Глава 5

– Еще есть любители зайчатины? – Арсений на ходу доедал бутерброд.

Чтобы позавтракать вместе со всеми, нужно было встать слишком рано, а он просыпался уже усталым.

Наташа насмешливо отозвалась из-за стойки:

– Накануне-то Нового года? Да полно! Ты просто нарасхват, неподражаемый наш Заяц!

Для убедительности она подняла пачку самодельных квитанций и постучала ими по руке, как делают в гангстерских фильмах, демонстрируя доллары.

– Я скоро срастусь с этим идиотским костюмом, – пожаловался Арсений и запихал в рот остаток хлеба.

Сбившийся веер замер у Наташи в руках:

– Ты же сам придумал этого Зайца…

– Значит, я вправе и придушить его. Так и сделаю, а то вся эта мелюзга совсем забудет, кто такой Дед Мороз. В магазинах одни Санта-Клаусы!

Он выхватил у нее заявки и вышел. Просеменив к окну, уставленному глиняными фигурками, Рема проследила, как сын сел в машину, и, не обернувшись, сказала:

– Тебе не показалось, что в последнее время он меня иначе как мамой не называет? И сам на «Арни» не откликается. Я как-то позвала его, а он и не понял, что к нему обращаюсь. Может, у него что со слухом?

Все вокруг ее глаз сморщилось тревогой, и Наташа подумала, что уже начинает уставать от этой новой для себя роли бессменного часового, который обязан рассеивать едва возникающие подозрения: «Лучше б я тоже ничего не знала. А Катя и не рассказала бы, если б я сама не полезла. И все равно… Слишком уж много она на меня свалила».

– Это имя придумала Катя. Может, Арни… Арсений и его вычеркнул из памяти вместе с нею?

Рема быстро закивала, соглашаясь с тем единственным, что могло ее успокоить, а Наташе показалось, будто у нее по-старушечьи затряслась голова. Она испугалась этого: «Почему мы все вдруг начали стареть?»

– Поскучнел он, как смирился. Весь запал из него ушел.

– Ну да, – вяло возразила Наташа, – много он наскакался бы с детьми без запала!

Она продолжала спорить больше с собой, себе же доказывая обратное лежавшему на поверхности, что заметил бы и незрячий: Арни действительно будто погас. Наташу не оставляло беспокойное желание наведаться в цветочный магазин и проверить, как там ее свояченица. Это слово уже утратило свой смысл, ведь Катя больше не была своей никому из них, и Наташа даже не была уверена, сохранилась ли она сама в ее измененной памяти или Арни их всех утянул за собой? Она попыталась представить Катю среди цветов и новогодних гирлянд, пышноволосую и красивую, как сама Флора.

– Нет, я должна к ней сходить, – неожиданно сказала Наташа вслух и с испугом уставилась на Рему.

– К кому? – поинтересовалась Рема почти безразлично, а не ответить почему-то было невозможно.

Проделав на запотевшей банке ломаную прозрачную дорожку, Наташа вздохнула:

– К Кате. Надо хотя бы узнать: как она там? Разве нет?

– Было б плохо, так пришла бы.

– Может, как раз и нет. Вы что, Катьку не знаете? Она из таких. Забьется в раковину и подохнет от тоски… Она ведь Рак по гороскопу. Они самые чувствительные…

Словно вынужденно сдаваясь, Рема пробормотала:

– Ну ладно… Сходи. Сейчас, что ли? Тогда Светку в зал пришли, заболталась совсем.

«Арни спит с ней, гад такой!» – Наташу так и подмывало сказать об этом Реме, но она подозревала, что Арсению тоже найдется, в чем ее уличить… Лучше уж не трогать этот злой клубок взаимных подозрений. Было противно только, что все это происходит в одной семье под одной крышей. Себе Наташа никогда такого не позволила бы.

– Кате-то не проговорись, – сказала Рема ей в спину.

– О чем?

– Знаешь ведь… Что он опять со Светкой… путается, по-другому и не скажешь.

– Так вы знаете? – У нее от страха пересохло во рту: «А что еще вы знаете?!»

– А то Светка у нас такая скрытница!

– Так это она проболталась, – выдохнула Наташа.

Если б ей удалось однажды заглянуть в мысли Ремы, она обнаружила бы еще много неожиданного. В них, как в большом доме, где открыты все двери, вместе жили все дорогие ей люди. Рема прислушивалась к тому, что они говорят, за каждым признавая право на свою правду. Может, тоном она и не одобряла того, что делает с ее сыном Катя, но в душе робко восхищалась этой женщиной, уважающей себя настолько, чтобы предпочесть страдание унижению.

Отпуская очередную порцию мороженого, она переключилась в мыслях на Светку. На холодные шарики полился абрикосовый сироп… Вот она – Светка. Кожа такая же белая, не теплая на вид и какая-то ватная, а волосы желтоватые. Против Кати – пугало огородное, иначе и не назовешь, а вот гляди-ка… Рема вздохнула: поди разбери этих мужчин! Хоть и сын, и любимец, а где уж его понять. Ради какой-то жалкой минуты радости (да и радости ли?) взял и пожертвовал… всем. Получается, всем.

Рема не пыталась дознаться, как это у них произошло. По ней, так все это всегда одинаково происходит… Задним числом она корила себя: видела ведь, к чему дело идет. Может, сам Арни не понимал… Скорее всего, и Катя не замечала. Даже Светка наверняка не могла знать: выйдет что или нет. А Рема все видела… Как то и дело ее младшая сноха, будто невзначай, оказывалась рядом с Арсением то в коридоре, то на кухне… Как всегда напрашивалась съездить с ним за продуктами… Как в любой маломальский праздник целовала его непременно в губы… И не оторвать ведь ее было, пока он сам не начинал смеяться. Вот и досмеялся… Когда они вместе уезжали на базу, Реме не требовалось слишком напрягаться, чтобы представить вечно раздвинутые Светкины колени, и левое, конечно, то и дело прижималось к руке Арни, лежавшей на рычаге скорости.

Светка все проделала с тщательностью: она цепляла петлю за петлю и вывязывала новый узор их жизни, которого никто, кроме нее, целиком не видел. Арни ужаснулся бы, если б только представил, что из всего этого получится. Может, у него и возникали мысли: «У всех ведь это бывает…» И они тешили Арни, вот он и забыл о том, что всю жизнь стремился быть не как все. Потому и Зайцем обрядился – далеко не каждый на это решился бы. Стоило ему уподобиться «всем», и он стал таким же, как эти самые «все»: несчастным и одиноким.

– Бабушка, – младшая внучка повисла у Ремы на руке, – смотри… Там опять та тетенька в зале. У которой нос как в мультиках рисуют… Вон она, под художником сидит.

Рема нашла взглядом тряпичную куклу в берете и с кистью.

«Верно. – Она рассмотрела сидевшую за столиком женщину и неожиданно встревожилась. – Чего это она к нам зачастила? Всегда берет коньяк и дорогой кофе. У нас одиночки – редкость… Детей у нее явно нет, может, и мужа не имеется… Разве сидела бы тут вечерами?»

У нее знакомо заныло сердце – еще одна охотница до Арни? Рема видела: ее мальчик с самого детства излучал свет, который приманивал женщин, но не властно, а ласково. И это еще сильнее кружило им голову… Даже когда он был ребенком, всем хотелось его потискать.

Продолжая зачерпывать скользкие шарики, раскрашивать их сиропом и посыпать орешками, Рема не забывала следить за странной посетительницей: «Точно Арни ждет!» Пригляделась: чашечка из-под кофе уже отставлена. Что ей нужно? Не в первый раз дожидается, но ни разу не окликнула его. А ведь ждет именно Арни, Славка уже пронесся через зал, она и внимания не обратила. Реме даже стало обидно: ее старший сын тоже получился что надо! Повыше и поздоровее Арсения. Рядом со Славкой все чувствовали себя защищенными…

И все же Рема не могла не признаться себе, что будь она женщиной, которой приходилось бы выбирать между братьями, вряд ли ей удалось бы заметить кого-нибудь, кроме Арни.

На самом деле Слава не остался незамеченным. Лиля взглянула на него вскользь и сразу поняла: брат. Она подумала о том, что природе как никому другому удается утонченная жестокость, когда по ее прихоти даже близнецы могут оказаться на разных уровнях обаяния. Какая-нибудь крошечная черточка, чуть иной рисунок губ… И один из двоих всегда будет вызывать лишь сочувствие.

У Арни был другой взгляд. Старший брат мог до изнеможения обливаться потом на тренажерах, но жизнь всегда будет удостаивать его лишь тем, что в родах называется последом. Выжимка интереса, в котором нет ни красок, ни деталей. Даже от своей жены, той самой, с большим смешливым ртом, Слава наверняка получал не больше – Лиля сразу подмечала такие вещи: Наташа смотрела на него взглядом сестры. Этот мужчина только казался большим, но он не мог заполнить всю душу целиком.

Вот у Кати в свое время душа от боли шла трещинами – до того переполнилась. И это Лиля тоже заметила сама. То, что сейчас она сидела в их кафе, похожая на холодный призрак среди живых, и безнадежно ждала, не появится ли Арсений, вовсе не означало, что она была неискренна, когда вызвалась помочь Кате. Тогда она и не знала его…

«Это было? – Ей было трудно думать и больно глотать, хотя она знала, что не больна, просто сигаретный дым становился все более горьким. – Зачем я полезла во все это? Ошибка миллионов: со мной этого не случится…»

Впервые она увидела Арни на той самой свадебной фотографии, которую Катя вручила ей с таким видом, будто отдавала ей своего мужа живьем. Но Лиля даже не улыбнулась, потому что чувствовала: здесь все всерьез. Она взглянула на снимок…

– Ты действительно хочешь его забыть? – Лиля даже не вспомнила, что уже узнавала это.

И не поверила ответу, уже решив про себя: сама бы – никогда… Справившись с собой, она сказала Кате:

– Ты очень красивая женщина. У тебя обязательно будет другая любовь. И скоро.

– Да, – безразлично проронила Катя.

На следующий день Лиля увидела в ее глазах пустоту. Это было именно то, чего Катя и хотела, но встречать ее взгляд теперь было страшно. Даже сталкиваясь в коридоре или в зале магазина, Лиля чувствовала исходящий от нее холод и торопилась пройти мимо, чтобы опередить страх, который распространялся от этой новой женщины, почти незнакомой Лиле. Больше всего ей хотелось уволить Катю и никогда больше не встречать, но Лиля заставила себя сделать все наоборот. Она приблизила Катю к себе.

Однажды она поняла, что должна наяву увидеть этого самого Арни. На снимке ему было не больше двадцати, с тех пор он мог растратить на пустяки частицы того света, который был в нем, и остаться ни с чем.

Когда Лиля впервые с опаской открыла дверь их кафе, взрыв хохота чуть не заставил ее пригнуться. Стараясь не стучать каблуками, она подобралась к залу и высунулась из-за мраморного угла. Серый Заяц, показавшийся ей громадным, скакал между столиками, выкрикивая загадки и отпуская шуточки – не особенно смешные, но дети просто повизгивали от смеха и то и дело сползали со стульев на пол.