Глава 5
Бывало и подобрей

Я проснулась, но вставать еще не хочется. Даже не взглянув на будильник, знаю, который час: сейчас без какой-то мелочи семь. Узнаю «сигналы точного времени» по звукам из приоткрытого окна: троллейбусы ходят довольно часто, в рабочем режиме, и уже начали стучать по асфальту каблучки, а это значит, настало время идти на работу служащим; все чаще заводятся и уезжают со стоянки во дворе автомобили. А вот детских голосов и хныканья еще не слышно: в детский сад рановато. И солнечный свет за сиреневыми занавесками спальни особый: он еще не набрал свою дневную силу. Полежать еще?

Кровать Мишина, естественно, уже пуста: одеяло откинуто на спинку, подушка по-солдатски аккуратненько взбита. Издалека слышно, как в ванной течет из крана вода: Миша предпочитает бриться станком, а не «Филипсом» с плавающими ножами, который я ему подарила когда-то на Новый год, поддавшись на уговоры телевизионной рекламы. Семи еще нет, а он не дождался звонка будильника и уже бреется. Значит, спешит.

Отмечаю все эти факты со странным чувством облегчения с оттенком вины. Господи, да что же это такое? Я живу в постоянном осуждении самой себя за то, за это, за неудачи, за тщеславие, за то, что влюбилась, за то, что разлюбила!

Резко отбрасываю одеяло, как будто вместе с ним хочу отбросить совершенно неуместные и просто вредные утром мысли. Попробуем перестроиться с неприятных размышлений о том, что я, судя по всему, разлюбила своего мужа, на какие-то плюсы. Погода, может, сегодня будет хорошая? Ну да, снова жара. Сегодня на работу к девяти, а не к шести? Но это не плюс, не минус, не повод радоваться и не причина огорчаться. Это просто неотменяемая повседневность, так похожая на мою семейную жизнь.

Нет, искусственно формировать настроение не получается. И поэтому вот уже почти год каждое утро меня, как звонок будильника, настигает мысль о том, что мы с Мишей вместе только потому, что у нас есть Катя. И еще о том, что ни он, ни, тем более, я не захотим менять что-то в нашей, а главное в ее жизни.

Да, все это не очень красиво. Не так красиво, как кажется кому-то со стороны. Про нас все время говорят «красивая пара», вкладывая в это понятие и благополучие, и успех, и любовь, конечно.

А вот ноги у меня действительно красивые. Могли бы быть подлиннее, но я ведь не модель и не балерина. Щиколотка тонкая, линия плавная, целлюлита пока нет. Это я так старательно настраиваюсь на позитив, как будто уговариваю себя: у меня ведь и достоинства есть, не правда ли? Хотя бы внешние.

В этот момент в спальню входит Миша, продолжая вытирать лицо полотенцем. Свежий, энергичный. Уж он-то себя наверняка не изводит по утрам самоанализом, даже когда для этого есть основания. Мельком глянув на меня, Миша открывает дверцу шкафа и произносит:

– Проснулась уже? Доброе утро.

Я сажусь по-турецки, тянусь за расческой на маленьком столике, начинаю расчесываться:

– Бывало и подобрей.

И сразу понимаю, что ляпнула не то. Эх, всей стране могу сказать: «Доброе утро!», не обращая внимания на свое настроение, а родному мужу – язык не повернулся. Вот, теперь нужны объяснения. «А почему не доброе?» – «А потому…» И дальше, все в анекдотической прогрессии. Помните «оговорочку по Фрейду»? Когда вместо: «Передай мне соль» – «Ты мне всю жизнь переломала!»

А не буду ничего объяснять, а то придется рассказывать этот анекдот или другую старую как мир историю. Например: Адам и Ева жили-были в райском саду, потом Ева нашла яблоко. Адама в этот роковой момент рядом не оказалось, а подвернувшийся по случаю змей доступно объяснил девушке все про вкус яблок и пользу витаминов: цвет лица, укрепление зубов и корней волос. Или что-то другое он ей наговорил? Наверняка, другое. Неважно, главное – это было интересно и познавательно. Съела Ева яблочко с превеликим удовольствием, а потом, с уже меньшим удовольствием, отправилась искать Адама. Нашла и обнаружила, что змеи и яблоки отныне волнуют ее куда больше, чем праведный супруг. И на обыденные приветствия мужа стала отвечать мелким хамством. Примерно так…

Вслух, разумеется, я не произношу ни слова.

Миша, однако, не пропускает мое замечание насчет «недоброго» утра мимо ушей. Ничего не спрашивает и садится рядом, смотрит на меня мгновение и… делает движение расстегнуть свою свеженькую, мною лично выглаженную рубашку…

– Мадам, давайте опоздаем на работу вместе… надолго. Скажем, что попали в пробку.

Удивительная толстокожесть. Разве не заметно, что я не расположена шутить? И вообще – ни к чему не расположена. Я спускаю ноги с кровати и говорю довольно сухо:

– А в какую пробку попала я? Наверное, в метро. Иногда мне кажется, Миша, что ты живешь на какой-то особой волне. И не способен настроиться на мою. Ну, хотя бы в мелочах.

Если он и обиделся, то виду не подает. Просто встает, пожимает плечами, но говорит серьезно:

– А о каких волнах ты сейчас говоришь? Я думаю, диапазон у нас все-таки один. Ну, мне так кажется. Только режим дня разный. Я уже и не помню, когда ты меня целовала. Хотя бы…

Я нарочито глубоко вздыхаю, подхожу к зеркалу и уже в зеркальном отражении вижу на самом деле расстроенное лицо мужа. Мне становится неловко. Подхожу к Мише и обнимаю его, положив голову ему на грудь:

– Ладно, прости меня, негодяйку. Но еще неделю я буду невыносима. Потерпи.

Миша обнимает меня крепко, смеется с облегчением и в то же время немного озабоченно:

– Значит, у нас есть две новости, одна – хорошая, другая – плохая. Хорошая – ты точно знаешь, когда перестанешь быть… м-м… негодяйкой. Плохая – долго придется этого ждать.

С небольшим усилием принимаю игру:

– Есть еще третья новость – главная. Ни плохая, ни хорошая. Нет, если честно, то плохая: через две недели состоится вручение «Золотой Телевышки».

Миша качает головой и хмурит брови:

– Я об этом уже давно слышал. Рекламу по телику гоняют уже месяца два. А что плохого в этом, не понимаю?

Приходится объяснять:

– Ну, новость в том, что меня номинировали на «Телевышку». И мне ее не дадут.

Михаил, сделав паузу, спрашивает:

– Ты так уверена? Почему?

– Долго объяснять… Сильные соперники…

– У меня тоже сильные соперники, – пытается поддержать меня муж, обнимая еще крепче, – но я же не сдаюсь!

– А… И я не сдаюсь, а что толку?

Я безнадежно машу рукой и, убрав голову с груди мужа, направляюсь к двери ванной. Смотрю на себя в зеркало. Зеркало меньше, чем в спальне, освещение «теплее», и лицо у меня теперь тоже чуть-чуть другое. Я поднимаю брови, пробую улыбаться. Вернее, стараюсь придать лицу менее кислое выражение. Получается! Беру щетку и зачесываю волосы назад, стягиваю их туго-туго.

Моя любимая работа. Моя чертова работа. Сейчас я приеду на студию, и ведь никто не догадается, какой раздрызг в моей душе. А почему, собственно, мои коллеги должны страдать от моего настроения? А почему мои зрители должны видеть мою кривую улыбку и страдальческие глаза? Потому что мне скоро сорок, и я чувствую себя белкой в колесе? Ладно, что уж перед собой лукавить: да, пусть белкой! Но эта белка день изо дня расчесывает свой пушистый хвост, тренирует лапки, подкрашивает глазки и вообще – без ума от того, что ее сверкающее на солнце колесо стоит на самом видном месте. Белка ведь еще и «песенки поет, и орешки все грызет, а орешки не простые…»

Голос Миши возвращает меня в реальность:

– Рита, я ухожу!

Почему так странно подпрыгнуло сердце от обычных слов?

Ой, матушка, а ведь ты боишься: вдруг однажды эти слова прозвучат в иной тональности?

В другой раз крикнула бы из ванны «пока!» и продолжила чистить зубы. А тут выплюнула пену изо рта, сполоснула лицо, сдернула с крючка полотенце, вытираясь на ходу, подошла к мужу и чмокнула в гладкую щеку. И только тогда сказала:

– Пока!

И муж, кажется, не ожидал такого порыва. Даже портфель на пол поставил:

– Какая ты у меня все-таки красивая, Ритка! Глазам больно.

И вдруг меняет интонацию:

– А давай в августе возьмем тур и покорим Джомолунгму!

Смеюсь от души. Я еще и тронута – почти до слез:

– Ты это придумал из-за «Телевышки»? В смысле эту высоту мне не взять, так хоть на Джомолунгму сбегать?

Миша обнимает меня крепко-крепко, просто сжимает и продолжает:

– Да при чем тут это… Нет, ты представь: мы поднимаемся все выше и выше, мы одни во Вселенной. И это несмотря на то, что сзади – десять человек проводников из местных, несущих нашу туристскую кладь. Цветут горные цветы, поют горные орлы, или кто там еще… Первозданная тишина, красота и воздух, от которого кружится голова…

Воображение у меня богатое: толпа низкорослых жилистых аборигенов, сгибающихся под грузом рюкзаков, палаток и провианта, тут же встает у меня перед глазами. Я уже вижу их усталые смуглые лица, равнодушные к горным красотам глаза, опущенные вниз, на каменистую тропу. Вижу и нас с Мишей, с идиотскими рекламными улыбками, приставив к глазам руки козырьком, обозревающих окрестности. Сквозь смех спрашиваю у него:

– Но там, на вершине, ты ведь вручишь мне утешительный приз – цветной телевизор? Я же без телевидения жить не могу…

Михаил, направив на меня указательный палец, говорит серьезно:

– Заказ принят, сценарий утвержден, детали – в рабочем порядке. Все, пошел.

Дверь за ним закрывается.

Да, кажется, Миша и в самом деле настроен провести свой отпуск именно так. А я? В общем, его сценарий еще надо согласовать с моим руководством… С моим любимым руководством… И вряд ли этот сценарий будет утвержден без поправок.

В этот момент на туалетном столике звонит мобильник – это опять Миша. Я спрашиваю в трубку:

– Ты решил вручить мне не телевизор, а холодильник? Или мы заберемся на другую гору?

Голос Михаила в трубке звучит очень серьезно и озабоченно, нет и тени от прежнего игривого тона:

– Прости, я забыл тебе сказать. Я задержусь сегодня вечером. Возможно, надолго. У меня есть проблема, которую я должен срочно решить. Все, пока.

Я задумчиво нажимаю на кнопку «отбой». Ну вот, и у него тоже проблема. И он мне тоже о ней не говорит.

Иду будить Катьку. А она уже не спит, наверное, мы разбудили дочку своими разговорами. Сажусь к ней на постельку, кладу голову на подушку рядом, целую в тепленькое, покрасневшее за ночь ушко:

– Доброе утро, зайка.

Катька обнимает меня и говорит еще не проснувшимся голосом:

– А меня возьмете с собой? Подниматься выше и выше?

Я опять начинаю смеяться: к толпе воображаемых носильщиков клади добавляется еще парочка наемных бедолаг, несущих паланкин с гордо восседающей в нем Катькой. А ей отвечаю:

– Ну, куда ж мы без тебя, солнце мое в оконце?

И правда, куда мы без нее?