Выхожу, не дожидаясь команды. Поднимаюсь по узким ступеням. Догоняет у двери, слегка сбив дыхание. Проходим внутрь. В нос бьет своеобразный запах, присущий любым лечебным учреждением. Тяжесть воздуха давит на лёгкие, сжимая виски от нехватки кислорода, поступающего в кровь. Сердце словно стучит через раз, замедляя ранее ускоренный ритм. Хватаю за руку Павла, останавливая его достаточно быстрый шаг.

– Постойте, – произношу не своим голосом. Охрипшим от слёз. Затихшим почти до шепота.

– Кристин, надо узнать как всё прошло… если закончилась операция, – напряженно проговаривает, заметно прикладывая серьёзные усилия, чтобы голос звучал как можно спокойнее.

– Павел Давыдович, – пытаюсь улыбнуться, ощущая, что проваливаю эту нелепую попытку. Моё лицо, словно в насмешку над подсознанием, искривленное страхом и неизбежностью, с разводами туши под заплаканными глазами, отражается в зеркале фойе. – Расскажите мне, что произошло, – выдавливаю из себя дрожащим от отрицания голосом.

– Астахов не объяснил? – непривычно тушуется под моим пустым взглядом.

Что тут объяснять? Кажется, я поняла всё, едва увидев Павла в гримерке. Поняла… Не в силах принять. Допустить мысли, что с родителями могло что-то случиться. Осознать, собрав информацию по обрывкам фраз, что моя мама в данный момент… а отец…

Господи, голова идет кругом! Я не осмеливаюсь даже мысленно произнести это слово, не то, чтобы запустить в голове логическую цепь обличающую происходящее. Нет! Этого не может быть! Я разговаривала с мамой с утра. Погода была прекрасной, и в её голосе не было и намека на какое-то беспокойство, дурное предчувствие… Чёрт, о чём я вообще думаю? Как это связано?

– Я не разговаривала сегодня с Ваней, – точно китайский болванчик, совершающие противоположные обыденности действия, мотаю головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от обрывков мыслей, наполняющих голову. Алкоголь сделал своё дело, сломав незримый щит отрицание действительности и от настигающих эмоций уже нет спасения. При желании некуда деться.

– Мне тяжело об этом говорить, – произносит, словно выдавливая из себя каждое слово. – Кристин, я и сам ещё толком не знаю всех обстоятельств. Приехавший на место аварии инспектор, позвонил мне, потому что номер значился последним в вызовах, а искать в телефоне имена родственников не было возможности. Я сам смутно помню разговор с ним. Первая реакция– это шок. С трудом понял, о чём он вообще мне говорит… Выехал на место, а там… Тридцать километров от города… Их уже отправили в больницу. Машину я узнал, разве что, по цвету кузова и номерам. Это разбило последнюю надежду о возможной ошибке… Кристин, ты вообще меня слышишь? – уточняет, встревожено глядя на меня.

– Да, – произношу на выдохе, закрывая лицо руками. – Но не понимаю ни единого слова. – Обреченно всхлипываю. – Не хочу понимать…

– Пошли… – обнимает за плечи, тяжело вздыхая. – Надо узнать как у Марины дела. Слезами ты сейчас не поможешь.

Широкие больничные коридоры, выкрашенные в светлые тона, которые, словно в противоречие изначальной задумке, давят на сознание, а не действуют расслабляюще. Редкий медперсонал, проходящий мимо с таким выражением лица, будто нас просто не замечают. Некоторые словно нарочно устремляют взгляд вдаль или в пол, лишь бы не встречаться со мной глазами.

Синие бахилы на ногах, взявшиеся ниоткуда, белый халат на плечах. Самопроизвольно скатывающиеся из глаз слёзы. Всё как во сне. И этому не видно конца. Горящая табличка, с надписью "посторонним вход запрещён ", в конце одного из коридоров. Грузный мужчина, с головы до ног упакованный в одноразовое обмундирование: синие бахилы, перчатки, халат, маска, шапочка. Из-под всего этого видны только серьезные глаза и широкие, напряженные брови.

Пятиминутное объяснение с Павлом. Перестаю вникать в слова после услышанного:

– Перелом позвоночника… черепно—мозговая травма… мы делаем всё возможное…

Отпускаю руку Павла, до сих пор крепко удерживающую меня на тонкой грани надежды. Еле волоча ноги, дохожу до угла, плавно оседая в него по стене. Не слышу, что твориться вокруг, не различаю слов. Закрываю глаза, не плотно смыкающиеся под потоком льющихся слёз. Этот человек говорил лишь о маме, а отец… Нет. Не верю… Нельзя даже допускать этой мысли. Она не может быть правдой!

Веки тяжелеют. Руки безвольно опущены вниз, словно плетья. Чувствую, как меня трясет и не понимаю причины происходящего. Закусываю губы до боли, сдерживая безвольный крик, грозящий взорвать тишину окружающего пространства. Необходимо держать себя в руках. Надо. Для чего? Мысли спутаны. Обрывки фраз всплывают в сознании. " Перелом позвоночника… черепно—мозговая…" заезженной пластинкой пульсирует где-то в висках. Это не может быть правдой. Чем я это всё заслужила?

Издаю болезненный стон, ощущая участившуюся тряску. Это не озноб, пронзающий тело. Влияние извне. Тёплые поцелуи на щеках и голос, звучащий, словно эхо в пустой комнате:

– Крис, пожалуйста, посмотри на меня, – умоляющий тон, заставляющий приоткрыть непослушные глаза.

– Вань, папа… – не могу произнести большего, срываясь на жалобный писк. Обхватываю его шею руками, сжимая до боли в суставах. Не в силах более сдерживать натиск эмоций, разрываюсь слезами, горько всхлипывая на его плече. Звуки отдаются эхом в пустом коридоре. Устрашающе отражаются от стен, став похожими на вой раненного зверя. Что-то говорю, мало отдавая себе отчёт в льющихся потоком бессвязных словах. Он тихо гладит меня по голове. Прижимает сильнее, сдерживая вибрацию моего тела. Истерику, грозящую перейти в неосознанный крик.

Я всё ещё что-то бормочу, всхлипывая и вздрагивая в его руках. Заливаю слезами, пахнущий родным запахом свитер. Затихаю и взрываюсь вновь. Резко. Не в силах контролировать перемены громкости голоса. Ощущая полное опустошение. Бессилие. Моральное. Физическое. Не способность повлиять на ситуацию. Изменить. Предотвратить. Повернуть её вспять.

Хлопнувшая поблизости дверь. Глухой голос заставляет обратиться в слух, приподняв голову вверх, зажмурив от яркого света, словно засыпанные песком глаза.

– Состояние стабильно—тяжёлое. Операция прошла успешно. Говорить о дальнейшем можно будет по исходу двух суток…

Кажется, в этот момент я вообще не дышу. Не живу. Существую на грани. Держась из последних сил.

Подаю голос, прочищая пересохшее горло:

– Можно мне её увидеть..?

Слышу в ответ безразличное, категорическое:

– Нет.

– Езжайте домой, – произносит более мягко. – Здесь вы сейчас ничем не поможете. Мы сделали всё необходимое. Теперь всё зависит от способности к восстановлению её организма.

– Я останусь, – безвольно склонив голову на Ванино плечо, парирую сухо.

– Врач прав, – неловко врезается в разговор Павел. – Всё будет хорошо. Марина справится, а тебе необходимо немного отдохнуть.

– А папа… – стискивая губы до боли, буквально впиваясь в кожу зубами, произношу быстро, боясь озвучить мысль до конца. Не говорить сейчас о нём, будто не вспоминая о присутствии в этой ситуации. Создать иллюзию о том, что в машине его не было вовсе намного проще, чем обличить реальность в слова. Он просто ещё не вернулся из рабочей поездки. Задержался на время. Не смог быть рядом со мной в этот тяжёлый момент.

Подсознание отчаянно настаивает на этом. Хватается, как за соломинку в эту спасительную мысль. Отвергает неизбежное. Позволяя уверовать в то, что вот-вот он появится в этом неуютном больничном коридоре. Прижмет к груди, крепко удерживая в объятиях. Успокоит одним присутствием рядом. И, откинув в сторону все разногласия, былые обиды, прошепчет на ушко, с особой интонацией, так, как умеет лишь он:

– Кристюш, всё будет хорошо…

Зажмуриваю глаза, не способная сдержать вновь хлынувшие потоком слёзы. Я поверю любым словам! Безоговорочно! Только бы он…

– Я возьму на себя все необходимые процедуры, – отстраненно отвечает Павел. – Выведи её на воздух. Дождитесь там. Мне необходимо зайти… Они требуют… – глубоко выдыхает, потирая виски большими пальцами, с надрывом в голосе, произнося последнее слово, – …опознания.

– Я… – порываюсь встать, удерживаемая в крепком замке Ваниных рук.

– Крис, – останавливает серьезным тоном, – Милая, ты пойдёшь со мной. Сейчас тебе не стоит этого видеть.

– На улицу, – безапелляционно произносит Павел. – Попроси у медсестры на выходе, для неё чего-нибудь из успокоительного, – бросает в сторону Вани.

– Не спиртное? – неловко отзывается в ответ.

– Не разрешат, так возьми в моём багажнике бутылку и дай ей выпить ещё. Это лучше, чем то состояние, которое её вскоре настигнет.

Бросает ключи, ловко пойманные в полёте. Безвольно сижу, полуприкрыв глаза. Смутно понимая, о чём говорит Павел. Может быть хуже? Разве такое возможно?

Без доли сопротивления, вслед за Ваней поднимаюсь с холодного плиточного пола. Бережно поддерживает меня под локоть от падения, увлекая в сторону выхода. Мысленно усмехаюсь превратностям судьбы. Он ведёт себя так, словно я хрустальная статуэтка, готовая рассыпаться на сотни мелких осколков при малейшем повреждении. Его глаза наполнены неподдельным беспокойством и… чем-то большим, ранее не проскальзывающим во взгляде. Сочувствием? Страхом? В другой ситуации я бы сказала: любовью. И согласилась бы в это поверить… Во что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о родителях, которые сейчас с большим трудом купирую в самом зачатке. Павел прав. Необходимо напиться. До потери сознания. Возможно, так станет легче. Возможно…

Путь на улицу кажется более близким, чем предыдущее плутание в хитросплетении пропитанных лекарственным запахом коридоров. Он молчит, взяв меня за руку, а я, желая урвать хотя бы каплю столь необходимого тепла, ощущения надобности, присутствия, сокращаю расстояние до минимума, прижимаясь плотнее.

Поток воздуха освежающе бьет в нос. Облегчает дыхание и, кажется, скидывает хоть на грамм ту усталость, подавленность, что активно чувствовалась в больнице. В помещении, тяготящем одним внешним убранством. А если задуматься, что в это время твой… близкий человек… Господи, не надо, пожалуйста! Не позволяй мне принять эту мысль!

Ваня оставляет меня на крыльце, накидывая на плечи свой пиджак, а сам спускается к машине Павла, вытаскивая из багажника резную бутылку коньяка. Быстрым темпом передвигается к своему автомобилю, забирая что-то с передних сидений. С расстояния в десяток метров не разобрать. Да и не это сейчас приковывает мой взгляд. Не отрываясь, смотрю на машину, припаркованную немного сбоку. Двигатель выключен. Свет фар притушен. Салон выглядит абсолютно пустым. Если не учитывать тот факт, что за тонировкой стекла легко может скрывать своё присутствие тот, кто не спешит себя афишировать. Смотрю на заднее боковое. Не отводя глаз. Ощущая физически, будто он столь же внимательно рассматривает меня. Хочется подойти в ту же секунду, со всей силы ударив ногой по двери. Выплеснуть ярость, огненным комом возрастающую внутри. Отчаянно прокричать:

– Это всё из-за тебя! Это ты во всём виноват! Не будь этой чёртовой встречи – всё в моей жизни было бы иначе! Ты сломал всё… Господи…

Колени безвольно подгибаются и я сажусь на крыльцо, глотая слёзы, проговаривая беззвучно одним движением губ:

– Ты сломал мою жизнь, запустив вереницу событий… Ты убил меня той встречей, Всеволод… И ничего уже не изменить…

Ваня подлетает ко мне крайне быстро. Будто в этот момент мне нужна его помощь. Наверное, со стороны так и выглядит, а на деле, именно сейчас я ни в ком не нуждаюсь. Лучшим вариантом было бы забиться в угол, где никого нет. Или укрыться в толпе безразличных к чужим чувствам людей.

– Крис, ты в порядке? – присаживаясь напротив, опирается коленями в ступени, не страшась запачкать светлые джинсы.

Устало смотрю на него, смутно понимая, как в подобной ситуации правильно будет ответить.

Делая усилие над собой, шепчу тихо:

– Спасибо тебе.

– Давай забудем всё, что было раньше, – еле слышно парирует в ответ.

Не продолжая более разговор, видно решив, что сейчас он совсем бесполезен, пододвигается ближе, закрепив руку на моём затылке, аккуратно касается своими моих губ. Не раздумывая над правильностью своих действий, отвечаю, обвивая его шею руками. Как бы оно ни было после, своим присутствием рядом он позволяет мне не сойти с ума от отчаяния и безысходности, затаившейся где-то внутри. Наверное, лучше было бы выпустить эти эмоции, не накапливая, прессуя. Нареветься вдоволь, поддавшись бессилию. Накричаться до хрипоты. Только, разве всё это поможет? В объятиях Вани, на миг, реально обмануться, что жизнь повернулась вспять, вернув былую легкость мышления и бытия. Сейчас он привычно отвезет меня домой, а там, в тепле и уюте, будет ждать моя семья…

– Давай напьемся? – произносит с хрипотцой в голосе, завершив долгий, бесспорно, отчасти приятный поцелуй. Откупоривает стоящую рядом бутылку, наливая содержимое в пластиковый стакан. Вверяя мне в руку кусок шоколадки.

– Ты за рулём, – бросаю достаточно резко. Смотрю на янтарную жидкость, кривясь от запаха. Неминуемо возвращаю взгляд к блестящему, будто только что отполированному автомобилю, стоящему слегка в стороне ото всех. И сердце вновь ускоряет ритм, наливаясь злостью. Если бы не он, я бы не поругалась с отцом и он… черт! Возможно, он был бы рядом… Был бы…

Делаю короткий выдох, осушая залпом половину стакана. Съеживаюсь, пытаясь унять горечь, разливающуюся по горлу, вкусом молочного шоколада.

– Не могу тебя оставить одну, – голос звучит серьёзно и немного смущенно, что подсознательно практически настраивает на его правоту.

– А вы не торопитесь домой, молодой человек? – недовольным тоном влезет в разговор, оказавшийся за моей спиной Павел. – Или к девушке, вместе с которой вы были сегодня, в момент, когда притормозили на трассе у моей машины. Езжайте, – продолжает бесстрастно, не выказывая особой неприязни в ответ на гнев, плещущийся в глазах моего бывшего жениха. – Вступить в права наследства она сможет лишь спустя полгода, это я вам как юрист говорю, так что если вы настроились…

– Не стало Владимира Александровича, так теперь вы будете диктовать ей что делать? – выпаливает гневно, глядя Павлу в глаза.

– Заткнись, Вань, – бросаю резко, практически крича, пресекая их разговор.

– Извини, – произносит раздраженно, отворачиваясь в сторону. Перекатывает в руке связку ключей, отпирая брелком машину.

– Звони в любое время, если понадобится моя помощь, – вздыхает, больше не глядя в мои глаза, уходя в сторону рядом стоящего автомобиля.

Молча тянусь к початой бутылке, делая из горла крупный глоток алкоголя, не приносящего должного опьянения. Неохотно встаю, поворачиваюсь в сторону распорядителя отца.

– Надо оставить номер телефона для связи… вдруг что…

– У них есть мои координаты, – отвечает, спускаясь.

Киваю в ответ. Ему лучше знать, что следует делать. Молча бреду в сторону автомобиля, припаркованного напротив лестницы. Стопорюсь возле двери, прижимая бутылку к груди. Смотрю на черный джип, борясь с желанием запульнуть в него стеклянной тарой, удерживаемой в руках.

– Ещё один воздыхатель? – с неприязнью усмехается Павел. – Держись подальше хотя бы от этого. Здесь я буду абсолютно бессилен.

– Вы лично знаете владельцев всех машин, зарегистрированных в городе? – скептически хмыкаю, отпирая дверь.

– Этого знаю, – отвечает спокойно, будто не замечая моего выпада. – Достаточно хорошо, чтобы утверждать: дружба с ним не принесёт тебе ничего хорошего.

Дружба… самое подходящее слово для описания вмешательства Баженова в мою жизнь! Так и хочется по-детски сдерзить в ответ, выплеснув наружу хоть немного боли и презрения, вызываемого ощущением присутствием Всеволода рядом. А в ответ на сочувствующий, отчасти, кажется, даже понимающий взгляд Павла, выжимаю из себя тихое:

– Спасибо.

Не желая повторения неконтролируемой ссоры, произошедшей с отцом по вине Баженова… Да кого я к черту обманываю? По моей вине. Только моей. И от этого груза невозможно избавиться… Я бы столько хотела сказать тебе, папочка…

Слёзы вновь пробивают дорогу по воспаленным щекам. Дыхание затихает, становясь абсолютно бесшумным. Взгляд зависает в одной точке, словно приклеенный к черному автомобилю, стоящему в стороне. Под запуск двигателя подношу к губам резную бутылку, делая большой глоток. Точно издалека слыша глухой голос Павла:

– Мне выдали и личные вещи. Марине в ближайшее время понадобится дорогостоящая операция. Возможно не одна. Ты знаешь коды карт, чтобы обналичить счета?

– Нет, – испуганно произношу в ответ. – На моей карте… – мнусь, понимая, что всеми финансами всегда заведовал лишь отец и я понятия не имею где хранятся его сбережения. – О какой сумме идёт речь? – уточняю осторожно.

– Понятия не имею, – уклончиво отвечает Павел. – Это станет ясно по истечению нескольких дней. Всё зависит от того, как организм твоей мамы отреагирует на сегодняшнее вмешательство… Поищем коды в бумагах Володи… Завтра соберу собрание акционеров и…, – вздыхает, обрывая фразу, коротко заключая:– Мы справимся.

– Да, – отвечаю, смутно представляя, что ожидает меня впереди. Орошаю горло алкоголем, уже не чувствуя горечи. Ощущая внутри глубочайшую пустоту, неизбежность, окутывающую меня плотным коконом.

Справимся… если это возможно. Главное, чтобы с мамой всё было хорошо…

Закрыв глаза, начинаю мысленно молиться, смутно припоминая нужные слова. Говорят, если они идут от сердца, не важно, нарушаешь ли ты при этом незыблемые каноны. Молитва, какой бы банальной она не была, спасает душу, направляя нас на истинный путь…