– А-а-а, а то уж я подумал, что ты заболел. Спасибо, конечно, но, может, всё-таки вернёмся к прозе? А то у меня окончательно онемеют щёки, и я не смогу есть твои хвалёные суши. А ещё послушай: от стыда у Груши покраснели уши, пожалей ты уши смеющегося Груши.

Ясень захохотал в голос, чем очень напугал горстку пожилых японских туристов, имевших несчастье грузиться в автобус по соседству с разбушевавшимся стихотворцем. Низкорослые пенсионеры втянули головы в плечики и с ужасом смотрели на русского богатыря, громогласного и весёлого. Друзья с горем пополам погрузились-таки в машину, смеясь и рыдая от хохота попеременно, и отправились праздновать приезд долгожданного Груши. Суши и прочие японские изыски пошли на ура. Про саке Ясень упомянул лишь ради красного словца, пить излишне горячительные напитки в их компании было не принято. В конце праздничного ужина, вполне соответствующего последним гастрономическим веяниям, Олег ностальгически поинтересовался:

– Ребят, а как там наша пельменная?

«Своей» они называли небольшую забегаловку неподалёку от института. Там кормили недорого и при этом очень даже съедобно. Они всей толпой особенно любили здоровущие, кособокие, не очень привлекательные внешне, но невероятно вкусные пельмени, поэтому и кафешку величали «пельменной», хотя на самом деле она называлась забавно, но не всем понятно. Впервые увидев её, Олег, оторопев от полёта креативной мысли рестораторов, вслух озвучил название:

– «Морильня червячков»… Это что ж означает? Мы, посетители, надо полагать, червячки. И местная еда нас заморит. В смысле, уморит… Надо ж было так выпендриться. Пойдёмте отсюда подобру-поздорову.

– Это всего лишь означает, что здесь можно заморить червячка, – посмеялся над версией друга сообразительный Павел, – пойдём, заморим?

– И правда, рискнуть, что ли?

Они зашли и больше за все годы учёбы «Морильню» ни на что не променяли. И Олег в сытой и спокойной Германии чаще всего вспоминал именно о тех благословенных временах, когда они после пар бежали в «свою» пельменную и лопали пельмени в самых разных видах и в огромных количествах.

– Представляешь, цела пока! Сами удивляемся!

– Да вы что? И название не поменяли?

– Не-а!

– А поехали туда?

– Что, соскучился по нормальной пище на неметчине? – посочувствовал Ясень. – Поехали, бедолага! Хотя я тебе скажу, Олеж, что жена Пашки, наша Злата, пельмени лепит такие, что я уже давно готов у них в Никольском поселиться окончательно и бесповоротно. Останавливает только нежелание стать приживалом.

– Да ты что?! Пельмени лепит? Сама? В наше время?

Павел гордо кивнул, а Ясень, обожавший Злату, расцвёл:

– Ты не представляешь, что это за пельмени! У Златы дед с Алтая и бабушка из Сибири, так она и научилась. Так что, если будет тебя спрашивать, чем тебя угостить, проси пельмени! Не ошибёшься…

Потом они поехали в «Морильню», после по другим местам боевой славы и наконец, под вечер уже, добрались до Никольского, где жили Рябинины. У Олега родственников в Москве не осталось. Отец умер, ещё когда они учились в институте, а маму он перевёз к себе в Германию, как только устроился там и немного обжился. Сейчас она с ним не приехала, отправилась в Англию, к своей школьной подруге, перебравшейся туда. Квартиру они сдавали. Скромный Грушин порывался остановиться в гостинице, но друзья так протестовали, что коллегиально решили всё-таки, что в Никольском дорогому гостю из Германии будет гораздо лучше.

Вечером, проводив Ясеня, отправившегося домой, Павел и Олег долго сидели на огромной веранде, пили чай с мятой и разговаривали. Когда Злата ушла спать, деликатно оставив друзей одних, Олег грустно посмотрел ей вслед и спросил:

– Как там наша Берёзка?

– Неплохо, Олеж, – в тон ему вздохнул Павел.

– Замуж не вышла? – ещё больше погрустнел Грушин.

– Нет. И вроде бы не собирается.

– До сих пор одна?

– Подкатывает к ней тут «товарисч». – Павел неодобрительно покачал головой. – Мне кажется, что у них даже что-то есть. Но я больше чем уверен, что это всё очередной проходной вариант.

– Почему ты так думаешь?

Павел помолчал, грея руки об огромную чашку, которую ему привёз из Питера Ясень. На чашке была нарисована русалка. Изящная и длиннохвостая, она сидела на камне и смотрела в море. Непонятно было, какое отношение андерсеновская героиня, символ Дании в целом и Копенгагена в частности, имеет к северной российской столице. Но больше этой загадки Павла интриговала внешность хвостатой девушки, изображённой на чашке. Сам он этого не заметил, а вот Злата моментально обнаружила и показала ему: русалочка была невероятно похожа на Ольгу Березину.

– Потому что она до сих пор любит Ясеня.

– Спустя девять лет?! Да не может быть! – Не согласился Грушин.

– Поверь мне. Вернее, даже не только и не столько мне, сколько Злате. Она всё-таки человек со стороны, у неё глаз незамыленный. И вот она мне после первого же разговора с Ольгой по телефону заявила, что Берёзка наша мужа своего бывшего до сих пор любит, хотя ни на что уже не надеется. А я в этих вопросах Злате ой как доверяю. У неё чутьё фантастическое.

Олег задумчиво покрутил в длинных пальцах сигарету и сунул обратно в пачку.

– Даже так? Жалко мне их обоих, – помолчав, показал мятую, истерзанную пачку. – Вот, бросаю курить.

– Ты же знаешь, что я скажу: давно пора. Сколько мы с Ясенем с тобой боролись? А ты всё не поддавался.

– Ну, это вы спортсмены у нас и с детства привыкли вести здоровый образ жизни. А я к этому только-только прихожу. Только тяжело отвыкать. Вот хочу заодно, раз уж приехал, сгонять в Каширу. Там, говорят, есть тётечка, которая очень неплохо помогает курильщикам.

Павел вздёрнул правую бровь:

– Олеж, ты что? Откуда ты этот бред взял? Ты что, в это веришь? Может, ты ещё и Кашпировского с Чумаком смотрел?

– Павлунь, я ни во что такое не верю. Я реалист. Но маме моей про эту тётку сообщила старая подруга. Вот матушка и загорелась идеей отправить меня к ней. Отбрыкиваться бесполезно. Ты же помнишь мою маму. Если не съезжу добровольно-принудительно, то через пару дней она бросит и подругу, и Англию, а сама примчится спасать своего непутёвого неслуха сына, то есть меня. Проще сгонять в Каширу и отчитаться о проделанной работе.

А Кашпировского с Чумаком, кстати, я не смотрел, но периодически меня бабушки шантажом вынуждали попить заряженную воду.

– Чем шантажировали-то? – засмеялся Павел, помнивший обеих бабуль Олега.

– Своей преждевременной смертью от инфаркта, инсульта, оторвавшегося тромба и прочих гадостей одновременно.

В Каширу избавляться от пагубного пристрастия к никотину Олег отправился в одиночестве. В тот день и Павел, и Сергей были очень заняты и компанию ему составить не могли. Ясень выдал другу машину своей сестры Веры, маленькую «Ауди» А4. На ней Грушин и отправился за сто километров от Москвы, на высокий берег Оки.

Съездил он благополучно, вернулся окрылённым, устроил показательное сожжение полупустой пачки сигарет в камине дома Рябининых и, довольный, отправился спать. В последующие дни к сигаретам не притрагивался, зато исправно пил по часам какие-то настои трав, выданных ему каширской бабулькой. При этом от воздуха ли Отчизны, в смысле, дыма Отечества, от возможности ли хорошенько выспаться или по какой другой причине, но выглядел он день ото дня всё лучше и лучше. Друзья только диву давались, видя такие перемены. Ясень, склонный к добровольному возложению на себя обязанностей свахи, всплёскивал руками и задумчиво тянул:

– Хорош жаних… Такому бы жаниху да невесту получше… Хочешь, мы тебя женим?

Олег на это загадочно улыбался и молчал.

– Что молчишь? – не выдерживал деятельный Ясень. – Не хочешь? Или у тебя там, в твоём Ингольштадте, уже какая-нибудь фройляйн завелась? Брось её немедленно! Не дури! Она ж тебя угробит! Или ты её. Не зря же говорят: что русскому хорошо, то немцу смерть. Но учти, наоборот тоже действует. Фройляйн хороша для «фрицев». Для нас она решительно не подходит. А ты мне дорог как память о давно прошедшей юности. Я не хочу тебя терять!

– Я не-е хочу-у тебя-а теряя-а-а-ать! Ты мне-е ка-а-ак па-а-амять очень до-о-орог! – во всю глотку пропел Павел, присутствовавший при разговоре. – Олеж, не слушай ты нашего заслуженного сваха. Любви все нации покорны! Полюбил немку, так мы её примем, как родную. И тоже полюбим.

– Не-е-е! Я её любить отказываюсь. Вы как хотите, но во мне генетическая память говорит. Да что я несу? Не говорит, а вопиет, надрывается, сердешная. Я немцев, конечно, ни в чём не виню, понимаю, что всё дела давно минувших дней. Но как только слышу немецкую речь, то за себя перестаю отвечать. Во мне сразу просыпается один дед-танкист, другой дед – белорусский партизан, бабушка-медсестра и вторая бабушка – «ночная ведьма». И всё. Ничего не могу с собой поделать. Сразу тянет пускать под откос поезда и идти в атаку. В крайнем случае, бомбить вражеские аэродромы. Так что в целях безопасности поездов и аэродромов требую только нашу, отечественную невесту!

Слушая споры, Олег только благодушно улыбался и молчал. Но накануне праздника, который решили в его честь устроить Рябинины, подошёл к Злате, подсчитывающей, сколько будет народу, и сообщил:

– Ко мне ещё девушка приедет. Ты не против?

– Что ты, Олежек?! Конечно, нет! – заулыбалась довольная Злата, которой, после того как они с Павлом нашли друг друга, всё время хотелось кого-нибудь знакомить и женить. Павел её за это журил и даже называл свахой и сестрой-близняшкой Ясеня, но она только ласково отмахивалась и твердила:

– Мне плохо оттого, что не все счастливы, как я. Были бы все взаимно влюблены, мир стал бы идеальным.

Поскольку первые две недели дружно решили дать Олегу возможность отдохнуть и расслабиться, грандиозный праздник в честь приезда друга, четыре года не бывшего на родине, запланировали на субботу второй недели пребывания Грушина на родине.

В назначенный день с обеда начали съезжаться гости. Пригласили почти всю их институтскую группу, нескольких школьных друзей Олега и пару подружек Златы. Олю Березину не позвали, хотя несчастная Злата буквально вся извелась, думая, как бы и Олю пригласить, и Ясеня не расстроить. Но деликатный Олег сказал, что он с Берёзкой может встретиться и на нейтральной территории. На том и порешили.

Ясень же, не знавший о страданиях Златы, был счастлив, узнав, что Олег пригласил какую-то девушку. Но только ровно до того момента, когда девушку эту увидел.

Грушин встречал свою гостью на станции в Никольском. Нетерпеливый Ясень извёлся у окна, поджидая Олега и его таинственную подругу. И, как всегда это бывает, именно в тот момент, когда они появились на дорожке, ведущей к дому, отвлёкся. Поэтому увидел друга и гостью уже на пороге. Увидел и даже крякнул от изумления.

Девушка, хотя девушкой её можно было назвать с большой натяжкой, была довольно высока, выше Олега на полголовы, широка в кости и немолода. «Молодая была уже не молода», вспомнилось Ясеню. Видимо, что-то подобное вспомнилось и Злате с Павлом, потому что при виде гостьи возникла небольшая пауза. Но Сергей, справившись с собой, на правах друга хозяев дома попытался изобразить радушие и кинулся встречать вошедших.

– Здравствуйте, здравствуйте! Проходите, пожалуйста! Олежек, познакомь нас скорее!

Грушин, который почему-то чувствовал себя явно скованно, встрепенулся и представил:

– Анжелика, это мои любимые друзья: Павел и Злата Рябинины, у них мы сейчас в гостях, и Сергей Ясенев. Ребята, это…

– Анжелика Криволапова, – перебило его прелестное создание низким грудным голосом, совершенно не подходившим к довольно простецкой внешности, и хохотнуло, прижав Олега к себе, – подруга сердца вашего друга.

– Очень приятно, – чуть заметно улыбнулась Злата и ущипнула за бок Ясеня. Тот хрюкнул, мотнул головой, но сдержался и больше ничего не сказал.

– Проходите, пожалуйста, в гостиную, – отмер Павел, стоявший до этого соляным столпом.

Изумление его объяснялось тем, что никого более неподходящего стройному, невысокому, рафинированному Олегу Грушину и представить было невозможно. Причём неподходящего и внешне, и, судя по всему, по уровню культуры и воспитания. В их институтской компании Олег, внук академика Грушина, был самым эрудированным и начитанным. И даже на фоне невероятно головастого Ясеня, блиставшего по всем предметам, Оли Берёзки, которая окончила музыкальную школу и играла на фортепиано и флейте, и самого Рябинина, умницы, заядлого театрала, обожавшего классику, Грушин выделялся какой-то несовременной энциклопедичностью знаний.

«Может, она человек хороший», – подумал Павел и решил подождать развития событий.

Оно, то есть развитие событий, ждать себя не заставило. Вместе с хозяевами в гостиной было восемнадцать человек. Злата пригласила всех к столу, гости, уставшие ждать припозднившуюся Анжелику Криволапову и виновника торжества, оживлённо заговорили и перешли в столовую. Олега усадили на почётное место, и начались расспросы.

Грушин уехал в Германию четыре года назад. Почта почтой, Интернет Интернетом, телефон телефоном, но теперь всем хотелось узнать о его житье-бытье поподробнее и вживую.

– Олеж, расскажи, ну, вот как ты там в первое время жил? – спросил их институтский приятель Игорь.

– Олегушка, – не дав раскрыть Грушину рта, перебила Анжелика, – лучше расскажи, какой у тебя там дом, что за машина?

Игорь чуть раздражённо дёрнул уголком рта, но промолчал. Олег смущённо помялся и начал:

– Дом хороший, большой. Машина… ну, «Ауди», конечно. Не новая, но мне очень нравится…

– Почему не новая? Денег нет? – Анжелика смотрела с недоумением.

– Деньги есть, – мягко улыбнулся Олег, – мне очень хорошо платят. Просто и не принято там, да и привык я к ней…

– Это неправильно, – снова высказалась гостья, – машина должна быть самой новой и дорогой.

– Почему? – искренне изумился Олег.

– Да! Почему?! – не выдержал Ясень.

– Потому что, – медленно, веско, с расстановкой произнесла Анжелика, – машина – лицо семьи. Вот когда мы поженимся, Олегушка, надо будет машину поменять.

– Когда вы поженитесь? – чуть не подавившись пирожком, вытаращил глаза Ясень.

– Именно, – отмахнулась от него девушка, – Олегочка, расскажи про дом!

– Олегочка, ну его, дом этот! Расскажи про работу! – Ясень явно внутренне уже рвал и метал, но воспитание не позволяло ему откровенно поставить на место даму, и он старательно делал вид, что шутит.

Злата обеспокоенно посмотрела на мужа и Сергея. Глаза обоих были подозрительно холодны.

– Анжелика, попробуйте вот эти закусочные пирожки! – преувеличенно весело вмешалась она. – Это по рецепту моей бабушки. Надеюсь, вам понравятся.

– Я уже пробовала, мне не понравились, я сладкие люблю… Ольгунчик, ну давай про дом.

– Какой у вас интересный, своеобразный вкус, – тихо, угрожающе тихо заметил Ясень, обожавший Злату и всё, что она готовит, – своеобразный вкус и не менее своеобразное воспитание. Вернее, полное их отсутствие.

Анжелика его не замечала. Она подалась к Олегу, обеими руками обвила его правую руку так, что он не мог ни куска отправить себе в рот, и томно смотрела на него.

– Слушай, эта бальзаковская красотка меня уже бесит, – пожаловался Злате Ясень.

– Она не бальзаковская, – шепнула та в ответ, – я тоже сначала подумала, что она старше Олега даже. Ан нет, это просто от неудачного и слишком яркого макияжа и полного неумения одеваться. А так ей лет двадцать пять – двадцать семь максимум.

– Да ты что? – искренне изумился Ясень.

– Ага. И она, кстати, вполне даже симпатичная, непонятно только, плохо воспитанная или мы ей мешаем охмурять Олега и поэтому она прёт напролом, как танк.

– Не, ну симпатичная – это ты загнула. Ведь натуральный крокодил в юбке.

– Это в тебе антипатия говорит. Ты присмотрись получше.

Действительно, у Анжелики были большие карие глаза, хорошая, хоть и несколько полноватая, фигура и красивые руки. Но в этих карих глазах так неприкрыто горел огонь алчности и желания хорошо выйти замуж, фигура так прижималась к Олегу, а руки так цеплялись за него, что всё вместе производило удручающее впечатление.

– Олеж, а как работа? Интересная? – вмешался Коля Осоргин, ещё один их однокурсник.

– Очень! – Оживился Грушин. – Ты не представляешь, как там всё организова…

– Мы всё представляем, Ольчик! Расскажи нам про дом!

– Дом хороший, Лика, большой. Нам с мамой даже слишком просторно в нём. Мама так красиво его обставила…

– Ну, мы всё переделаем под нас. Мамин вкус – это мамин. А вкус жены важнее. И я не Лика, а Анжелика, – проворковала гостья, страстно заглядывая Олегу в глаза. Для этого ей пришлось несколько скукожиться.

– Так и он не Ольчик, не Ольгунчик, не Олегочка и даже не Олегушка, – ласково, так ласково, что у Павла свело челюсти, улыбнулся Ясень, – он Олег. В крайнем случае Олежа. Но это только для своих.

Анжелика мазнула по нему невидящим взглядом и продолжила:

– Ты ведь отселишь маму, когда мы поженимся?

– Куда? – растерялся окончательно деморализованный Олег.

– Лучше всего в Россию. Чем дальше родственники, тем сильнее любовь.

– А давайте споём! – Коля Осоргин схватил гитару и, не дожидаясь согласия остальных, ударил по струнам. Злата благодарно посмотрела на него и длинно выдохнула. Все вразнобой, преувеличенно громко запели.

Ясень, воспользовавшись ситуацией, не без труда отцепил Анжелику от Олега и голосом искусителя шепнул ей:

– А вот Коля, ну, тот, который поёт, владеет сетью автомагазинов.

Девушка с интересом посмотрела на Колю, который, кстати, был давно и счастливо женат на их же однокурснице Ире Самойловой, сидевшей сейчас рядом с ним. Но об этом факте биографии владельца автомагазинов хитрый Ясень умолчал.

– Олигарх? – спросила она с придыханием.

– Ну, не так чтобы уж олигарх… Но вполне состоятельный человек… Нам всем до него далеко. Рекомендую.

И коварный Ясень, оставив Анжелику переваривать информацию, удалился на кухню. Там Сергей и присоединившийся к нему Павел устроили Олегу форменный допрос:

– Кто это?! Что это?! – шипел Ясень, зверски вращая глазами. – Ты что там, на неметчине, ополоумел совсем?

– Да, Олеж, ты откуда её взял? Она же думает только о том, как тебя на себе женить, переехать в твой большой дом, купить новую большую машину, желательно американскую, и отправить тётю Аню обратно в Россию.

– А потом она заведёт себе «фрица», обдерёт тебя как липку и будет жить припеваючи в твоём доме. Ты что, этого не понимаешь?

– Теперь понимаю, – Олег совсем приуныл, – я всё понимаю. Кто ж знал, что она такая? Мы когда с ней познакомились, она себя по-другому вела.

– Где вы с ней познакомились и как вела?

– Да в Кашире…

– Где?!

– В Кашире, когда я ездил бросать курить. Она тоже к этой бабульке пришла.

– Зачем? Венец безбрачия снимать?!

– Не знаю. А что такое венец безбрачия?

– Понятно. Потом объясню, про венец, в смысле. Пришла, сняла и на месте поймала лоха. То есть тебя. Что ты ей про себя рассказывал, наивный ты наш?

– Ну, про то, что живу в Германии, что работа хорошая…

– Всё ясно.

– Да нет, она славная девушка. Она совсем по-другому себя вела…

– Как?! Ну как она себя вела?

– Слушала так внимательно…

– Ага. Вот всё, что нам, мужикам, нужно. Она тебя на это и поймала. А заодно и много интересного про тебя узнала.