ЧАСТЬ I

1

2012 год

– Правда, здесь миленько?

Тон у матери был заискивающий и слащавый до тошноты. Она смотрела на Макара с такой надеждой, будто ждала, что он сейчас же кинется рассыпаться в комплиментах этому убогому городишке.

Макар нехотя оторвал взгляд от видов, проплывающих за окном такси, и мрачно высказался:

– Ну и чёртова же д-дыра.

Мать укоризненно вздохнула и покачала головой:

– Ну что ты такое говоришь, милый! Взгляни только, что за красота, а какая архитектура! Ты привыкнешь. Тебе здесь обязательно понравится! А ещё море, море – ну разве это не прекрасно?

Море… У Макара презрительно дёрнулся уголок рта. Нет, он с детства был приучен к постоянным разъездам и кочевой жизни, но всё же… всё же гастролировать и переезжать насовсем в другой город – это разные вещи. Чёрт возьми, он уже отчаянно скучал по Москве!

– Цирк здесь такой же п-паршивый? – выговорил он.

– Ну почему паршивый? – в искреннем огорчении всплеснула руками мать. – Очень даже неплохой, стационарный, со своей небольшой, но постоянной труппой…

Ага, «неплохой», даже не относящийся к Росгосцирку. Интересно, на какие шиши он существует без поддержки государства? Там хоть зарплату артистам выплачивают? Впрочем, Макар не стал говорить этого вслух.

– Сынок, – мать нежно накрыла его горячую ладонь своей – узкой и прохладной. – Ты же знаешь, что мне пришлось очень нелегко в последний год. Я привыкла работать в паре, и тут так кстати подвернулся Миша с его предложением совместного номера…

– Скажи, – вдруг перебил её он, – а ты любишь п-папу?

Мать отвела взгляд.

– Конечно, я его любила.

– Нет, – он с досадой поморщился. – Любишь ли т-ты его сейчас?

Она закатила глаза, явно испытывая неловкость и неумело стараясь это скрыть.

– Ну что ты как маленький?! Папы больше нет. Надо принять уже этот факт и смириться, а не бегать от действительности и притворяться перед самим собой, что в нашей семье ничего не изменилось. Прекрати прятать голову в песок и отрицать очевидное. Жизнь продолжается даже без папы, понимаешь? – патетически заключила она, и Макар снова невольно поморщился от явственной фальши в её голосе.

– П-подумать только, как удачно всё сложилось д-для этого самого Миши, – со всей язвительностью, на которую только был способен, выговорил он. – Отец т-так вовремя п-погиб… – когда Макар волновался, то начинал заикаться сильнее обычного.

– Тебе не стыдно? – насупилась мать. – Миша – мой давний друг и бывший однокурсник. Он всегда с большим уважением относился к твоему отцу и восхищался его талантом…

– Вау. Его вт-торое имя не Иисус, случайно?

– Макар! – взвилась мать, наконец потеряв терпение.

Он молча отвернулся к окну, давая понять, что не собирается продолжать этот дурацкий разговор, и чувствуя какое-то злорадное удовлетворение из-за того, что ему удалось её выбесить. Родительница же, несколько минут обиженно посопев и пофыркав, традиционно предпочла смалодушничать и сделать вид, будто ничего не случилось. Такая модель поведения уже стала привычной для них обоих…

– О, посмотри-ка! – воскликнула мать с преувеличенным оживлением, как ни в чём не бывало. – Вон то красное кирпичное здание – твоя новая школа!

– Сейчас описаюсь от радости, – без всякого выражения прокомментировал Макар, даже не пытаясь сделать заинтересованное лицо.

– О ней очень хорошие отзывы, я читала, – продолжала мать. – Завтра же прямо с утра отправляйся к директору, чем раньше ты приступишь к занятиям – тем лучше. У тебя ЕГЭ на носу!

– Я к-как бы в курсе.

Макар, как и все дети цирковых артистов, давно привык к постоянной смене школ. В той, прошлой жизни – до гибели отца – они с семьёй переезжали с места на место практически каждые два-три месяца. У него было два пути получения образования: заниматься с репетиторами и сдавать экзамены экстерном – или же устраиваться в новую школу в каждом городе, куда цирк приезжал на гастроли. Макар предпочитал второй вариант. Иногда он мог сменить пять-шесть школ за год! Он не успевал толком привыкнуть к новому классу и учителям, все они сливались для него в какую-то бесконечную вереницу одинаковых серых лиц и суетливых голосов. Да и зачем было привыкать? Он прекрасно понимал, что это всё равно ненадолго. Гораздо важнее было другое: работа в цирке.

Макар не знал и не представлял себе другой жизни, кроме цирка – он, что называется, «родился в опилках». Родители чуть ли не с младенчества начали готовить его к будущим выступлениям: растягивали, развивали, ставили на мостик… В три года он уже регулярно появлялся на манеже в различных номерах: помогал клоунам в их репризах, ассистировал жонглёрам и даже дрессировщикам. Когда Макару исполнилось двенадцать, родители решили задействовать его в своём новом номере. Отец ежедневно репетировал с ним по несколько часов, и Макар буквально заболел воздушной гимнастикой. Уровень увлечённости и вовлечённости был максимальным: тренировки семь дней в неделю, руки в мозолях, вечно разбитый нос, зажимы в шее, бесчисленные синяки… И самое главное – осознание: «Это моё! Зачем жить, если нельзя летать?!» В свои двенадцать он выглядел значительно взрослее: тело окрепло, подкачались руки, а сила воли у него всегда была другим на зависть.

Работать в жанре воздушной гимнастики официально позволялось лишь с восемнадцати лет, но у Макара так здорово получалось, что родители добились для сына разрешения летать под куполом цирка уже в четырнадцать. Он выступал с номером на кордепарели¹ на высоте пятнадцать метров – первый и единственный в этом возрасте абсолютно без страховки.

У всех цирковых детей даже игры были соответствующие – они устраивали представления друг для друга. А школа… ну что – школа? Всего лишь скучный, но, к счастью, преходящий фоновый элемент.

Обычно цирк приезжал в какой-нибудь очередной город, а уже утром Макар шёл к директору с пачкой документов. Как правило, просто спрашивал у администрации гостиницы: «Где у вас тут ближайшая школа?»

Он не затруднял себя запоминанием имён и лиц одноклассников, не вливался в их тусовку, не зависал с ними вместе после уроков – было банально некогда. Его даже от физры освобождали… потому что чего-чего, а физкультуры в жизни Макара Вознесенского было и так предостаточно.

Квартира, к слову, оказалась неплохой. Лучше, чем он ожидал. Трёшка, вид на Балтийское море из окна гостиной, симпатичная меблировка…

А вот Миша, бывший однокурсник матери, Макару категорически не понравился. Этакий слащавый типчик с улыбкой как у грёбаного, мать его, Кена!

– Ну, здорово, приятель! – Миша протянул Макару ладонь для рукопожатия, делая вид, что страшно рад его видеть.

– Я вам не п-приятель, – строптиво отозвался тот. – И вряд ли когда-нибудь им стану. Не г-горю желанием, знаете ли…

– Макар! – шокированно ахнула мать, заливаясь краской. – Какая муха тебя тебя укусила? Извинись немедленно!

«Ага, щас, разбежался. Шнурки только поглажу». Макар не стал говорить этого вслух, но судя по вытянувшейся физиономии красавчика, иногда он вполне неплохо читал мысли.

– Миша столько для нас сделал! – продолжала распыляться мать, снова сбиваясь на уже знакомый Макару ненавистный пафосный тон, как в плохом театре. – Он нашёл для нас это жильё! И именно ему мы обязаны тем, что…

– Перестань, Зоенька, – Миша предостерегающе поднял руку. – Не стоит.

Зоенька!.. Не, ну охренеть просто.

– Спасибо, дядя Миша, – с чувством отчеканил Макар, даже не запнувшись на проклятой «д» в первом слоге; он бы даже отвесил ему поклон, но понял, что это будет смотреться уже совсем издевательски.

Тот скривился, словно прожевал дольку лимона.

– Можно просто «Михаил» и на «ты», – великодушно разрешил он.

Макар округлил глаза в притворном ужасе.

– На «ты»?! Что вы, я не могу. К-как можно, – и всё-таки он не сумел выговорить целую фразу без запинки. – Вы же это… ну, уже в возрасте.

Миша скрипнул зубами.

– Мы с твоей матерью ровесники.

Макар, конечно же, был в курсе, мать ведь говорила, что они учились вместе. Однако он сделал вид, что страшно удивился:

– Серьёзно? А выглядите старше лет на д-десять—пятнадцать.

– Макар! – гневно взвизгнула мать, и он понял, что пора закругляться.

– П-пойду к себе, – невозмутимо объявил он, подхватывая чемодан. – Вещи раскидаю.

– Клоун… – услышал он обиженно-обречённый материнский вздох, адресованный ему в спину.

И следом – вполголоса, от этого мерзкого Миши:

– Успокойся, парня можно понять. Возраст у него такой… обвиняющий.

Ты смотри, какой понимающий, сука!

Макару захотелось изо всех сил шарахнуть кулаком по дверному косяку, но он сдержался.

2

Пинком отправив чемодан под кровать, он решил, что разберёт вещи, когда немного остынет. Выскочив на маленький балкончик, Макар жадно глотнул ртом холодный и густой влажный воздух. Несмотря на январь, моросил мерзкий дождь, но Макар с каким-то мазохистским удовольствием подставил разгорячённое лицо колючим струям.

Сейчас, во время дождя, городок выглядел ещё более серым, безликим и унылым, чем прежде, несмотря на обилие ярких зданий. Голые деревья не добавляли красоты картинке. Макар ещё раз с тоской обвёл взглядом окрестности, привыкая к мысли, что ему теперь предстоит здесь жить.

Внизу послышались оживлённые голоса. Макар нехотя опустил взгляд и увидел двух подружек, чирикающих возле кофейного автомата. Обе в нелепых цветных дождевиках, с красными от холода лапами… Они старательно пересчитывали мелочь на влажных ладошках и по очереди опускали монеты в щель монетоприёмника. Этаж был второй, так что Макар прекрасно слышал каждое их слово и видел каждый жест.

– Я буду ванильный капучино! Или нет, лучше сливочный! Только сахара можно побольше, добавь ещё одну порцию! – попросила одна из девчонок с предвкушением в голосе.

– Слушай, не хочу, конечно, обидеть, но… с твоей жопой ты бы поаккуратнее насчёт сахара. Да и насчёт сливок тоже, – заметила её спутница.

Макар невольно хмыкнул. Диалог его заинтересовал; он наклонился и вытянул шею, пытаясь увидеть лица обеих собеседниц.

– Меня моя жопа вполне устраивает, – сухо отозвалась любительница сладкого капучино. – Во всяком случае, пока ещё никто не жаловался…

– Ну, сама смотри. Моё дело предостеречь, – фыркнула вторая. – Годам к двадцати пяти ты в дверные проёмы пролезать перестанешь.

– Ой, к двадцати пяти… скажешь тоже! Когда это ещё будет! – беззаботно отмахнулась девчонка.

К сожалению, разглядеть под просторным дождевиком её фигуру было практически нереально, а Макару, как назло, стало по-настоящему любопытно – так ли велика… хм, жопа, как о ней говорят? А ещё ему показалось, что та, которая советовала пить кофе без сахара, из-за чего-то злится на толстуху, хотя изо всех сил пытается казаться миленькой и заботливой.

Автомат страшно глючил, скользкие намокшие кнопки не срабатывали с первого раза, девчонка – та, которая орудовала у автомата – психовала и ругалась. Наконец оба напитка были готовы.

– М-м, кайф! – блаженно застонала жопастая, обхватив стаканчик озябшими пальцами и делая первый нетерпеливый глоток.

Было в её голосе что-то такое… чувственное, что Макар тут же вообразил её, говорящую эти же слова в другой ситуации – более двусмысленной. И моментально, как полный придурок, почувствовал реакцию в штанах на свою дурацкую фантазию. Чёрт!

Он всё сильнее и сильнее тянул шею, пытаясь разглядеть лицо девчонки, одновременно рискуя перевалиться через перила балкона и загреметь вниз. Видимо, бог услышал его мысленный призыв – дождь вскоре прекратился. Обе девчонки, не сговариваясь, откинули назад капюшоны своих дождевиков и явили миру классическую пару подруг: блондинка и брюнетка. Впрочем, нет… волосы у любительницы капучино были скорее тёмно-каштановыми – длинными, волнистыми, очень красивыми. Макар представил, как пропускает эти пряди сквозь пальцы… и в штанах стало ещё теснее.

Он по-прежнему не мог рассмотреть лица ни одной, ни другой – обе уткнулись носами в свои стаканчики и смаковали ароматный кофе. В этот момент мимо промчался какой-то парень на велосипеде и, притормозив и обернувшись, вдруг весело крикнул, обращаясь к темноволосой:

– Эй, Дружинина, отсосёшь за полтинник?

– Совсем охамел? – возмутилась её спутница-блондинка; впрочем, несмотря на то, что она вроде бы защищала свою подружку, Макару послышалось в её голосе скрытое злорадство. Или он всё это себе придумал?

Тёмненькая пренебрежительно фыркнула:

– Да у тебя полтинников на меня не хватит, Тяпа. Если начнёшь копить прямо сейчас – может, к пенсии и наскребёшь нужную сумму, – и со вздохом добавила, будто бы сочувствуя:

– Правда, боюсь, когда ты выйдешь на пенсию, отсасывать там будет уже нечего…

Макар не выдержал и расхохотался – громко, от души, не волнуясь больше о том, что обнаружит своё присутствие. Все трое, находившиеся внизу, тут же дружно задрали головы. Ну наконец-то! И Макар жадно впился взглядом в лицо темноволосой.

Девчонка как девчонка, кстати, не такая уж и толстая. Точнее, совсем не толстая. Щёчки круглые, но это её нисколько не портило – наоборот, добавляло очарования её милому лицу. Губы тоже были пухлыми – причём вызывающе пухлыми, полными и сочными, и Макар даже с балкона видел, что на верхней губе у девчонки осталась пенка от капучино. В горле вмиг пересохло. Что за хрень, почему он так на неё реагирует? Да только ни о чём другом он и думать больше не мог – вообразил, как одной рукой хватает девчонку за затылок, зарываясь пальцами в её шелковистые волосы, притягивает к себе и… слизывает остатки капучино с этого аппетитного рта. Уф! Он чуть не задымился. На миг даже страшно стало, что все эти пошлые мысли сейчас можно легко прочитать по его лицу.

Девчонка тоже уставилась на него во все глаза, как на восьмое чудо света. Сложно было объяснить словами, но, не торопясь разрывать этот зрительный контакт, Макар буквально физически ощущал нечто вроде лёгких электрических разрядов в воздухе.

Девчонка опомнилась первой. Моргнула, словно избавляясь от наваждения, и недовольно осведомилась:

– Чего смешного?

Подруга тут же пихнула её в бок и ослепительно улыбнулась Макару, помахав рукой:

– Привет! Ты недавно переехал? Что-то мы тебя здесь раньше не видели.

Ну да, ну да – вот она, прелесть крошечных городков, где все друг друга знают и каждая новая рожа сразу на виду, как прыщ на заднице.

– Недавно, – кивнул он и с подчёркнутой серьёзностью взглянул на свои наручные часы. – Минут десять к-как.

Услышав, как он слегка запнулся на последнем слове, тёмненькая сдвинула брови. Её подружка, впрочем, не обратила на заикание Макара никакого внимания – она продолжала увлечённо болтать.

– О, круто. Ну и как тебе Светлоградск, нравится?

– Пока не понял, – дипломатично отозвался он. – Я же у вас тут ещё ничего т-толком не видел.

Блондинка тут же оживилась.

– Хочешь, мы с Динкой покажем тебе город? Мы живём здесь с самого рождения и каждый камушек знаем.

Значит, темноволосую звали Динкой. Дин-ка, мысленно по слогам повторил Макар. Трудное для него имя, ясен пень, он будет постоянно буксовать на первом слоге, но… чёрт возьми, как оно ей шло!

Предложение выглядело заманчивым, но он всё-таки покачал головой:

– Не знаю пока, как у меня б-будет со временем.

Динка тут же выразительно закатила глаза, словно давая понять: «Ой, не больно-то и хотелось!» и подёргала подругу за рукав, призывая спуститься с небес на землю и не навязываться незнакомому парню. Однако блондинка оказалась настойчивой.

– Меня, кстати, Соня зовут. А тебя?

– Макар, – представился он.

– Супер. Слушай, а ты в школе учишься или уже студент?

– В школе. Одиннадцатый к-класс, – пояснил он.

– Ого! А что за школа, не третья, случайно?

Он пожал плечами. А шут её знает, какой у неё номер… Мать не говорила, а он не спрашивал.

– Тут недалеко, – он неопределённо махнул рукой, припоминая. – К-красная, кирпичная.

– Ну точно третья – наша! – возликовала Соня. – Значит, будем вместе учиться. Так как насчёт прогулки? Дождь прекратился, пойдём прошвырнёмся по городу вместе… – тут она перевела взгляд на велосипедиста и нахмурилась:

– А ты чего уши греешь, Тяпа? Езжай, куда ехал! Тебя мы с собой не приглашаем!

– Очень надо! – самолюбиво фыркнул тот и, ещё раз бросив вызывающе-красноречивый взгляд на Динку и любопытный – на Макара, укатил прочь.

– Ну так что, спускаешься? – блондинка была невероятно настойчивой, если не сказать – настырной.

Согласие уже практически готово было сорваться с губ Макара, но в этот миг он услышал голос матери.

– Сынок! – позвала она из глубины комнаты. – Пойдём обедать, а потом нам нужно будет съездить в цирк, познакомиться с руководством и коллегами. Я хочу, чтобы ты тоже там присутствовал.

– Иду! – крикнул Макар, обернувшись, а затем снова перевесился через перила балкона. – Извините, д-девчонки, – он картинно прижал руку к сердцу. – Как-нибудь в другой раз. Сейчас не могу, п-правда.

Блондинка заметно расстроилась, а тёмненькая только пренебрежительно фыркнула себе под нос.

3

Несмотря на весь свой скептический настрой, едва оказавшись в цирке, Макар почувствовал, что невольно улыбается. Обстановка была незнакомая, чужая – но запах, узнаваемый из миллиона других, всё равно оказался родным. Ни с чем не сравнимый аромат сосновых опилок, которыми густо посыпали манеж, терпкий и острый запах лошадей и хищников… Макар вдохнул его полной грудью и засмеялся, вспомнив цитату из Бунина: «А вчера мы сидели в огромном и ледяном шатре братьев Труцци, резко и приятно вонявшем всем тем, чем всегда воняет цирк». Как ни кривил он физиономию в присутствии матери, а всё же вынужден был признать, что ужасно соскучился по атмосфере этого весёлого и дружного сумасшедшего дома.

Директор цирка тоже оказался мировым мужиком. Макару понравилось, что он не заигрывал и не сюсюкал с ним, как с каким-то салагой, не пытался понравиться и наоборот – не корчил важного биг босса, глядя на парня сверху вниз, а сразу повёл себя с ним как с равным.

– На какой высоте работаешь? – поинтересовался он у Макара.

– П-пятнадцать метров. На двадцати тоже могу, но п-практики пока маловато.

Директор уважительно кивнул.

– Восемнадцать лет есть?

– Есть… почти, – поправился Макар. – Через т-три месяца исполнится.

– Что ж… это неплохо, неплохо, – задумчиво пробормотал директор себе под нос. – Я слышал про твоего отца, – добавил он после паузы. – Мне очень жаль. Он был классным воздушным гимнастом, одним из лучших в стране. А если учесть, что русский цирк по праву считается лучшим в мире… то твой отец был лучшим из лучших вообще.

Макар сглотнул ком в горле. Ему казалось, что он уже научился жить с мыслью о том, что отца больше нет, а сейчас вдруг снова резануло – будто по живому.

– Пойдём в малый зал, – директор положил руку ему на плечо, – там сейчас как раз тренировка, познакомишься с ребятами.

Макара всегда забавлял разительный контраст между цирковыми артистами на репетициях и во время выступлений. Во втором случае – искусно загримированные и причёсанные, в сверкающих ярких костюмах, рассылающие публике профессиональные отрепетированные улыбки и делающие комплименты…² А на тренировках все взмыленные, лохматые, с мешками под глазами, в растянутой и застиранной спортивной форме, зачастую перепачканной и пахнущей потом, лошадьми, навозом…