Ещё с утра он ушёл посидеть с друзьями в кафе, и, пожалуй, давно ему пора оттуда вернуться.

Элиф взглянула на мобильный телефон, лежащий перед ней.

«Надо позвонить ему», – подумала она и взяла в руки телефон, но не нашла очки, а без них все значки на экране сливались перед глазами в одну сплошную чехарду.

Ах, Аллах! Где она оставила свои очки? В салоне, где они сидели с подругами, или в коридоре, когда она провожала их? Хотелось бы вспомнить точное место, чтобы не доставлять лишних хлопот коленкам, которые сегодня не на шутку разошлись.

Она пошла потихоньку в коридор, так и не вспомнив, где именно оставила очки. На днях надо посетить врача и сделать укол. Тот на некоторое время облегчит боль, и она снова сможет свободно передвигаться по квартире и сможет спуститься во двор.

А что она собиралась сделать?

Элиф нерешительно стояла в коридоре. Зачем она сюда пришла? Что здесь забыла?

И тут послышалась трель телефонного звонка из комнаты. Ей кто-то звонил!

Она поспешила в обратный путь – надо успеть, пока не отключили звонок.

«Этот звонок может быть очень важным!» – торопила она себя, но ноги не слушались её, а как только она пыталась идти быстрее, под коленки вонзались острые иглы. Но звонивший, видимо, знал о том, что ему придётся долго ждать, и телефон упрямо продолжал мелодию вызова.

«Повонить Мехмету!» – вот что она собиралась сделать минутой раньше! Поэтому она и отправилась на поиски своих очков, которые куда-то пропали…

– Алло!

Элиф нажала на кнопку приёма звонка. Её она находила на экране и без очков.

– Алло, дорогая, это я. Ты уже наверняка беспокоишься и думаешь, почему я ещё не вернулся домой?

– Мехмет, слава Аллаху! Я как раз собиралась тебе позвонить, да замешкалась, пока искала свои очки. Я их сразу не нашла, а тут ты позвонил. Что? Дома всё расскажешь? Ну, хорошо. Голос мне твой что-то не нравится. Всё нормально, говоришь? Сердце не болит? Правда? Хорошо, жду тебя.

«Надо бы чорбу* разогреть, а то придёт голодный. Что они так долго в кафе делали? Уж конечно, не обедали, а только чаи гоняли, в нарды играли да разговоры вели».

Элиф засуетилась.

«И голос у Мехмета немного встревоженный. Не заболело ли что-нибудь у него? Утром уходил из дома в хорошем настроении, сказал, что ничего не болит. Ах, в нашем возрасте всё за минуту может измениться…»

Пока она суетилась на кухне, готовя обед и не переставая беспокоиться о здоровье Мехмета, он уже успел добраться до дома и зашуметь ключами в дверном замке.

– Пришёл! – обрадовалась Элиф, но не бросилась ему навстречу, а осталась ждать его появления на месте – всё коленки проклятые!

Через минуту Мехмет вошёл на кухню, коротко поцеловав её в щеку – так у них было заведено при встрече.

Элиф мельком взглянула на него. По слегка опущенным уголкам рта, напряжённой линии бровей и особой, знакомой только ей, сосредоточенности во взгляде, она поняла, что он должен сказать ей что-то важное, тревожное. И сейчас размышляет о том, как это сделать лучше. Ничего, она подождёт! Пускай он соберётся с мыслями.

А старость, похоже, не чувствовала себя полной хозяйкой у Мехмета. Его глаза моложаво смотрели из-под густых ресниц. Сами глаза немного просели, вросли в своё ложе, сделавшись ещё больше. Седина выбелила виски и серебрилась у верхней губы и на подбородке. Бороды он не носил – всегда коротко брился. И лицо его от этой серебристости казалось светлее, а глаза – чёрными-пречёрными. Глубокие морщины превратили ровную когда-то кожу вокруг глаз в складчатую, но ни одна из них не коснулась щек, проложив две-три заметные бороздки вдоль широкого лба.

В старости у кого-то тело оплывает, наращивая жирок неподвижности, а у кого-то – становится поджарым, высохшим, как у Мехмета.

– Садись обедать! – Элиф поставила тарелки с чорбой* на стол, продолжая ощущать некоторую отчуждённость, погружённость в себя Мехмета.

Мехмет сразу не сел за стол – молча достал из холодильника ракию*. Элиф удивлённо посмотрела на него. Праздника сегодня не было, и они не ждали гостей. В одиночестве же Мехмет никогда не пил. Холодок тревоги, который она почувствовала ещё перед его звонком, усилился.

– Что случилось, Мехмет? – не выдержав, прямо спросила она. – Мы с тобой – одно дерево, один ствол, и если твои ветки опущены, мои ветки опускаются тоже – они ощущают груз: то ли это будет дождь, поэтому так листва отяжелела, то ли грянет гроза с молнией, которая может ударить в ствол, разбив его. Не молчи! Я всё чувствую и твою боль тоже. Я хочу её облегчить, разделив с тобой.

– Фатиме… – чуть слышно произнёс Мехмет.

– А что случилось с Фатиме? – насторожилась Элиф.

– Она очень больна…

Элиф на мгновение опустила голову, чтобы собраться с мыслями, но тут же решительно повернулась к Мехмету и произнесла:

– Фатиме-Фатиме! Сколько воды утекло, сколько гроз и молний было между нами в прошлом… Но я благодарна ей, что она была с тобой рядом, когда тебе было нелегко, и кто-то должен был поддержать тебя. Когда ты болел – ухаживала за тобой. К тому же Фатиме – мать твоих детей, она родила и вырастила их. Неужели ты думаешь, что, состарившись, я буду настаивать на том, чтобы ты вычеркнул из своей жизни эту достойную женщину? Она для меня словно сестра. Моя родная сестра, как ты знаешь, давно покинула этот мир…

Мехмет молча смотрел на Элиф. Но видел только её глаза. Впервые он посмотрел в них много-много лет назад, когда Элиф упала с дерева, а потом решительно и очень серьёзно взглянула на него. Вот и сейчас её взгляд был точно таким же: твёрдым и уверенным.

– Я не смогу ухаживать за Фатиме, если она останется в своём доме. Ты знаешь, что мне стало сложно передвигаться. Но здесь, в нашей квартире, я смогла бы присмотреть за ней, пока не приедут ваши дочери.

– Они постоянно звонят мне и спрашивают о матери. Ей стало хуже совсем недавно… Старшая дочь хочет забрать мать в Германию, хочет, чтобы её прооперировали там. Если, конечно, позволит состояние Фатиме. Дочь сейчас как раз занимается оформлением документов. Это не так простро и быстро, как хотелось бы. Знаешь, тамошняя бюрократия, разные процедуры – всё это может занять некоторое время. Когда бумаги будут готовы, они приедут и заберут мать к себе. Не волнуйся, пожалуйста, ненависть Фатиме к тебе в прошлом… и дочерей тоже. Спасибо, что смогла простить их.

– Ах, Мехмет, мы сейчас находимся в том возрасте, когда прощать необходимо. Столько за плечами событий и хороших и плохих, столько совершено ошибок, в которых и так пришлось раскаяться! Сколько нам осталось жить? Наверняка не так много. Очень хочется, чтобы на этом малом отрезке времени осталось только хорошее. С ним дышится легче. На грудь не давит. Поздно, да и не по здоровью тяжёлое носить…

***

Элиф долго не могла найти подходящий повод, чтобы вновь увидеться с Мехметом. Конечно, она часто могла его видеть идущим по их улице, но этого ей было недостаточно. Она хотела говорить с ним, смотреть в его глаза, и чтобы он обязательно смотрел на неё.

Шли последние дни мая, и занятия в школе скоро закончатся. А как только начнутся летние каникулы, они с матерью уедут к бабушке, в Ялову, на Мраморное море. Если раньше она с нетерпением ждала этого момента, то сейчас с тревогой отсчитывала последние дни перед поездкой.

Надо было срочно что-то предпринять! Элиф, устав ждать подходящего случая, решилась на отчаянный шаг: она разобьёт глиняную вазу, которая была дорога её отцу по-особому. Ваза стояла ещё в доме его прадеда и с трепетом передавалась от родителей к своим детям. Покуситься на эту реликвию было настоящим безумством.

О чём думала маленькая проказница, решившаяся на столь отчаянный шаг? Она надеялась, что отец обязательно отправит мать в лавку отца Мехмета, чтобы подобрать новый сосуд взамен старого, разбитого, похожий на него по форме и объёму. И совсем не думала об отцовском гневе, который обязательно последует в ответ на это ужасное событие. Теперь ей нужно было дождаться момента, когда матери с сестрой не будет дома, а она, оставшись без свидетелей, устроит потасовку с братом – организовать её весьма просто: брат при любом разногласии вспыхивал как спичка. Они поссорятся, он побежит к входной двери, где как раз и стоит ваза, чтобы во дворе найти мать и пожаловаться ей на сестру. Элиф же постарается удержать его у дверей, и пока они будут бороться, брат случайно толкнёт вазу и разобьёт ее. Брат должен непременно разбить её! А если нет – она сама толкнёт вазу. Разбитая ваза будет результатом их ссоры, и за это обоим влетит одинаково.

Но провидение вмешалось в планы юной озорницы, не дав ей реализовать свой коварный замысел: брат внезапно заболел, подхватив инфекцию. Тело его покрылось пузырчатой сыпью, которая нещадно чесалась. Стоило кому-то лишь слегка прикоснуться к ней – и наступало временное облегчение. А потом сыпь начинала чесаться ещё больше и не давала покоя ни страдальцу, ни окружающим: днём больной постоянно жаловался на зуд и хныкал, а по ночам громкими стонами будил всю семью. Мать с Элиф приходилось часто смазывать эти «пузырьки» болтушкой, приготовленной соседкой-знахаркой.

Элиф, как и все дети в их дворе, немного побаивалась этой знахарки, которая умела не только лечить своими травками, но, по мнению взрослых, могла сглазить и даже навести порчу. Поэтому Элиф старалась лишний раз не попадаться ей на глаза и обходила её дом стороной. Так делали многие. Но тем не менее, когда кто-нибудь заболевал, люди непременно прибегали к её услугам, иногда и вовсе не обращаясь ко врачам. Та никому не отказывала в помощи.

Вот и мать Элиф, несмотря на запреты мужа, навестила соседку и вернулась от неё с приготовленным отваром для «усмирения чесотки».

После того, как Элиф наносила эту болтушку на тело брата, он на некоторое время блаженно закрывал глаза, но через несколько минут опять начинал стонать и требовал, чтобы она опять помазала ему эти гадкие пузырьки.

Отец, уже не первый день наблюдавший страдания всей семьи, схватил сына в охапку и увёз в больницу, где ребенку назначили втирать в кожу специальный порошок, от которого по всему дому стоял страшный запах, но от которого страдания Юсуфа постепенно сошли на нет. А ещё в больнице строго-настрого велели выбросить всё постельное белье, на котором спал мальчик, чтобы инфекция не распространилась на всю семью.

Мать связала постельное бельё в огромный тюк и со словами «Отнеси это на свалку в конце улицы», передала его Элиф. Элиф не стала поднимать тюк с бельём, а поволокла его за собой – так было сподручнее. А когда выходила за дверь, случайно задела им вазу. Та покачнулся, потеряла равновесие и упала. Она оказалась достаточно хрупкой: то ли мастер, делая её, допустил недожёг глины, и поэтому она не достигла достаточной прочности, то ли всевышние силы в тот момент оказались на стороне Элиф, но ваза, упав, раскололась на два больших фрагмента. Не этого ли она так хотела раньше? Конечно! Но теперь за разбитую вазу отвечать придётся только Элиф. Это обстоятельство её немного смутило. Но ведь уже и придумывать ничего не надо! Она улыбнулась. Но вовремя спохватилась: её радость сейчас совсем не к месту. И со страхом в голосе закричала во всю мочь:

– Мама, она треснула! Я не хотела её разбить!

– Что треснуло, дочка?

– Ваза, папина ваза!!!

– О, Аллах, какая неприятность! Отец её так любит… – мать вышла в коридор и увидела упавшую вазу.

– Я знаю, мамочка, мне очень грустно от того, что произошло сейчас! – Элиф даже всхлипнула.

– Как же быть? Отец рассердится. Зейнеп (старшая сестра Элиф), дочка, отнеси-ка ты эту вазу соседу. Пусть он посмотрит, можно ли её починить.

– Хорошо, мама, – с готовностью откликнулась из своей комнаты Зейнеп. Она открыла дверь и сразу вышла в коридор.

План Элиф готов был провалиться. Она тут же бросилась к вазе, схватила в руки отколовшуюся от неё половину и устремилась вместе с ней навстречу сестре. И вдруг неловко покачнулась, словно оступилась, и выронила то, что держала в руке. Половинка вазы с глухим стуком упала на пол и раскололась на совсем мелкие фрагменты.

– Мама, я просто хотела помочь Зейнеп! Ведь это я виновата, что ваза разбилась! – захныкала Элиф.

– Криворукая ты, сестра! Что вечером скажет отец?! – Зейнеп в ужасе схватилась за голову.

– Я думаю, нам надо сходить в лавку, где продается посуда. В ту, что находится на нашей улице, в самом конце. И попросить Али-амджа* подобрать нам похожую вазу или сделать новую! – Элиф говорила уверенно и смотрела матери прямо в глаза. – А отцу я скажу, что случайно задела его любимую вазу, а она тут же развалилась от старости. Это же правда, мама! Наша ваза просто очень старая, и со временем стала хрупкой. И если бы не я, она всё равно когда-нибудь расспылась.

– Умная какая! Боишься, что влетит от отца. И не сомневайся даже: что бы ты не придумала, отец обязательно тебя накажет! – Зейнеп победоносно смотрела на Элиф.

– Девочки, не ссортесь! Давно пора поменять эту вазу, – мать попыталась улыбнуться.

Но звёзды в тот день были благосклонны к Элиф – отец вернулся в хорошем расположении духа. Поэтому встретившую его на пороге дома Элиф он сначала погладил по голове, а затем, заметив, что девочка непривычно тиха и робка, спросил:

– Что опечалило мою красавицу? Кто посмел потушить огонь радости в её глазах?

– Твоя любимая ваза, папочка! – трагическим голоском произнесла Элиф.

Отец удивлённо приподнял брови.

– Сначала она так не вовремя, когда я еле тащила огромный мешок с грязным бельем, возникла на моем пути и попыталась помешать мне трудиться! Но это не всё! Она ещё и посмела рассыпаться на мелкие кусочки при встрече с мешком, чем разозлила меня окончательно! Я знаю, как дорога тебе эта ваза, и когда ты узнаешь, что она разбилась, ты обязательно расстроишься! Прости, папочка, эту вазу! Она умудрилась навредить нам обоим.

Отец молча смотрел на дочь. Из её слов он хорошо понял, что ваза разбита. Семейной реликвии больше нет, и это ужасно его разозлило. Но ведь как, чертовка, всё преподнесла!

Воспользовавшись молчанием отца, Элиф продолжила:

– Думаю, что в лавке дяди Али мы сможем найти достойную замену разбитой вазе. Выберем такую, которая понравится тебе больше прежней и которая будет сделана лучше прежней! Говорят, что у дяди Али золотые руки.

Элиф перевела дыхание. Сердце бешено колотилось в груди, но не от страха перед гневом отца, отнюдь – сердцебиение было вызвано её огромным желанием попасть в лавку отца Мехмета. Именно это желание и заставило её сильно разволноваться. Поддержит ли отец эту идею? Вот что было сейчас самым важным для неё.

– Элиф, – начал было отец, но закашлялся. Его праведный гнев, который должен был обрушиться на нерадивую дочь, столкнувшись с хитроумным объяснением ею произошедшего, приутих, застряв где-то в груди, откуда вырвался кашлем. Откашлявшись, он продолжил:

– Я, конечно, сильно огорчён… Ты разбила не обычную фазу – это была семейная реликвия. Но всё же у каждой вещи есть свой срок служения нам. Похоже, что ваза изжила его, и ты права в своих суждениях. Впредь будь аккуратнее. Я не стану наказывать тебя за разбитую вазу, а поручу вам с матерью выбрать ей достойную замену.

Изумлённая мать Элиф выглянула из кухни: о чём так долго и мирно беседуют отец и дочь? Она ждала совсем другой реакции мужа и специально прислушивалась к голосам в комнате, чтобы в любую минуту вмешаться и защитить дочь. Но та справилась самостоятельно и не вызвала гнева отца.

– Небахат, завтра сходите с Элиф в лавку к Али и вместе выберите там красивую и прочную вазу. Да, и не забудьте хорошо с ним поторговаться: соседи всё-таки!

Завтра не заставило себя долго ждать и наступило утром следующего дня. Первым делом Элиф пошла в школу, а потом в нетерпении бежала из школы домой: как бы мать не пошла за вазой, не дождавшись её. Но все страхи были напрасны – мать всегда слушалась мужа, и если он велел отправиться за новой вазой вместе с Элиф, то ей и в голову не пришло поступить иначе.

Теперь Элиф должна была придумать что-то такое, чтобы они появились в лавке дяди Али ближе к вечеру, когда Мехмет придёт туда после работы. Лучше всего было сослаться на домашнее задание, которое нужно сделать сразу, а потом с лёгким сердцем идти по делам. Кто знает, сколько времени им понадобится, чтобы выбрать подходящую вазу?

Мать немного удивила рассудительность дочери и внезапно появившееся у той рвение к учебе. Обычно ей приходится долго уговаривать Элиф сесть за уроки. На предложение дочери она улыбнулась и одобрительно покачала головой – растёт Элиф, становится серьёзной и ответственной. Как не порадоваться таким переменам!

Элиф наугад открыла учебник и застыла над первой попавшейся ей страницей, размышляя о предстоящей встрече с Мехметом в лавке гончара.

Что она скажет ему? К чему, собственно, приведут все её усилия и хитроумные замыслы? Неужели все это только ради того, чтобы лишний раз увидеть Мехмета? Да, да, да, и ещё раз, да! Это счастье быть с ним рядом, когда можно посмотреть в его глаза: чёрные, как спелая слива в сентябре. И сердце в груди Элиф тут же забьётся, как птица в клетке, и волна щемящей нежности накроет её. Разве может такое волнение приключится с ней в ту долю секунды, когда Мехмет на мгновение появится под старым платаном и быстро пройдёт мимо неё, возвращаясь домой, уставший и занятый своими мыслями? Может! Но разве сможет он заметить её трепет и горящий взор?

А что скажет ему Элиф? И сможет ли она хоть словом обмолвиться с ним в лавке? Возможно, пока мать будет обсуждать с дядей Али достоинства каждой вазы, она и сумеет перекинуться парой слов с Мехметом или просто посмотреть на него чуть дольше обычного. Это ли не счастье!

Пока Элиф в предчувствии долгожданной встречи мечтала за открытым, но так и не пригодившимся ей учебником, мать закончила уборку дома и заварила чай, чтобы после чаепития вместе с Элиф отправиться за вазой.

– Али-бей, мир вашему дому! – войдя в лавку, поприветствовала Небахат вышедшего им навстречу старого мастера.

– Мир и вашему дому, соседка, что привело вас ко мне? – с улыбкой откликнулся высокий сухопарый мужчина с аккуратно подстриженной и выравненной ножницами парикмахера бородкой.

– Покупка новой вазы, – улыбнулась мать Элиф.

– О, вы правильно поступили, что с этой целью зашли ко мне! Помимо готовых ваз, я могу изготовить любое изделие по вашему вкусу!

«Отлично! – подумала Элиф. – Это то, что нужно: ваза на заказ! Тогда появится повод ещё раз наведаться сюда!»

– Надеюсь, что нам удастся найти среди готовых изделий нужную нам вещь, – с этими словами мать Элиф начала осматривать стоящие на стеллажах глиняные изделия.

– Если что-то вас заинтересует, спрашивайте у меня. Я всё подробно расскажу и отвечу на все ваши вопросы!

– А ваши вазы прочные? – тут же спросила Элиф. – А то наша ваза рассыпалась, едва я её задела.

– А-а-а, – понимающе протянул дядя Али, – вот кому я обязан посещением моего магазинчика!

– Вы это всё сами сделали? – округлив глаза, спросила Элиф. – Столько ваз, когда вы успеваете их лепить?