Оксана Саликова
КОМАНДИРОВКА

Реальная история из жизни моего отца – майора запаса Саликова Константина Петровича, записанная с его слов.

Самолет оторвался от взлетной полосы. Меньше, чем через минуту, у него спрячутся шасси, и он войдет в плотный слой облаков, скрывающих синеву неба и солнце. В иллюминаторе еще видны однообразные псковские пейзажи и можно даже разглядеть свой дом, но с набором высоты картинка мельчает, а потом исчезает и вовсе. Какое-то время борт еще плывет в бело-сером тумане, можно даже подумать, что наощупь, бесцельно, без всякого маршрута, но вдруг самолет выныривает из плотной завесы облаков и оказывается в чистейшей синеве неба. Теперь в иллюминаторе видны только солнце, яркое и холодное, шапки облаков, похожие на белых барашков или на белоснежные горы пушистого снега. По ним хочется пробежаться и даже вон чьи-то следы видны, как будто бы кто-то носился здесь. Как же красиво выглядит Земля сверху! Оказывается, солнце и чистота синего неба никуда не исчезают в пасмурные дни. Нужно лишь подняться немного выше завесы туч. Снизу такое сложно представить, но это так! Константину Петровичу всегда нравилась эта метаморфоза. На земле пасмурно и тоскливо, а в небе солнечно, ярко и чисто.

В который раз удивившись резкому переходу от пасмурного к ясному Константин закрыл глаза, устроился поудобнее в кресле, вдохнул полной грудью и поймал себя на мысли, что у самолетов есть свой особый запах. Самолеты пахнут по-своему, причем он знал это всегда, но вот четкое понимание оформилось только что. Самолет пахнет металлом, резиной, техническими маслами и разряженным воздухом, причем у гражданских судов к этому запаху добавляются ароматы духов, пахучих конфеток «Взлетная» и лимонада, раздаваемого на борту. А вот у военного борта ко всему прочему, кроме духов, конечно же, примешивается тяжелый дух казармы и мужского пота. Он дышал этим родным для него запахом и дремал под ровный гул двигателей. Ему предстояла длительная, скучно-рутинная командировка в Перу. Месяц или два, на сколько затянется выполнение задания он не знал. Как-то неожиданно все произошло. Планировали с женой съездить в отпуск в Крым. Старшая дочка закончила четвертый класс, а младшей в этом году в первый, хотелось свозить их к морю. Но в армии приказы не обсуждаются....

31 мая 1970 года в Перу произошло страшное по силе и разрушениям землетрясение, которое спровоцировало оползни в городах Юнгай и Ранраирка, под грудами камней, к которые превратились города, погибла большая часть жителей, были разрушены автомобильные и железные дороги. По количеству жертв это стало самым катастрофическим землетрясением в истории Перу. Официально подтвердили гибель около семидесяти тысяч человек и еще двадцать тысяч были признаны пропавшими без вести. Советский Союз не мог остаться безучастным к горю перуанцев, решено было оказать гуманитарную помощь, которую самолетами доставят из Союза советские военные летчики.

Поэтому два борта псковского полка военно-транспортной авиации и группа наземного технического обслуживания в составе четырех человек во главе с майором Саликовым Константином Петровичем летели в Москву для погрузки гуманитарки. Затем дозаправки в Риге, Кефлавике (Исландия), Гандере (Канада), остановка на сутки в Гаване и, наконец, столица Перу – Лима.

Биография у Майора Саликова, тридцати шести лет отроду, старшего инженера полка по радио, можно сказать обычная, ничем особо не выдающаяся. Если заглянуть в документы – родился, учился, женился. Все сухо, просто, лаконично. Но вот за рамками личного дела жизнь преподносила сюрпризы и выбрасывала такие коленца, что без помощи Ангела-хранителя тут точно не обошлось. В самые опасные или переломные моменты он подставлял крылатое плечо или подсказывал верные решения.

Так было в детстве, когда его спасла от волков совершенно случайно найденная и отреставрированная им сабля, и в летном училище, где он учился на штурмана. Непонятно почему, во время одного из тренировочных полетов, он сел на катапультируемое кресло с которого можно было легко дотянуться до тумблеров отключения автопилота, что предотвратило серьезную катастрофу. В Молдавии на учениях, при взлете на ТУ-4 с восемнадцатью тоннами высокооктанового бензина в крыльях, на высоте сто метров отказал один из двигателей. На трех двигателях этот тип самолетов лететь не мог, командир корабля пытался планировать, но машина катастрофически быстро теряла высоту. Впереди – обрыв и река Прут, с таким количеством топлива в крыльях шансов ни у кого не было. Недлинная жизнь тогда еще лейтенанта Саликова перед глазами пробежать не успела. В мозгу пульсировала только одна мысль: «Жаль, что не узнаю, кто будет у меня: мальчик или девочка». Самолет стремительно снижался, Константин уже разглядел ковыль, стелющийся по земле. До роковой встречи с землей оставалось метров пятнадцать. И вдруг неожиданно заработал четвертый двигатель. Обрыв перед рекой спас самолет, дав ему просесть, фатально не встретиться с землей. И, чуть ли не чиркнув пузом по воде, он стал набирать высоту.

Вот тогда появилась первая седина. Комиссия, разбиравшая отказ двигателя, не нашла ничего, что могло бы спровоцировать его остановку. Супруга узнала об этом случае уже после того, как появилась на свет их первая дочка. Он-то молчал о произошедшем, но «добрые» люди донесли. Жена, умница и красавица стала потихоньку «пилить»: «Уходи да уходи с летной работы». И, кстати, перестала подсмеиваться над его «капризом» – не есть крылья у приготовленной птицы. Этот «главный летчицкий секрет» ему, еще мальчишке, доверил друг и по совместительству директор Керченской школы, где он учился, ветеран войны, военный летчик. Связав свою жизнь с небом, Константин Саликов строго придерживался этого правила, хоть и выглядело оно ребячеством. А может, жена и права, и нужно подумать о переходе на землю, но так не хочется расставаться с небом. Однако «шея» очень уверенно крутила «головой» и добилась того, что муж подал документы на поступление в Высшее военно-инженерное училище, приравненное по уровню к Военной Академии. Удача, или фарт, или ангел-хранитель помогли Константину и при сдаче вступительных экзаменов.

На тот момент он служил в группе советских войск в Германской Демократической Республике. Хрущев уже объявил о сокращении армии, что послужило еще одним аргументом в пользу Академии, да и годы поджимали. Возрастной ценз для поступления ограничивался двадцатью восемью годами. Старшему лейтенанту Саликову было уже двадцать семь с хвостиком. Готовиться к экзаменам он стал очень усердно, понимал – это его последний шанс получить высшее инженерное образование. Конкурс серьезный – тридцать девять человек на четыре места. Три экзамена по точным наукам сдал на четверки, сочинение тоже написал на «хорошо», оставался самый тяжелый экзамен (кто бы мог подумать!) – немецкий язык. Выездная комиссия в составе трех человек восседала в Ленинской комнате. Принимала экзамен молодая, очень симпатичная женщина годов тридцати пяти. Двое ее коллег, мужчины-офицеры сидели справа и слева от нее. Красивая экзаменаторша придала куража старлею. Он вспомнил все, что только смог про столицу ГДР – Берлин, а вот грамматика – это просто черная дыра. Немецкие управляемые глаголы! А что есть неуправляемые глаголы? Отвечая, он видел, как округляются глаза у офицеров, а красивая женщина улыбалась.

– «Удовлетворительно». Это максимум, что я могу Вам поставить, – сказала красавица.

– Но мне нужно «хорошо», иначе я не поступаю. Спрашивайте меня еще! – настаивал старлей.

И опять задавались вопросы, и опять округлялись глаза у офицеров, и улыбалась красотка. После сорока минут пытки немецким языком в исполнении старлея, председатель комиссии сделала запись в экзаменационном листе, четко и громко произнесла:

– «Удовлетворительно», всего хорошего!

Забрав документы, он вышел, это было фиаско, с Академией можно распрощаться, но что поделать, все, в общем-то, справедливо. Немецкий он не знал даже на «удовлетворительно». В Павловке, райцентре Оренбургской области, дети его даже не проходили за отсутствием преподавателя, а в Керчи за два года, что он там учился, в полном объеме наверстать язык не успел…

Дома бросил документы на стол, выпил чаю и лег отдохнуть, усталость последнего месяца и неутешительный финал с поступлением в Академию дали о себе знать. Проснулся, когда на улице уже стемнело. Интересно который час? А вот и жена вернулась с работы, открыла дверь:

– Почему без света? Как экзамен? Провалился? – выдавала жена вопрос за вопросом, начиная что-то подозревать.

Он встал, взял документы со стола и молча протянул ей – пусть сама прочитает и все поймет, сил как-то не осталось, и даже сон не восстановил их.

Жена очень осторожно взяла экзаменационный лист, с опаской развернула его, и лицо ее неожиданно озарилось радостной улыбкой, от восторга она аж запрыгала на месте и кинулась его обнимать. Ничего не понимая, Константин взял из рук жены документ. Там четким, ровным почерком напротив графы «Немецкий язык» была вписана оценка «Хорошо». Ай, да красавица! Вот уж не ожидал. Дай Бог тебе здоровья и жениха принца-королевича. Все – проходной балл набран, и теперь он слушатель Академии.

***

Дозаправки в Кефлавике и Гандере проходили под дождем, мелким моросящем и холодно-противным. Будто эти города не разделяли две с половиной тысячи километров, а находятся они верстах в тридцати друг от друга, и их накрыла одна большая общая туча. На Кубу уже хотелось хотя бы погреться, не говоря уже о том, что день отдыха, наверняка, предполагал пляж на берегу Мексиканского залива.

Гавана действительно встречала солнцем, но уже закатным, красно-бордовым с золотыми всполохами по всему небу. Приземлялись в полной темноте. Ночь в этих широтах наступает мгновенно – раз, и темень, как будто выключили свет. Как же хотелось посмотреть на Остров Свободы, но за окном автобуса – мрак, и ничего не видно. Первые впечатления: очень жарко ивлажно, да воздух какой-то липкий, обволакивающий, и чужие пряно-соленые запахи. По дороге из аэропорта в гостиницу гид-переводчик, которого к ним приставили, озвучивал программу пребывания дорогих советских летчиков в Гаване. Не надо забывать, что в октябре 1962 года благополучно завершился Карибский кризис, где Союз выступил защитником Кубинской свободы, поэтому русские на Кубе были очень уважаемы, а наших летчиков, выполняющих благородную гуманитарную миссию, встречали, как космонавтов.

– Площадь революции, крепость Эль-Морро, Старая Гавана, музей рома, ну и, конечно же, набережная Малекон, – перечислял гид объекты, запланированные для посещения.

Как оказалось, советским военным очень повезло. Они прилетели тринадцатого июня, а четырнадцатого – День рождения Эрнесто Че Гевары, символа революции, пламенного революционера, друга и боевого товарища Фиделя Кастро. На площади возле гаванского Капитолия пройдет торжественный митинг в память о героическом партизане. Митинг стоял в программе посещения Гаваны, тем более, что сам Команданте будет открывать его.

И вот за окном появились огни пригорода кубинской столицы, и можно хоть что-то рассмотреть. Безусловно город был полон романтики и таинственной старины. Экзотика проступала отовсюду, а знаменитый здешний колониальный стиль, темпераментная смесь готики и неоклассицизма, впечатлял неискушенных советских людей. Но было много и новостроя. Стекло и бетон соседствовали с мавританскими мотивами.

Наконец они добрались до гостиницы. Интерьеры и холлы рассмотреть в подробностях не получилось, все просто валились с ног – больше суток в пути – поэтому после выполнения формальностей заселения, согласовав повестку дня на завтра, военные разошлись отдыхать.

Наутро отдохнувшие и плотно позавтракавшие летчики собрались в холле гостиницы. Да, красиво понастроили здесь америкашки. Гостиница, где разместили военных, была расположена на первой линии. В стеклянные от пола до потолка двери и окна заглядывало солнце, и смотрела пронзительно синяя до горизонта вода с одиноким белым пароходом вдалеке. Архитекторы, проектировавшие эту гостиницу, знали свое дело: открывавшийся пейзаж очаровывал. Наверное, в том и был замысел строителей – практически все гости отеля буквально замирали в холле, увидев эту картину. И наши не стали исключением, экзотическая панорама приковала их взоры. Из состояния созерцания вывел голос гида, настоятельно просившего поспешить в автобус. Настроение было приподнятое, мужчины выворачивали шеи, разглядывая постояльцев гостиницы и местных женщин. Подшучивая друг над другом, рассевшись в автобусе, группа выехала на митинг в память о Че Геваре. Сережа, вообще-то, его звали Серхио, их гид и переводчик, рассказывал по пути что-то интересное, все крутили головами, пытаясь успеть разглядеть очередную достопримечательность. Они ехали по старой Гаване, она наиболее живописна. Безусловно, такую уютную и притягательную атмосферу создавали дома с внутренними двориками и галереями, опоясывающими здания, жалюзи вместо стекол, ажурные оконные решетки и живописные балконы.

Припарковаться пришлось возле Монастыря Святой Терезы, дальше транспорт не пропускали. Вокруг было очень многолюдно, молодежь в беретах на манер Че, женщины, дети, мужчины, у многих флаги с изображением Эрнесто Че Гевары. И вообще везде много портретов Че. Все эти люди шли по направлению к Капитолию. Серхио-Сережа уверенно вел их группу в том же направлении, они прошли через оцепление, потом еще через одно, и вот вся группа оказалась чуть позади и справа от небольшой и не очень высокой сцены, на которой стояла трибуна с множеством микрофонов. Чуть сзади и левее на высоком флагштоке развевался флаг Кубы.

Советские летчики попали в компанию каких-то высокопоставленных гостей, толкавшихся за сценой в ожидании начала действа. Ну прям наш Первомай! На всех близстоящих столбах висели громкоговорители и сейчас кто-то, наверное, их местный Игорь Кирилов, радостно и пафосно что-то вещал. Перед сценой еще два ряда местных стражей порядка, тщательно охраняющих тех, кто в президиуме, от пришедших на митинг. И вот диктор как-то по-особенному заголосил, и в конце фразы майор уловил – «Фидель Кастрооооо!!!»