Они немного помолчали. Михаил попросту не был готов вести светские беседы со случайным знакомцем, а тот, в свою очередь, не знал, что еще сказать.

– А я вот приехал к моим друзьям, у них дача, знаете ли, и весьма недурственная. Мне она очень понравилась. Они снимают ее у помещиков Долгохватовых. Сами Долгохватовы в Новгород перебрались, а дом вот сдают на лето. Знаете ведь, как бывшим помещикам приходится теперь.

– Непросто, тут вы правы, – согласился Воронецкий. – Только как же это вы в такую даль забрели?

– Неужто далеко? – захлопал ресницами Полянский, и Михаил кивнул, подтверждая. – Вот незадача. Да вроде и шел не то что бы долго, а, выходит, далеко… И как же мне назад добраться?

– Через лес намного ближе будет, – ответил Воронецкий, – но вы уж лучше больше туда не ходите. Не ровен час, забредете еще куда-нибудь. Да и опасно через лес. У нас и волки, и медведи водятся. Не дай Бог, нападут. Или же в чужой капкан угодите. Только как же вас угораздило, уж простите мое любопытство.

Алексей Дмитриевич легкомысленно отмахнулся и рассмеялся.

– Меня, Михаил Алексеевич, на приключения часто тянет, знаете ли. Найду их там, где другой пройдет без происшествий. А всё моя рассеянность. Так бывает, в театр иду себе, иду, а на всю дорогу одна-единственная лужа, так в нее и наступлю. И брюки оболью, и в туфли зачерпну. Какой уж тут театр? Или же остановлюсь на минуту, засмотрюсь на что-то. Назад, знаете ли, шаг сделаю вроде, и не замечу, как на мостовую выйду. А там экипаж… Ох, – он вновь махнул рукой. – Так что зря вы меня утешаете, нелепый и есть. Вот и сегодня. Вышел прогуляться, уж больно мне места очаровательными показались. А там и в лес зашел. Подумалось, а вдруг гриб найду? Найду и принесу показать, мол, смотрите, грибы собирать мастак. Вот анекдот будет! Шел себе и шел, тростью траву раздвигал. И гриба нет, и сам заблудился. Вот уж истинно анекдот! – воскликнул Полянский и рассмеялся в этот раз громко и заливисто.

Михаил, внимательно слушавший, усмехнулся и покачал головой.

– Вы, верно, в городе живете?

– Всю свою жизнь, – отсмеявшись, ответил Алексей Дмитриевич.

– Не время еще грибам, – пояснил Воронецкий. – Рано искать пошли.

– А вы ходите по грибы? – живо заинтересовался его собеседник.

Помещик отрицательно покачал головой.

– Нет, я не хожу. Охочусь, у пруда в детстве посидеть любил с удочкой. Сейчас как-то подзабылось это увлечение, дела всё больше времени занимают. А за грибами не хожу. Дед мой любил пройтись с дворовым, бабушка сказывала. Отцу уж не до забав было, а теперь и мне время пришло о семье заботиться.

– Вы женаты? – полюбопытствовал Полянский. – Должно быть, женаты. Раз уж о семье пришло время заботиться. Наверное, супруга ваша красавица. И, должно быть, дитя свое уже на руки взяли?

Михаил вновь усмехнулся и покачал головой.

– Нет, жены у меня нет.

– А как же тогда? – изумился Полянский. – Хотя, постойте. Это я истолковал ваши слова неверно. Должно быть, вы имели в виду бабушку, раз упомянули ее, и родителей, коли батюшка уже не может заниматься делами.

Воронецкий вздохнул и опустил взгляд в траву. Увидел небольшой камешек, подобрал его и, размахнувшись, закинул в пруд. С минуту полюбовавшись на круги, расходившиеся там, куда упал камень, он вновь посмотрел на собеседника.

– И вновь вы ошиблись. Мои родители умерли, и бабушка тоже.

– Ох, – Алексей Дмитриевич растерянно моргнул, а после сжал плечо помещика: – Простите меня, ради Бога, простите, Алесей Михайлович…

– Михаил Алексеевич, – поправил его Воронецкий, и собеседник окончательно стушевался:

– Да что же такое, – пробормотал он. – Сегодня я вовсе сам себя превзошел. То-то вы были неприветливы поначалу. Должно быть, такие как я часто досаждают вам.

– Что вы хотите сказать? – не понял Михаил.

– Да чего уж тут, – вздохнул Полянский. – Такие вот незваные гости, которые выходят из леса.

– Вы первый, – заверил Михаил и добавил: – Простите, я не хотел сказать, что вы мне досадили. И простите великодушно, если я показался вам неприветливым. Попросту растерялся. Ваше появление было неожиданным, только и всего.

– Выходит, другие незваные гости объявляют о визите прежде, чем выйти из леса? – весело улыбнулся Алексей Дмитриевич, перестав расстраиваться.

– Вы первый, – усмехнулся Воронецкий, – это я и имел в виду, когда сказал прежде. У нас тут только свои ходят.

– Вот как, – то ли спросил, то ли просто отметил собеседник, но взгляд его на мгновение стал задумчивым. – Стало быть, чужих не было.

– Не было, – подтвердил молодой человек.

Полянский вновь встряхнулся и щелкнул пальцами:

– И это хорошо! Хорошо, когда никто незваный не вторгается. А то ведь как бывает, явится такой и давай хозяев расстраивать, имена их путать, пугать, когда они от дел праведных в уединении отдыхают.

Он рассмеялся. Михаил моргнул, пытаясь понять, что хочет сказать собеседник, но осознал, что тот имеет в виду свое появление, и хмыкнул.

– Ну что вы, Алексей Дмитриевич, вы меня вовсе не расстроили. Напротив, даже скрасили досуг.

– Так о ком же вы заботитесь, раз родные ваши почили, а жены и детишек нет? – вернулся незваный гость к прежнему разговору.

– О сестре, – с рассеянной улыбкой ответил Михаил. – Мы с ней вдвоем остались. Родней Глашеньки у меня никого нет. Вот о ней и забочусь.

– Дитя еще совсем?

– Девица на выданье. Между нами разницы всего два года. Устрою ее счастье, после и о своем подумаю.

Полянский деловито покивал, а после спросил:

– В добром ли здравии Глафира Алексеевна?

Михаил, смотревший на пруд, порывисто обернулся и впился в собеседника пытливым взглядом.

– Что такое? – опешил тот. – Отчего вы так странно смотрите на меня.

Воронецкий выдавил улыбку:

– Простите, – и нашелся, чем скрыть свою подозрительность: – Вы назвали мою сестру по имени.

– Назвал, – развел руками Полянский, вдруг выдохнул и хмыкнул: – Вот ведь. Вы, должно быть, не заметили, что назвали сестру по имени, пока говорили. Глашенька. Стало быть, Глафира. А сестрица вам родная, выходит, Алексеевна. Только и всего.

– Да, признаться, не заметил, – усмехнулся Михаил и отвернулся, чтобы скрыть оставшуюся напряженность.

Однако быстро расслабился. И вправду, чего это он вспылил? Вопрос самый обычный, который задают из вежливости. И все-таки укол подозрительности на миг опять ощутил. Что если этот Полянский виновен в состоянии Глаши? Что если он вышел не случайно, и узнать пытается, какова сейчас его жертва, не сказала ль чего-нибудь, не помянула его?

– Глафира Алексеевна здорова, благодарю, – все-таки ответил Воронецкий. – Сегодня вот просила отвезти ее за новой шляпкой, – это уже вырвалось само собой. Но говорить о том, что сестра не здорова, совершенно не хотелось, имел ли незваный гость к этому отношение или нет.

– Ох уж эти дамы, – весело рассмеялся Алексей Дмитриевич, – что юные, что зрелые. Им то шляпку, то заколку. А если уж платье новое, так к нему всё разом! Но, – он поднял вверх указательный палец, – лишь бы были счастливы. И в добром здравии, разумеется. Не люблю, когда кто-то болеет. Даже когда мой слуга – Николашка, простывает, и то расстраиваюсь. Сам ему врача зову. Не дело это, когда человек в горячке мечется. Или еще чего. А ваши слуги здоровы?

– Здоровы все.

– И я вот вроде и здоров, а взял и заблудился, – со смешком ответил Полянский. – Вроде в своем уме, а вечно что-нибудь этакое сотворю. А у вас таких нет? Кто сотворит что-нибудь этакое? Возьмет и заблудится, к примеру, или вовсе уйдет, никому ничего не сказав?

Михаил поднялся на ноги и машинальным движением отряхнулся. Продолжать разговор ему окончательно расхотелось. И новый знакомый начал всё больше казаться подозрительным. Вроде и ничего такого не сказал, а вроде и вопросы странные задает. Впрочем, так Воронецкому казалось из-за Глаши, но может, и не казалось.

– Нет, ничего такого, – ответил он с улыбкой. – Все мои люди знают лес, никто не блуждал. А сестрице и вовсе там делать нечего. Идемте, я велю заложить коляску. Вас отвезут до поместья Долгохватовых, иначе умаетесь, пока доберетесь.

– Благодарю! – жарко воскликнул Полянский. – И воды! Ужасно хочется пить!

– Разумеется, – кивнул помещик и, сняв повод Метелицы с сучка, первым направился прочь от озера. Новый знакомый последовал за ним.

Он пристроился рядом и некоторое время поглядывал на лошадь Воронецкого, наконец, причмокнул и произнес:

– Примечательная у вас кобыла. Сразу видно, что выносливая. Наверное, замечательно на этакой красавице гнать в галопе.

Михаил немного оттаял, и улыбка его вышла искренней.

– Благодарю. У Метелицы и вправду резвые ноги.

– Метелица? – переспросил Полянский и умилился: – Какая прелесть!

Пока они дошли до усадьбы, разговор и вовсе стал необременительным. Новый знакомец теперь заливался соловьем, рассказывая о «знакомых лошадях». На самом деле знакомыми ему были владельцы, но о них Алексей Дмитриевич сказал едва ли пару слов, а вот об их скакунах…

– Вы любите лошадей, – улыбнулся Михаил.

– Обожаю! – жарко заверил собеседник. – Обожаю и преклоняюсь перед их красотой. Восхитительные животные.

– Отчего не заведете?

– Ой что вы! – замахал руками Полянский. – Я и в седле-то не удержусь. К тому же хорошая лошадь и денег стоит хороших, а я небогат. Да и содержать ее мне негде. Я, знаете ли, квартиру снимаю. Это вам тут хорошо, можно и верхом выехать. Для вашей Метелицы поместье – истинный рай. – Он рассеянно улыбнулся и вздохнул. – Нет уж, буду любить их, стоя на земле. Хотя и я тут умудряюсь… но вы это уже знаете, – и мужчина опять повеселел.

Признаться, наблюдая за новым знакомым, Михаилу подумалось, что энергии в нем столько, что можно было и не предлагать коляски. Спровадить побыстрей, и дело с концом. А Алексей Дмитриевич не только дойдет до своих друзей, но даже может еще пару раз заблудиться и не почувствовать усталости.

Хмыкнув своим мыслям, Воронецкий шагнул на нахоженную дорогу и объявил:

– Почти пришли. Может, желаете перекусить?

После повернул голову и, прищурившись от яркого солнечного света, посмотрел на Полянского, отыскивая затаенные помыслы. Михаил даже ожидал, что тот тут же согласиться и попробует напроситься в дом, если хозяин усадит его на веранде. Быть может, попросит познакомить с сестрой, если она – истинная цель его появления.

Однако Алексей Дмитриевич прижал ладонь к груди и, склонив голову, ответил:

– Сердечнейше благодарю, дорогой Михаил Алексеевич, за вашу доброту и великодушие, но, пожалуй, откажусь. Мои друзья, зная меня, должно быть, уже изволновались. Не стану томить их и дальше. Раз уж вы были столь добры ко мне и позволяете воспользоваться вашей коляской, то уж лучше поспешу обратно. Там и отобедаю. Но от воды не откажусь, жажда измучила, право слово.

– Да, разумеется, Алексей Дмитриевич, я помню об этом вашем желании. Вскоре вы утолите жажду, не извольте беспокоиться.

– О, – взмахнул рукой Полянский, – я вовсе не беспокоюсь, всего лишь ответил на ваш вопрос.

Вскоре они подошли к раскрытым воротам, ведущим к небольшому особняку, где жили Воронецкие, и Михаил вдруг подумал, что слишком беспечен, и надо приказать запирать ворота. Если Полянский и не имеет отношения к тому, что произошло с Глашей, то ведь может появиться и виновник… если таковой имелся

– Запрягай коляску, – велел помещик своему конюху, который вышел навстречу. – И Петра позови.

– Будет сделано, барин, – поклонился конюх и увел Метелицу.

– Осип! – крикнул Михаил. И когда дворецкий спустился по ступеням и становился рядом с хозяином и его гостем, велел: – Вели принести воды Алексею Дмитриевичу. И мне тоже.

– На стол накрывать прикажете? – уточнил Осип, покосившись на гостя Воронецкого.

– Нет, позже, – ответил помещик. – Алексей Дмитриевич сейчас уезжает.

– Как скажете, Михаил Алексеевич, – склонил голову дворецкий и отправился исполнять приказ хозяина.

Воронецкий обернулся к гостю и увидел, что тот обводит взглядом дом. Взор Михаила метнулся к окнам комнаты сестры, но ее не было видно, и молодой человек немного расслабился.

– У вас прелестный дом, – закончив наконец осмотр, развернулся к нему Полянский. – И следов увядания не видно. Похоже, нужды у вас нет, несмотря на перемены.

– Этим переменам уже двадцать лет, – ответил Михаил. – У нас было время не позволить нашему состоянию прийти в упадок. Мой отец был весьма энергичным человеком. Он посчитал, что благополучие семьи важнее дворянской спеси, и сошелся с купцами. У нас есть дело.

– О-о, – то ли с восторгом, то ли с изумлением протянул собеседник. – Это же замечательно! – все-таки это был восторг. – Это очень правильно! Нынче и князья доходные дома строят, что уж мелким дворянам нос задирать, коли брюхо пустует… простите мой грубый слог.

– Нет, вы всё верно сказали, – улыбнулся Михаил.

– А то ведь в банк бегут, к ростовщикам. Земли, дома закладывают, перезакладывают. Будто деньги на них сами с неба упадут. Жить красиво любят, а замарать руки честным делом, так увольте, – Полянский всплеснул руками. После сжал плечо Воронецкого: – А вы молодец, раз дело продолжаете. Не зря, стало быть, ваш батюшка старался. Оттого и живете в отчем доме, и прислуги у вас хватает. Храни вас Бог, Михаил Алексеевич, и сестрицу вашу.

– Благодарю, – чуть более сдержано улыбнулся помещик.

В эту минуту вынесли воду, а вскоре кучер подъехал на коляске. И когда новый знакомец забирался на сиденье, Михаил, глядя на Петра, приложил к губам палец, велев молчать. Тот с пониманием кивнул. Уже отъезжая, Полянский привстал, обернулся, и, махнув рукой, снова выкрикнул:

– Храни вас Бог!

Михаил склонил голову и пробормотал:

– Вот и посмотрим, с каких вы дач явились, любезный Алексей Дмитриевич.

Он еще пару минут смотрел вслед уезжающей коляске, а после развернулся и решительно направился в дом. Решение, принятое на прогулке, укоренилось еще больше. Ему и самому теперь стало душно в поместье. Нет-нет, надо забрать Глашеньку и уехать подальше отсюда. Хотя бы на месяц.

– Сейчас поговорю с Глашей, после напишу Афанасию Капитонычу и в Петербург, – прошептал Михаил, поднимаясь по лестнице.

К сестре он вошел без стука. Она сидела у окна с книгой в руках, и на звук шагов подняла голову.

– Что это за господин с тобой был? – спросила Глафира, и Миша понял, что она все-таки видела. Впрочем, сестра сидела у окна, так что немудрено.

– Он тебе знаком? – спросил Воронецкий, и Глаша чуть приподняла брови:

– Нет, – ответила она. – Откуда бы мне его знать?

– Вдруг… – Михаил неопределенно повел рукой. Затем уселся на подоконник и объявил: – Мы уезжаем, Глашенька. Я принял это решение, и твои возражения слушать не желаю.

Она закрыла книгу и спросила:

– Куда же?

– В Петербург. Мне надо туда по делу, – почти не солгал Воронецкий, – а тебя я одну не оставлю. Так что собирайся, душа моя, уедем завтра поутру. Имеешь, что возразить?

– Вовсе нет, – мотнула головой Глаша. На губах ее вдруг появилась улыбка, и девушка сжала руку брата: – Я очень хочу в Петербург. Едем, Мишенька, непременно едем. Я и сама хотела просить о том же, когда вернешься, да ты раньше меня сказал. Поедем, голубчик.

– Слава Богу, – улыбнулся Михаил и вдруг ощутил облегчение.