Слово редактора

Понятие «стороны света» охватывает не только географические координаты, но и культурные, философские и символические аспекты.

В самом простом понимании стороны света – это четыре основных направления: север, юг, восток и запад. Но значение этих терминов выходит далеко за рамки географии и наполнено глубоким символическим подтекстом. В разных культурах они ассоциируются с элементами, сезонами и жизненными циклами. Например, Восток часто связывается с началом, новыми возможностями и пробуждением природы, со стремлением к знаниям и духовному просветлению. Запад, напротив, символизирует завершение и уход, ассоциируясь с закатом, указывает на необходимость подведения итогов определённых жизненных этапов. Север может быть связан с холодом, стабильностью и мудростью, символизировать внутреннюю силу и стойкость, тогда как Юг часто воспринимается как символ тепла, роста и изобилия, эмоциональной открытости.

Стороны света становятся ориентирами нашего внутреннего мира, определяя поиск гармонии в сложном многообразии жизни.

Но Свет можно поделить и по-другому: на тёмную и светлую стороны. Эти понятия прекрасно подходят для описания противоположных аспектов человеческой натуры, жизни и даже философских концепций. Это две стороны одной медали – зло и добро, вечно сменяющие друг друга, дополняющие друг друга, в неразрывном союзе, как две крепко сжатые ладони.

В искусстве и литературе светлая сторона символизирует надежду, новые начинания и духовное просветление. Она вдохновляет на добрые дела, творческое самовыражение и путь самосовершенствования. В психологическом контексте светлая сторона представляет собой осознанность и принятие себя. Это стремление к развитию своих положительных качеств и преодолению внутренних конфликтов.

Тёмная сторона, напротив, связана с негативными аспектами человеческой природы: здесь прячутся страхи, агрессия, зависть и тайные желания, которые не стоит высказывать вслух. Тьма – это подавленные эмоции или неразрешённые проблемы. Она порождает внутренний конфликт, но остается важной частью личного опыта. Принятие своей тёмной стороны ведет к глубокому самоанализу и пониманию своих истинных мотивов.

Мифология и религия не прошли мимо: тёмная сторона здесь – символ испытания, искушения, столкновения с собственными демонами.

Светлая и тёмная стороны не существуют отдельно друг от друга; они взаимосвязаны, взаимопроникающи. Понимание собственной тьмы дает осознание света. Например, признание своих страхов или слабостей помогает человеку стать более сострадательным и понимающим.

В культуре носителями света и тьмы выступают архетипы. Борьба добра и зла становится центральной темой многих произведений искусства, подчеркивая важность баланса между двумя сторонами.

А можно еще поиграть со сторонами Света. Если есть эта сторона, то должна быть и та. Потустороннее – то, что находится за пределами обычного, физического мира: мистические, сверхъестественные или духовные явления. Потустороннее зачастую становится связующим звеном между Светом и Тьмой.

Стороны света, светлая и тёмная стороны, а также потустороннее создают сложную сеть взаимосвязей, отражая как географические, так и философские идеи о мире и человеческом существовании.

Игорь Гагин
КАК Я СТАЛ МАКЕНОЙ

Лето 1974 года. Аэропорт города Брянска. Группа отъезжающих, а в ней я с родителями, движется от небольшого аэровокзала к стоящему неподалеку маленькому Як-40. Я представлял себе внушительных размеров лайнер, подъезжающую к овальной двери машину-трап. Но всего этого не было. Пузатый коренастый самолетик, вход в него через хвост. Здесь же, в заднем отделении, свалены чемоданы, затем миниатюрный салон и тесные даже для меня, 14-летнего пацана, кресла.

Но все равно было радостно и волнительно одновременно. Радостно, потому что я впервые в жизни увижу море. Родители мои тоже еще ни разу не бывали в Крыму. Наша первая совместная поездка так далеко от дома. К бабушке в Рязань, или к дяде Коле в Москву – не считается. Поздно вечером сел в поезд, рано утром, даже выспаться не успел, уже на месте. Шесть часов в пути, а вот Крым – это нечто совсем другое.

В то же время было очень страшно. Максимум через двадцать минут я впервые в жизни поднимусь в небо. Мама жутко трусила, хотя старалась это не показывать. Батя с трудом уговорил ее лететь на самолете. В поезде трястись больше суток. Но она готова была трястись хоть трое, зато надежней и привычней. Кемаришь себе под монотонный перестук колес, беседуешь с соседями, смотришь в окошко. Дешево, зато сердито, как говаривал мой друг Сашка Караваев. Каким-то образом батя маму все-таки уломал. «Два часа, и мы на месте», – урезонивал он довольно долго. Но самое главное – экономия времени. Военным, если они во время отпуска собирались куда-то ехать, давалось дополнительное время на дорогу, и батя мог выиграть целых три дня к отпуску.

Наш маленький «Як» летел в Симферополь с двумя дозаправками: в Харькове и Одессе. За счет этого время в пути увеличивалось чуть ли не до четырех часов, но это такая мелочь.

Самый волнующий момент – когда самолет выруливает на взлетку, замирает на мгновение, а рев двигателей все громче и громче. И вот покатились, все быстрее и быстрее. Отрыв от земли почти не чувствуется. Почему-то домики внизу становятся как игрушечные, малюсенькие машинки снуют по автостраде – мы летим. Подрагивая, самолет набирает высоту. Мама вжимается в кресло, глаза закрыты, папа что-то рассказывает, как будто тысячу раз летал на самолетах. Но видно: сам волнуется. В первый раз всегда так. Возможно, не в первый, тоже.

Начинает нещадно закладывать уши. Красивая девушка разносит на подносе сосательные конфетки, типа барбарисок. Усиленно сосу, сглатывая сладкую слюну, становится заметно легче. И вдруг, как по волшебству, заканчивается тряска, уши отпускает, двигатели гудят ровно и монотонно. Смотрю в иллюминатор, и дух захватывает: под крылом – облака, будто снежное поле, но настолько белое, что в глазах рябит. В разрывах, неимоверно далеко – квадратики полей, словно разноцветные лоскуты, сшитые между собой. Чувство восторга неописуемое, но до того момента, когда начинаем снижаться. Опять начинается тряска, закладывает уши, подкрылки дрожат, будто собираются отвалиться, и вновь возвращается страх. И так до самой посадки.

В Симферополе не задерживались. Сразу на автовокзал и ближайшим рейсом до Алушты. Прибыли в этот приморский город уже в темноте. Теплый воздух, стрекотание цикад, толпы гуляющих, со всех сторон доносится музыка, шашлычные запахи заставляют судорожно сжиматься желудок. Ходим по гостиницам, разыскивая место для ночевки, но тщетно. Увидев наши чемоданы, навстречу бежит лысоватый мужик южного типа, то ли армянин, то ли грузин, улыбка до ушей, и к отцу.

– Место ищешь, дорогой? Задешево устрою.

– Нам только на ночь, – говорит батя.

– Хоть на три! Рубль с человека и спи сладко.

Выбирать не приходится, поэтому идем за ним. По дороге заманивает еще троих отдыхающих, бродящих в поисках ночлега. В обширной комнате койка на койке, народ все прибывает и прибывает. Хозяин бегает между лежаками и, используя доходчивый жест, требует расплатиться за ночевку.

– Гроши, товарищи, гроши!

Многие из наших случайных соседей живут здесь, оказывается, уже несколько ночей. Вечером приходят, одаривают рублем хозяина, ночуют под храп и причмокивание «отдыхающих», и на весь день, с раннего утра, уходят на пляж. Народ надолго не задерживается, потому что много транзитников, типа нас. Пустых мест не бывает. Я попытался прикинуть, сколько же этот ушлый гражданин может заработать за неделю и не стал заморачиваться: нам и не снилось.

Утром садимся на автобус в Судак. Все места заняты, мы в самом конце «ЛиАЗа». Он медленно ползет в гору, трясясь по серпантину. С левой стороны крутой обрыв, с правой – скала. Повороты настолько круты, что корма автобуса чуть ли не зависает над пропастью. Смотрю вниз с ужасом. Если свалиться, костей не соберешь, это точно. Батя усиленно вытирает платочком взмокший лоб, мамка сидит с закрытыми глазами. Столько напастей за одни сутки, жуть.

Доехали. Выскакиваю из автобуса вслед за родителями, а они уже с какой-то теткой беседуют, словно та их встречала.

– А я только что своих постояльцев проводила. Думаю, дай подожду автобус, вдруг кто едет, а тут как раз вы. Считайте, вам повезло. Сейчас в Судаке квартиру снять совершенно невозможно. Самый сезон.

Пока шли к ее затерявшемуся в палисаднике за забором дому, трещала без умолку. Улица прямая, светлая, с двух сторон частные владения. Отворила калитку, пропустила нас, и вот уже над головой висят виноградные гроздья. Будто в рай попал. Гроздья тугие, налитые, но еще зеленые. Дозреют где-то к середине сентября, так что попробовать не получится.

Комнатка небольшая, но уютная, беленькая. Стол, кровать, диван, на подоконниках цветочки. Я сразу уселся на койку, как бы забивая место.

– Ну что, соколики, устраивает? – и, не дождавшись ответа, – если устраивает, десять рубликов сутки. Беру по-божески. Сколько собираетесь отдыхать?

– Ну, – батя прикидывает, – дней десять, думаю.

– Тогда с вас сотенка.

Пока он отслюнявливает красные десятирублевки, изучаю через окно довольно большой, засаженный фруктовыми деревьями, двор. В центре обширная, увитая плющом, беседка. Снует какой-то народ. По-видимому, не мы одни здесь снимаем закуток. Хозяйка удалилась, а мама сразу набрасывается на отца.

– Больно круто берет! Ты бы хоть поторговался для приличия.

– Слушай, не зуди! –батя отмахивается от нее, как от мухи. – Где сейчас жилье искать? Думаешь, что-то дешевле отыщется? Если только где-нибудь в сарае.

– Светка приедет, может, поможет. Надо сейчас пойти на почту, телеграмму Хаяровым отстучать с адресом.

Хаяровы – мамина родная сестра тетя Света и ее муж, дядя Леша – жили где-то не очень далеко от Судака, в местечке под названием Кызылташ. Там стояла войсковая часть, в которой служил дядя Леша и куда, само собой, просто так не попасть. У них сын, мой двоюродный брат Игорь, ему тогда было около двенадцати лет, и годовалая дочка Наташа, самая младшая из моих двоюродных сестренок.

Прихватив с собой все необходимое, выдвигаемся по направлению к морю.

– Не заблудитесь, – уверила нас хозяйка, –здесь все улицы, так или иначе, выходят к морю.

Улочка прямая, без извилин, изредка пересекаемая перпендикулярными проулками. Сперва шли частные постройки, потом потянулись ряды магазинчиков, забегаловок общепита. Справа нарисовалось здание классического стиля с колоннами. «Не иначе как киношка», – подумал я. И точно, кинотеатр «Чайка». У входа какие-то афиши, но я не обратил на них внимания, пока было не до них, но для себя отметил: в кино схожу непременно.

Улица выходит на небольшую площадь, в которой радиально смыкается ряд таких же улочек. Здесь и почта, и сберкасса, и много всего другого. Мама пошла давать телеграмму, а батя, облизнувшись, отдав мне приказ: «Стой здесь и никуда не уходи», – поспешил к скоплению мужиков, толпящихся вокруг красных и синих будок. Я сперва наивно подумал, что это автоматы с газированной водой. Таковые, конечно, имелись, но в большинстве своем, здесь можно было без труда и очередей, отведать холодного пива (двадцать пять копеек удовольствие) и сухого вина. Вот так вот запросто, бросаешь в монетоприемник тридцать копеек, и тебе наливают в стакан: хочешь красного – одни автоматы, хочешь белого – другие. Я был потрясен! И вроде пьяных совсем не видно. Треплющихся и гогочущих мужиков много, а пьяных нет. Естественно, напиваться по такой жаре – самоубийство! А вот жажду утолить, пропустив стаканчик-второй «Крымского», совсем другое дело.

Я нетерпеливо жду: когда же родители покончат со своими делами, и мы пойдем к морю. Вот оно, рядом совсем, синее-синее, до пляжа, вдоль которого протянулась асфальтированная набережная, рукой подать. По ней, туда-сюда, принимая на ходу солнечные ванны, чинно шествуют женщины в купальниках. Прогуливающихся мужчин практически нет. Все они скучились у автоматов и принимают ванны здесь, весело и непринужденно.

Из дверей почты выходит мама и, покрутив головой, спрашивает:

– А Гагин где? – и, увидев отца, спешащего к нам с довольным выражением на лице, добавляет, – понятно!

Идем на набережную, она бесконечно далеко тянется в обе стороны. Пляж, раскинувшийся на сотни метров вдоль морской кромки, битком набит разнокалиберным людом. Такого количества почти голых тел я в жизни не видал. Здесь и совершенно откровенные купальные костюмы, прикрывающие исключительно интимные места, и скромнее, с минимальным обзором поверхности тела. Первые в основном у дамочек до тридцати, вторые у тех, кто постарше. Надо же целлюлит прятать.

Судакская бухта с левой стороны прикрыта мысом Алчак, с правой – горой Дженевез-Кая. На ее вершине – величественные развалины Генуэзской крепости, построенной в XIV веке на месте находившихся здесь ранее хазарских и византийских укреплений. Это нам потом расскажут, когда мы поднимемся на останки Дозорной или, как ее назвали по одной легенде, Девичьей башни. Эта легенда произвела на меня такое сильное впечатление, что много лет спустя я написал драму о трагической любви и девушке, которая во имя ее бросилась с вершины башни и разбилась о прибрежные камни. Очень печальная история в духе Шекспира…

Мы двинулись по набережной в сторону крепости, и, чем ближе подходили, тем величественнее становилась цитадель. Наконец решили «приземлиться»: идти дальше не было никакого смысла – народа меньше не становилось. Между людских тел нашли небольшое свободное пространство, расстелили одеяло. Волны, гулко перекатывая мелкие камни, лениво набегали на берег.

Я от нетерпения аж трясся, так хотелось скорее окунуться в морскую воду. Нырок получился под волну, и я, естественно, хлебанул, впервые попробовав на вкус морскую воду. Откашлявшись, нырнул снова, открыв под водой глаза.

Вода взбаламучена, но видимость хорошая. Плавно бултыхаются водоросли, между ними снуют рыбки разных оттенков и, самое любопытное, они ничего не боятся. Кажется, протяни руку и поймаешь, но, сколько не пытался – бесполезно. Тут нужны сачок и маска, а этих атрибутов у меня нет. Весь подводный пейзаж портят бесчисленные человеческие ноги. —Их больше, чем рыбок: полные круглые – женские и худые волосатые – мужские. Снуют во все стороны, баламутят воду. Нырнув еще несколько раз, вылезаю на берег.

– Ну, как? – спрашивает батя. Он в солнцезащитных очках, исподтишка оглядывает загорающих стоя девиц. Их довольно много, от пятнадцати и старше, и есть на что глаз положить. Матушка лежит на животе, уткнувшись в книгу. Она всегда читала, когда выпадала свободная минутка, а здесь, на отдыхе, сам Бог велел.

– Великолепно! Сейчас еще пойду.

– Ты особо не ныряй, –папа говорит тихо, сквозь зубы.

– Это почему же?