Глава 4

– Пора вставать, Женя. Нельзя опоздать на построение.

– Мара?!

Я судорожно вскочила на постели, путаясь в одеяле. Лежащий рядом волк поднял голову и наградил меня упрекающим бурчанием.

Свет электрических ламп пробивался сквозь задёрнутый красный балдахин, озаряя тёмный силуэт моей мёртвой служанки. Я уткнулась лицом в ладони и что есть сил растёрла его, отгоняя остатки страшного сна.

– И приснится же, – прогундосила в ладони и спохватилась. Пора на построение! Ни к чему лишний раз провоцировать командира и наставницу опозданием, мне ещё надо получить кормёжку.

Выбравшись из-под одеяла, я отдёрнула балдахин и дрогнула. Тёмным силуэтом оказалась не Мара.

– Капитан Форс? – смутилась я. – Что вы здесь делаете?

Он стоял надо мной, одетый в полурасстёгнутую белую рубашку с закатанными рукавами, разделённая чёлка стильно падала на лоб и виски, маленькая прядка почти касалась правого глаза. Как всегда, доброжелательный и приятный, смотрит на меня сверху вниз и тепло улыбается.

– Я ведь обещал, – мягко произнёс Даниэль и сел на постель, рядом со мной. – Я не забуду сниться тебе каждый день.

Меня окатило могильным холодом ужаса. Хотела отстраниться и броситься бежать, но тело сковало льдом.

– Ты обещал это не мне, – сорвалось с моих онемевших губ, и я услышала свой голос, как будто из ржавой трубы.

Взгляд рубиновых глаз медленно переполз на меня. Застывший, стеклянный взгляд мертвеца.

Раздались выстрелы. Целая очередь пуль пробила его спину и затылок, разбрызгивая чёрную кровь и алые лепестки роз. А я сидела и завороженно смотрела, как стеклянные глаза Даниэля Форса затягивает посмертная пелена.

Всё стихло, и он повалился на меня. Я обхватила его туловище, подтянула и медленно опустила на постель, пропитанную вампирской кровью. Я сама теперь была вся в чёрной крови, как будто вымазалась в нефти. Непонятно откуда взявшийся ветер припорашивал мёртвого вампира лепестками роз. Тишину прорезал скорбный волчий вой.

Вытянув перед собой руку с одним-единственным револьвером, у кровати стояла Мара. Нет – Мария. Служанка не была поднятой некромантом мертвячкой, а взирала на расстрелянного капитана абсолютно живыми глазами.

– Маша… Зачем? – поражённо изрекла я.

– Кажется, вы голодны, Женя, – сказала она, как ни в чём не бывало, и опустила револьвер. – Вам пора подкрепиться.

Я увидела, что она одета в то же платье, в котором была в усыпальнице Морентонов, а с её шеи течёт кровь. Такая знакомая картина, но почему-то Мария не стонет от удовольствия, а требовательно смотрит на меня. Моё тело само поднялось на ноги, руки потянулись к девушке, пальцы промокнули вожделенные ручейки на тёплой коже.

И только я захотела прильнуть губами к следу укуса, как Мария подставила дуло к моей голове и выстрелила. Хладнокровно, даже не моргнув.

* * *

Сипло застонав, я села, хоть это и далось мне с большим трудом.

Вместо уютной спальни – подвальная темница. Я лежала не на мягкой кровати с балдахином, а на жёстких нарах, поверх колючего пледа. Видимо, притащили тленные, когда я отключилась в пыточной «скотобойне». Ни Серого, ни Марии, ни убитого Даниэля. Но это расстраивало меньше всего.

Голод. Просто невыносимый голод! Никогда в жизни я не была ТАК голодна. Меня всю стрясло, пустой желудок вытворял кульбиты, во рту не было даже слюны, тошнило, кружилась голова. А ещё всю мою кожу стянуло так, будто бы из меня испарилась вся влага.

В этом подвале есть вода.

Я слезла с нар и дёрнула вбок задвинутую решётку, но она не поддалась. В замочной скважине не оказалось ключа, и меня как током шибануло. Они же не оставят меня здесь умирать от истощения!

Начать паниковать я не успела – ключ нашёлся на полу, недалеко от нар. Видимо, скелеты заперли меня, во избежание посягательств других заключённых, и кинули ключ, чтобы я могла выйти. Мясник же сказал, что на следующую бойню я должна прийти сытой и свежей. О да, я буду сытой! Сейчас же выпью столько воды, сколько в меня влезет, и отправлюсь на охоту.

Добиралась до заветного поворота я как сквозь туман, словно пьяная до потери памяти. В каменную чашу с водой сунула чуть ли не всю голову, долго не могла напиться и наконец ожила! Вынырнула с громким протяжным вдохом и осела на пол. В голове относительно прояснилось, туман отступил, кожа стала прежней, только сильно бледной и полупрозрачной, сквозь неё уродливо просвечивались вены.

Я не ела несколько суток. Господи боже, как же я хочу есть! Меня всю трясло, как наркомана в ломке, и чем дольше я сидела, тем сильнее это грозилось перерасти в приступ эпилептика. Я должна найти еду!

И снова туман, опять я куда-то иду и смотрю на мир как будто чужими глазами. В голове ни одной мысли, одни инстинкты. Добыть еду. Утолить голод. Убить.

«Я не убийца».

«Ты голодна. И умрёшь, если сейчас же не поешь».

«Но…»

«Еда!»

Дичайший голод прогнал остатки рассудка. Я стояла у чьей-то камеры и с рёвом пыталась дотянуться до пищи, но прутья решётки не пускали меня. Я не сдамся! Закутанная в плед хрупкая фигура стоит перед глазами смазанной картинкой, дразнит и доводит до исступления зверский аппетит и бешеную злость.

Я стала неистово дёргать решётку из стороны в сторону. Вырву с корнями, сорву с петель, выломаю каждый прут! Плевать, что сил почти нет, с каждой секундой голод провоцирует скрытые ресурсы организма, и решётка шатается всё сильнее и сильнее. Железо прутьев уже почти стало деревянным, потом резиновым и наконец пластмассовым. Появились первые вмятины.

Но скрытые ресурсы быстро исчерпались. Кости размякли, руки отнялись, а ноги подогнулись, и я упала на пол. Литры выпитой воды устроили в желудке круговорот, к горлу подступала мучительная тошнота.

И тут пища сама пришла ко мне. Я по-прежнему ничего не осознавала и не видела, кроме гущи расплывчатых пятен, но перед глазами вдруг отчётливо нарисовалась пульсирующая жила на чьей-то шее. А в следующее мгновение я уже поглощала вожделенный нектар, плотоядно вцепившись в его сосуд, как львица в пока ещё живую добычу.

Что происходит, что происходило дальше, я не знаю. Тело жило своей жизнью, разум погас, как экран севшего телефона, зато инстинкты властвовали и ликовали.

Я остервенело впивалась в шею, отстранялась и вгрызалась вновь, краем сознания слышала голос, ощущала чьи-то прикосновения, но ничто меня не волновало. Я наконец утоляла голод и получала от этого сумасбродное, безумное, запредельное удовольствие. Такое, что несколько раз со стоном содрогалась в блаженном экстазе, разливающемся по всему телу невесомой сладкой эйфорией.

Приходила в себя медленно и неохотно. Вот осознаю, что наконец-то наелась и набралась сил, вот перед глазами проясняется, и я вижу себя сидящей на полу, привалившись спиной к чему-то мягкому. А это мягкое поглаживает меня по шее и перебирает длинными пальцами по моей груди. Прислушиваюсь к своему телу и понимаю, что моя эйфория возникла не только от долгожданного пиршества… судя по тому, как мокро между ног. Сведя брови, усиленно пытаюсь вспомнить и осознаю, что во время пиршества меня откровенно ощупывали чьи-то руки, усиливая яркие впечатления от поглощения крови. И если я не ошибаюсь, их было куда больше двух.

– Не благодари, крошка, – услышала усталый голос, но не за спиной, а сбоку от себя. – В следующий раз ты нас угощаешь.

Молча осмотревшись, я увидела двух знакомых вурдалаков, ослабленно сидящих на полу по бокам от меня, а прислонялась я к белобрысому лису. У всех троих прокушены шеи. Постепенно картинка сложилась, и до меня наконец дошло, что сейчас было.

Матерная тирада вышла едва слышной, но на ноги я встала резво и твёрдо.

– Сочту за комплемент, – ухмыльнулся блондин.

– Какого хрена вы себе позволяете, утырки?! – рыкнула я.

– Мы тебя покормили, дура, – грубым громким шёпотом выплюнул мордастый брюнет.

– Своей кровью, между прочим, – так же тихо процедил лис. – А бойню сегодня никто не отменял. Знаешь, каково нам придётся, когда нас опять выкачают? Там и умереть можно.

Ругань встала у меня поперёк горла, и я совсем растерялась. С одной стороны, эти вырод… парни утолили мой голод, сделав из бешеного зверя обратно человеком, и за это им придётся поплатиться. А с другой – кто дал им право меня лапать?!

– Хорош ноздри раздувать, воды нам принеси, – ворчливо велел мордастый брюнет. – Еду нам ещё не раздали.

– Из-за тебя тут высыхаем, – без тени похабной улыбки или злорадства вторил ему лис. Стоит признать, весьма замученный на вид. – Я вообще хозяйскую внучку вчера удовлетворял, еле живой оттуда выполз. Так что шевелись давай.

Третий парень молчал, сидя чуть в стороне и отвернувшись от нас, как будто ничего не замечал вокруг.

Меня всю распирало, но всё же я вернулась к закутку с водой, наполнила два маленьких оцинкованных ведра водой и принесла вурдалакам. Лис с бугаем тут же присосались и осушили до дна, третий даже головы не повернул. А когда те двое допили, молча встал, забрал у них пустые вёдра и, чуть шатаясь, поплёлся по коридору, в ту же сторону, откуда пришла я. И тут я сообразила, что ни разу не слышала его голоса. Неужели ему отрезали язык?

– Забудь о нём, он у нас для массовки, – сказал блондин, бесцеремонно вытирая рот предплечьем.

– Будем считать, я вас поблагодарила, – отозвалась я. – Ещё раз руки распустите – оторву и в жопы запихаю, ясно?

– Не ори! Язык лишний отрастила? – шикнул мордастый, поднявшись на ноги, и кивнул вслед ушедшему товарищу, чем подтвердил мою страшную догадку.

– Не особо ты возражала, кончая каждые три секунды, – нагло ухмыльнулась белобрысая сволочь.

Он всё сидел на полу, вытянув одну ногу, вторую согнув в колене и уперев в неё локоть. Даже глядя на меня снизу вверх своими колкими раскосыми глазами, он как будто бы смотрел свысока.

Мне захотелось оторвать от стены лампу и разбить об эту поганую лисью рожу. Сдержалась. Круто развернулась и собралась уйти, но едва не врезалась в грудь бугая и прыжком отскочила.

– Я тебе кое-что разъясню, детка, – подал негромкий, но многообещающий голос блондин. – В этом месте мы все – кормушка для вампиров. Ежедневная. Скотина, как они нас называют. Вот только на лугу нас не пасут и отборными кормами не балуют, как видишь.

– Вы и рады оскотиниться! – огрызнулась я.

– Бурда из животных и каплями крови, которой нас кормят, поддерживает жизнь, но толком не насыщает. Так что кто может, кормится другими, – преспокойно продолжил он, кивнув на камеру, в которой так и сидела, укутавшись в плед, моя несостоявшаяся добыча. Учитывая, что свой голод я утолила тремя парнями, та девушка живой бы не осталась. – А кто не может, давится тем, что дают. Так вот, детка, мы – можем.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мы уже всё сказали. В следующий раз ты нас угощаешь.

– А ничего не треснет? Вас так-то трое!

– Разберёмся, как тебя поделить, не переживай, – на полном серьёзе заверил мордастый.

– А не захочешь дружить по-хорошему, заломаем, оттрахаем и выпьем сами. И сделаем из этого традицию, – с гадливой улыбочкой пообещал белый лис, поднявшись на ноги и подходя ближе. Я сжала зубы, но не шевельнулась. – И поверь, куколка, тебе это будет нравиться. Ты ведь уже убедилась, что полуночная раса и целомудрие несовместимы.

И пробежался по мне наглыми, глумливыми глазками. Недвусмысленно намекает на то, как откликалось моё тело под руками трёх ублюдков, пока я с жадностью поглощала их кровь и ловила просто непередаваемый кайф. Долбануться и не встать, я как будто напивалась крепким вином, смешанным с наркотиком и мощным афродизиаком!

Я не помню, когда меня так разрывало от гнева и ненависти. Наверное, офицеры, что откровенно облапали и чуть не изнасиловали меня в роковой день моего обращения, не выбесили так, как эти вурдалаки. А ведь те выродки – люди, и эти трое тоже ими когда-то были! Ну что с этим миром не так?!

По-прежнему стискивая зубы, я развернулась и широким шагом пошла по коридору. Мордастый с ухмылкой посторонился, и никто не стал меня задерживать.

В свою камеру я вернулась как раз к тому, что здесь считается ужином. Пока шла, видела, как соседи по зоопарку жадно забирают из рук тленных кувшины и поглощают содержимое, как умирающие от жажды спасительную воду. Свою порцию блевотной кроваво-мясной бурды нашла на столешнице и в отвращении вынесла в коридор, где демонстративно поставила на пол у стены. Было бы куда, вывалила бы эту гадость.

Я закрылась в камере и долгое время просидела на нарах. Сложив руки на коленях и уткнувшись в них подбородком, перебирала в голове любые возможные и невозможные способы вырваться из человеческого зоопарка и не находила ни одного. Фамильяр не поможет. Учитывая, что эта «ферма» наполнена нежитью, как рабочей силой, Альваро принадлежат роду некромантов, может, и мясник Хавьер тоже. Что будет, если они узнают, что в одной из единиц их скота откуда-то тоже есть потенциал некроманта? Как обычно для меня – ничего хорошего.

С обессиленным стоном я уткнулась лбом в колени.

Безнадёжно. Самой мне отсюда не выбраться. И как назло я всё чаще пыталась представить, что со мной было бы, скажи я упырю с крашенными губами, что у меня есть хозяин? Неужели нечто похуже того, что есть и ещё предстоит?

Новый всплеск злости заставил сдёрнуть руки с колен и вскочить с нар. Да знаете, что? Перебьются, оба! Тоже мне, хозяева нашлись. Пускай эти нелюди сколько хотят удерживают меня силой, подставляют, шантажируют, считают овцой на скотобойне, но это не делает меня ничьей собственностью. Я не собака, никаких хозяев у меня нет и не будет. Хотят моей крови? Зубы обломают! В следующий раз напущу на них Серого, чтоб порвал, как Тузик грелку, потом отзову фамильяра и сделаю вид, что ни о каком волке не знаю. Пусть попробуют что-то доказать.

Раздался отдалённый низкий звон колокольчика. Через пару секунд к нему прибавились лязганья отодвигаемых решёток и торопливые шаги. Это ещё что значит? Заключённых вызывают на собрание?

«Ага, собрание. Под названием бойня, – усмехнулась моя шиза, и меня передёрнуло. – А для тебя персональное обслуживание нового хозяина. Ну того, который внучок-сладкоежка».

«Я никуда не пойду!», – воспротивилась я.

«А тебя кто-то спросит?»

– Да заткнись ты!

Рыкнув это, я заперла решётку на три оборота, сунула ключ под грязную подушку – больше в этой унылой коморке прятать негде – и удобно уселась на нары, прислонившись к стене. Надеюсь, со стороны понятно, что я не намерена отсюда уходить.

В подвале снова стало тихо. Я нервно затаила дыхание в ожидании неприятностей, и долго их ждать не пришлось. Всего минуты две.

Шарканье костлявых ног услышала издали. Нерасторопное и раздражающее. В коридоре показался мумифицированный скелет с чёрно-коричневой высохшей кожей и клочками соломенных волос на облезлой черепушке, и уставился на меня своими черносливами в глазницах. Я продолжила смотреть в стену. Пускай пялится сколько влезет, мне не жалко. Смотри, но не трогай – в зоопарке мы, в самом деле, или нет?

Боковым зрением я увидела, как тленный подходит ближе, хватается обеими руками за решётку и дёргает вбок, но та не поддаётся. Однако этот Тутанхамон не отступает, дёргает снова и снова, слух начинает резать дребезжание металла, и это не прекращается секунд десять, двадцать, сорок, минуту…

Я что есть сил зажимала уши, но пронзительный лязг не умолкал.

– Да задрал! – наконец выпалила я, оглянувшись. – Я никуда не пойду, понял?!

Ноль внимания! Стоит себе и дёргает решётку, и пронзительный шум уже разносится эхом по коридорам подвала.

– Прекрати, мудила! Хватит! Да перестань, сказала!!!

Бесполезно. Мой сомнительный потенциал некроманта на местную нежить не влиял.

С рычащим стоном я опять зажала уши. Ничего, гамадрила костлявая, я потерплю. Греми сколько влезет, а я отсюда не выйду.

Прошло, наверное, ещё столько же и – о чудо! – всё стихло. Уж не знаю, радоваться этому или готовиться к худшему. К тленному подскочил антропоморф, зловеще поднялся на задние лапы, вонзил в меня змеиный взгляд, облизал угол рта и прошипел:

– Хос-с-сяин… ш-ш-шта-а-ать.

– У Добби нет хозяев. Добби – свободный эльф! – с готовностью отчеканила я.

– С-с-со мной-й-й.

– Не пойду.

Верзила издала протяжное шипение, высунув язык, но я отвернулась и всеми силами постаралась не выдать страха. Тогда антропоморф стремглав вскарабкался на решётку, как обычная ящерица, и начал возиться у её края под низким потолком. У меня внутри неприятно ёкнуло.

– Эй, в смысле? – слетела я с нар и увидела наверху здоровый навесной замок. Откуда он там?! – Это как понимать?

– С-с-сиди-и-и, – прошипел с решётки ящер, бесстыже красуясь причиндалами, махнул длинным хвостом и удрал прямо по стене. А вот тленный остался, как тюремный надзиратель.

– Вот и буду, – пригрозилась я и вернулась на нары. Ничего-ничего, духу не помеха четыре стены. Будем считать это моей первой маленькой победой.

Так я думала, пока в безделье промаялась всю ночь, а потом проспала день.

Следующей ночью заключённых снова вызвали на бойню колокольным звоном, но за мной так никто и не пришёл. Ни ящер, ни мясник, ни жеманный вампирский фермер, ни его внучок-сладкоежка. Только тленные без устали расхаживали по коридору и выбешивали меня костлявым хрустом и своим вялым мельтешением. Блевотную бурду в кувшине сегодня не принесли.

Ночь подходила к концу, заключённые возвращались в камеры, в подвале стояла загробная тишина. А я к тому времени лежала, скрючившись, на нарах, запертая в темнице, и сходила с ума от поглощающего рассудок невозможного голода.