– Ты что, издеваешься надо мной? – Она задыхалась от гнева, который сгущался от темноты вестибюля. – Стоит тебе только заговорить об этом… И я сразу вижу ее! Эти ее ноги… Тебя с ней. Как этого можно не понимать?!

– Но Катя! – Он чуть не схватил ее за плечи, но удержался, чтоб она не почувствовала себя подавленной еще больше. – Разве никак с этим не справиться? У других ведь получа…

Арсений осекся, не договорив. Память словно выстрелила в него, так стремительно пронеслось сказанное Наташей: «Если б Катя тебя не любила, ей было бы проще забыть».

– Котька, я люблю тебя, – следом окунувшись в беспомощность, прошептал Арни, теряясь от безвыходности того лабиринта, куда сам загнал себя. – Так люблю…

Она отрывисто рассмеялась и обеими руками отвела от лица почерневшие в темноте волосы:

– Но не каждую минуту…

– Ну что ты смеешься? – Ему хотелось проорать это, но удалось только прошептать.

– Я не смеюсь. Это истерика! Теперь ты смеешься?

– Я? Разве я смеюсь?

Они цеплялись друг за друга, ведь смех сгибал их вдвое, заставляя стонать и всхлипывать. Он был совсем не тем, что в дни их юности, когда они хохотали по всякому поводу, приводя себя в то полубезумное, но прекрасное состояние, когда стоило показать пальчик… Этот смех отличался от прошлого, как зимний ветер от летнего, и Кате хотелось зажать Арни рот. Но ее останавливало опасение: вдруг он захлебнется, подавится этим проклятым смехом, если не выплеснет его из себя?

– Кто-то… – простонал он, но Катя уже и сама поняла: кто-то идет.

У нее сразу пропал вкус к веселью.

– Рема, здравствуйте, – сказала она и удивилась тому, что назвала бывшую свекровь этим домашним именем.

– Катя… – протянула Рема нараспев, как зачин колыбельной. – Голубонька моя, мы ведь только тебя и ждали.

«Голубонька моя, – повторила Катя про себя. – Никто меня больше так не называл».

– Мясо в духовке теплится, вас поджидает…

Она говорила что-то еще, с достоинством хорошей хозяйки перечисляя названия блюд, которых уже не осталось и какие еще предстояло попробовать. Лицо у нее было мягким, чуть расплывшимся и текучим, но Кате всегда было приятно думать, что к старости ее Арни станет таким. Правда, сейчас она смотрела на Рему почти не видя ее, стараясь угадать: действительно ли они ждали ее, Катю, или это обычная, вполне понятная вежливость?

«Я ведь могла и не прийти, – напомнила она себе. – И, конечно же, не пришла бы, если б мне не потребовалось стянуть у него…»

Катя не успела и додумать, как выскочил Слава, старший из братьев, и заорал так, что она зажала уши:

– Ну наконец-то! Мать нас чуть голодом не уморила. Я тут намедни додумался, почему ее Ремой зовут. Это от слова «кремень», ты уж поверь мне.

Его трубный зов мгновенно созвал остальных. Катя твердила про себя, как любимый в детстве Карлсон: «Спокойствие, только спокойствие!» – а сама все поглядывала поверх его плеча, но Света не появлялась. Чьи-то руки обняли ее, и Катя напряглась, но увидев, что это Наташа, расслабилась и улыбнулась.

– Дайте же человеку пройти! – потребовала та. – Она с работы, а вы тут лопаете уже пятый час.

– Да больше, больше! – сунулся Арни.

Кате все не давало покоя ощущение, что ей некуда деться от его глаз. Она поворачивалась то к одному, то к другому, но везде натыкалась на взгляд Арни. Если б у собак были серые глаза, то Катя сказала бы, что сейчас он смотрел на нее как дворняга, повстречавшая человека, готового пустить ее в дом. До полной уверенности пока далеко и даже речи не может быть о том, чтобы требовать еще и кость, но надежда уже поселилась. Такая маленькая, что застряла где-то в аорте и оттого сердце то и дело сбивается с ритма, как начинающий музыкант. Катя чувствовала это своим собственным сердцем, словно оно было у них одно на двоих.

«Надо было подарить ему не кактус, а метроном, – подумала Катя, пытаясь взбодрить себя насмешкой. – Чтобы всегда был ровен и спокоен».

С подзабытым наслаждением вонзив вилку в прожаренный бифштекс (для себя готовить мясо было лень), Катя подмигнула Арсению, который устроился напротив и, кажется, собирался весь вечер смотреть ей прямо в рот:

– Ты вроде жутко хотел выпить.

– Да! – Он вскочил и метнулся к другому концу стола. – Дайте вина! Я хочу кое-что сказать… Но сказать это можно только с бокалом вина…

Налив Кате половину бокала, он плеснул себе чуть-чуть. Она с тревогой подумала: «Как бы он не упоил меня… От него ведь всего можно ожидать».

– Арни, мы ведь договаривались…

Но Арсений перебил ее и заговорил громко и быстро, как трибун, который подозревает, что его могут стащить в толпу прежде, чем он произнесет свой манифест.

– Мы договаривались, – подхватил он ее слова, – что однажды отправимся в путешествие. Наверное, нам будет уже лет по шестьдесят, но ведь никогда не поздно встретиться с миром, правда? – Арсений глотнул воздуха и заговорил тише: – Я хочу увидеть его с тобой. Только тогда это путешествие будет чего-то стоить. Катя, ты слышишь?

Он спросил об этом, потому что все это время Катя сосредоточенно разглядывала вино, которое с каждой секундой казалось ей все более багровым.

– Слышу, – отозвалась она, так и не подняв глаз.

– Мне не нужен этот мир без тебя.

Теперь она посмотрела на него, испугавшись холодка, который пробежал по коже. Не от самих слов, а оттого, что послышалось в его голосе. Усталость. Арни никогда не уставал. Он был из тех исключительных людей, которым доставляет радость уже то, что они живут.

– Ты была моим миром. Я уже не помню, что было до тебя.

Катя подумала, как это прозвучало оскорбительно для его семьи. Она спрашивала себя: почему они не смеются? Ведь чужая любовь всегда смешна, особенно если ее преподносят с таким надрывом.

«Зря он так… – Катя больше не могла смотреть в его лицо. – Он мог бы сказать это мне наедине. Но Арни всегда было необходимо представление…»

Она заставила себя улыбнуться:

– Мир не рухнул оттого, что мы разошлись. Значит, каждый из нас еще может его увидеть… И с днем рождения!

– Спасибо, – разочарованно отозвался Арсений и посмотрел на свой бокал так, будто не мог сообразить, что с ним сделать.

Потом протянул руку и тронул Катин. Хрусталь по-зимнему звякнул, и Кате на миг почудилось, что сейчас Рождество, и потому сказка, которую он пытался сочинить, вышла прозрачно-ломкой, неправдоподобной и красивой, как узор на стекле. Кто же в их стране отправляется путешествовать в шестьдесят лет?

– Спасибо, – повторил Арсений и сел, забыв выпить.

Катя попробовала вино. Оно оказалось кисловатым, а она любила все сладкое. И все это знали.

«Не ждали они меня», – поняла она и от этого успокоилась.

– А где Света? Что-то ее не видно…

Арни вскинул голову, но взгляд его вернулся не сразу.

– У Светки мать умирает, – как ни в чем не бывало отозвался Юрка, ни на секунду не утратив аппетита.

Точно почувствовав неловкость за устроенный ею пир, Рема негромко пояснила:

– Она уж второй месяц лежит, мы как-то попривыкли. Обширный инсульт. Света с сестрой по очереди дежурят…

У этих людей продолжалась своя жизнь, и в ней ничто не могло измениться от того, что ушла Катя. Другое дело – Арни… Для него действительно все остановилось. Разве они не будут благодарны, если она вернет им его?

Не поднимаясь из-за стола, она пыталась мысленно, как в компьютерной игре, проникнуть в ту злополучную комнату, где, судя по всему, теперь Арсений жил. В таком выборе было продление предательства… Эта досадная мысль еле копошилась, но не затихала. Катя старалась ее попросту не замечать, ведь жить этой боли оставалось несколько часов. Сейчас важнее было придумать, как улизнуть от Арни.

– Видели бы вы, – вслепую прощупывая дорогу, начала Катя, – какие мне Арни принес хризантемы! Зеленые. Только такая безнадежная бестолочь, как я, могла их забыть.

– А хочешь, я еще принесу? – Он уже приподнялся.

«Господи, как просто». – Ей даже стало стыдно: точно ребенка провела. Все же она вынудила себя кивнуть.

Едва не опрокинув стул, Арни крикнул:

– Сейчас! – и вдруг остановился: – Катя, а ты…

– Я дождусь тебя, – заверила Катя и почувствовала облегчение оттого, что наконец говорит правду.

Арсений смущенно улыбнулся, будто она пообещала ему гораздо большее, и в этой улыбке было столько его самого, того Арни, которого Катя любила, что ее впервые осенило: «А может, надо было попросить стереть из моей памяти только один день? Тот самый… А остальные не трогать».

Когда он исчез, она встала, чувствуя, как сердце проваливается в пустоту, что случалось все чаще. За десять лет, не связанных с медициной, Катя успела забыть кардиологию и даже не была уверена: тахикардия у нее или что-то другое.

Сцепив дрожащие руки, она громко сказала, ей показалось – просто прокричала:

– Я хотела вас попросить… Всех вас. Мы с Арни договорились сегодня проститься по-настоящему.

Никто не произнес ни слова, только Рема тихонько простонала сквозь ладонь, прижатую ко рту:

– Ох, Катя, зачем?

Заставив себя пропустить этот вопрос, который впору было задавать самой, Катя продолжила тем же дикторским тоном:

– Мы хотим попробовать начать жить так, будто нас и не было. То есть, – она сбилась, почувствовав, что запуталась, – друг у друга не было. Как будто мы никогда не встречались. Не были женаты… Ведь такое могло быть?

– Как ролевая игра? – с живостью спросила Наташа.

– Да! Что-то вроде этого. И я прошу вас… Мы оба вас просим, – прибегла Катя к хитрости. – С завтрашнего дня не говорите с Арсением обо мне. Ничего не спрашивайте, не вспоминайте. Пусть он начнет жизнь заново.

– Хочешь сказать, что он тоже на это согласен? – Взгляд у Славы стал тяжелым. – Что-то не верится.

– Во что не верится? – стараясь не раздражаться, спросила Катя. – В то, как он устал от этой тоски? Он же цепляется за любой повод порадоваться. Это же Арни!

Не замечая, что нервными движениями собирает волосы, хотя заколоть их было нечем, Катя бросала слово за словом:

– Он сейчас говорил о наших мечтах. Но ничего из этого не сбылось. И не сбудется. Нужно попытаться обрести мир… другой. Что в этом плохого? Разве лучше в петлю?

– Лучше бы тебе вернуться, – неуверенно заговорила Рема, но Катя звонко выкрикнула:

– Нет!

Все сразу притихли. Только Наташа смотрела на нее, и глаза ее были спокойны, словно она поняла, что задумала Катя. Только под ее взглядом Катя ощутила, с каким детским вызовом вытянула шею, ставшую неестественно длинной, как древко знамени, провозгласившего независимость.

– Ладно, – проронила Рема и медленно поднялась из-за стола. – Будь по-вашему… Может, оно и к лучшему.

У Кати тоскливо заныло сердце. Она смотрела, как, приподняв плечи, Рема уходит из зала, по-стариковски подтаскивая ноги, и думала о том, что изо всех людей на свете ей меньше всего хотелось бы обидеть эту женщину.

– Свету предупредите, – попросила Катя погромче, чтоб услышала Рема, которая уже почти исчезла в коридоре, ведущем в скрытую от посетителей часть кафе.

«Мне туда же!» – Она просительно улыбнулась всем сразу:

– Я подожду Арни у него… Можно?

– А ты знаешь, где он теперь? – спросила Наташа. – У нас тут ведь тоже кое-какие изменения.

– Разве не… не там?

– Пойдем. – Наташа мимоходом погладила мужа по плечу.

Комната, где теперь поселился Арни, раньше считалась бухгалтерией. Потом бухгалтер стал им не по карману, а Наташа уже успела всему подучиться и справлялась с бумагами между делом. Катя с порога наметила объекты обыска: письменный стол, полки платяного шкафа, маленькая тумбочка под аквариумом…

– Когда он обзавелся рыбками? Он хоть кормит их?

– Время от времени… Месяца два назад притащил. Не говорил? Потому что для него это неважно… О важном не умолчал бы. О таком, например, как то, что вы задумали…

Остановившись возле зеленоватого аквариума, Наташа наклонилась, чтобы получше рассмотреть гуппи, которых видела уже сотню раз, и быстро спросила:

– Или ты одна?

– Что? – переспросила Катя, хотя ждала этого вопроса.

– Это ведь твоя идея? Ну, признайся, я никому не скажу! Я сразу поняла: Арни понятия не имеет о том, что ты говоришь… Только как ты собираешься это устроить?

Катя почувствовала облегчение, обнаружив в ее взгляде одну только заинтересованность. В двух словах рассказав о том, что должно было произойти, а может, уже происходило, Катя пристально проследила за ней, но в Наташе ничего не изменилось. Или ей удалось это скрыть.

– Я знаю, где они. – Наташа распахнула тумбочку, отчего вода в аквариуме взволнованно дрогнула. – Я видела, как он сидел тут, весь облепленный твоими снимками… Смотри-ка, и свидетельство здесь! А что ты будешь делать с его паспортом? За утерю штраф полагается. И потом… Ты не заметила? Он ведь все еще носит обручальное кольцо. Напоишь его и отпилишь палец?

– Не знаю… Дай мне это. – Она спрятала фотографии в сумку. – Где-нибудь еще могут быть?

Они наспех обыскали стол и шкаф. Катя нашла рисунок, на котором Арсений изобразил львицу с пышной гривой и темными внимательными глазами и подписал: «Котька». Свернув листок, она сунула его к остальным уликам своего существования и задумалась, что делать с паспортом.

– А твой у тебя с собой? – спросила Наташа так, будто Катя размышляла вслух. – Давай-ка оба… Есть у меня одна девочка в паспортном столе. Потом я уж как-нибудь подсуну вам обоим, вы и не догадаетесь, что произошло.

«Ее это забавляет, – поняла Катя. – Ну что ж, пусть так, лишь бы помогла».

– Тебя даже не удивляет все это?

Наташины подвижные губы насмешливо искривились:

– Нисколько! А чему вообще можно удивляться в наше время? Вон хоть телевизор включи… Все возможно.

– А я еще не могу поверить, – шепотом призналась Катя.

– Может, еще и не получится, – неожиданно усомнилась Наташа. – А ты сама не передумаешь? Плюнула бы ты на эту суку безмозглую! Сама понимаешь, она не стоит того, чтоб у вас двоих жизнь рушилась.

– Он решил, что стоит…

– Да что он там решал… С тобой, что ли, такого не случалось? Никаких мыслей не остается, один зов природы.

– Так ты…

– А ты нет, что ли? Правда? Никогда? Да ты, матушка, святая просто… Мне аж страшно стало! Отойди немножко… Недаром он тебя солнечной называет.

– Солнечной? – повторила Катя.

– Приятно? Катька, ты подумай: кто еще тебя так обожествлять будет? Арсений – он ведь чистая душа… Даже если и согрешил разок.

– Я знаю. – Она прокашлялась, чтобы вернуть голос. – Но он просто убил меня этим одним разком. Я теперь никогда не поверю ни одному его слову. Мне всегда будет казаться, что он смеется надо мной! А я опять уши развесила… Ты же понимаешь, такую жизнь просто не вынести! Я бросаться на него начну, и скорее всего, ни за что… В общем… То, что я предлагаю, не просто лучший, а единственный выход.

Несколько раз кивнув, Наташа вздохнула:

– Может, и так. Ладно, пора убегать отсюда, пока…

Она не успела договорить, потому что ворвался Арсений.

«Господи! – ахнула Катя. – Какой же он… лучистый…»

– Катя! – Он схватил ее за руку. – Пойдем скорее!

– Куда? – даже не пытаясь сопротивляться, она уже бежала за ним, но все еще спрашивала: – Куда? Зачем?

– Туда! – засмеялся Арни, откинув голову, и пронесся вместе с нею через пустой зал.

– Что случилось? Ты разучился говорить?

Он почти вытолкнул ее на крыльцо:

– Вот. Смотри.

С ажурного козырька «Обжорки» свешивались зеленые хризантемы. Их было так много, что Катя даже не взялась пересчитывать. Ей показалось, будто она нырнула вниз головой и опускается на морское дно, где живут одни водоросли. Она потянулась к ним рукой: острые лепестки оказались холодными.

– Арни, – попыталась заговорить Катя, но он приложил к губам палец и прошептал:

– Тс-с… Не говори ничего. Захлебнешься.

Она кивнула и только сейчас обнаружила, что все смотрят на нее, чего-то ожидая.

«Они всегда будут винить только меня. – Ей стало еще горше. – То, что сделал Арни, для них не грех. Житейское дело…»

Потянувшись, она сняла один цветок, потом другой… За ней наблюдали, не говоря ни слова, даже Арни притих. Собрав все хризантемы, Катя прижала букет к груди – последний свидетель! – и, стараясь смотреть туда, что было уже за Арни, сказала:

– Спасибо тебе. Береги мой кактус.

– Ты уходишь?

Вид у него был совершенно потерянный. «Хочу погладить!» Стиснув крепкие стебли, Катя кивнула:

– Ухожу. Я ведь не аквариумная рыбка.

– Я и не надеялся, – ответил Арсений, хотя ясно было, что да, да! Конечно, надеялся!

– Зачем? – спросила Катя и, уже отойдя от них, вспомнила, что тем же самым вопросом и встретила его сегодня.

...

3 4 5

Премиум

(1 оценка)