Рада, не слушая, добавила, что Тобольские еще и красивы до умопомрачения, особенно старшая. Варлам считал, что у нее скверная форма коленей и неправильный прикус, но с точки зрения готовности к операции Лилит и правда была безупречна.

– Вы точно всё проверили? – настаивала Паулина Тобольская, мать семейства, грозно навалившись на переговорный стол и цокая по нему острым ногтем.

Сестры сидели тут же, прижавшись друг к другу, одна поменьше, но в целом похожие, и не обращали ни на кого внимания. Они беззвучно двигали губами и складывали из пальцев фигуры, изредка посмеиваясь.

– Решительно всё, – пожал плечами Варлам, изрядно вымотавшийся под таким натиском. – Дело верное.

Как же так получилось?

Тик-тук-тук.

Скоро это кончится. Я знаю, скоро это кончится. Ты такой наивный, Варлам, с чего ты взял, что должно закончиться. У варанов вывалились глазки, как же они смотрят по сторонам. Варлам, ты придурок. Бестолочь. Глупая-глупая бестолочь. Водяные черви миксины – единственные на планете животные с двумя рядами зубов на языке. Надо ходить к одному портному, чтобы не было аллергии на нитки, тогда костюма не выйдет. А хочется новый. Красненький.

Тик-тук-тук.

Варлам попытался сесть, облокотившись о стол. В кабинете отопление работало на полную мощность, но он мерз. Дрожали руки и ноги, и Варлам покрепче обхватил колени, пытаясь согреться. Лес в его кабинете превратился в чащу, навалился и съел. Вараны ползали по стенам, а павлины без башки клевали зернышки. Не получалось. Как же может получиться, если нет башки?

Но с Тобольскими – вопиющий случай. Операция прошла успешно – и здесь, как обычно, Лилит почти сутки проходила с новой душой, а потом раз – и сожрало ее изнутри. Н.Ч. пояснил: чаще всего стремительное поглощение наступает сразу, но, бывает, задерживается, бывает, ведущая душа борется с отторжением донорской. Варламу казалось, что все это неубедительно. Семь случаев, теперь восемь. Какая может быть статистика? А Лилит почти сутки отходила, почти отыграла сольник, хотя нет, стремительное поглощение началось еще на первом произведении.

Варлам видел, как она умерла, – идеально подобранная душа, великолепная, дорогущая, просто пропала в теле скверной девчонки. Какое расточительство! Варламу стало больно, будто что-то внутри надломилось, хотя он все списал на спазмы желудка. Как же он так просчитался? У Варлама на практике случались аллергические реакции, но стремительное – никогда, и он был уверен, что с его талантом подобного не произойдет. Еще как!

Тобольские скандалили недолго, по бумагам Банк Душ оставался чист, они же сами всё подписали и о рисках знали тоже. Люди не боятся несчастий, пока они не случаются с ними. Им кажется, пока не коснулось, несчастий не существует: где угодно, но не рядом. А там раз-два – и конец.

Тик-тук-тук.

Папа защищал меня ото всех, кроме нее. Чем хуже ей становилось, тем реже она куда-то выходила. Мне было грустно, что ей плохо. Когда она превращалась в сумасшедшую, она много кричала, плакала и иногда не успевала добежать до туалета. Она была дома, и это было хорошо и страшно. Она могла лупануть, случайно, потому что ей было плохо. Все равно страшно. Здорово, что я уехал, когда она умерла. Папа без нее жить не хотел, и то, что он написывает мне, как малое дитя, тоже по-дурацки. Ему стоит застрелиться. Надо ему посоветовать. У бурундуков периодически отпадает хвост. Соседская девчонка держала бурундуков вместо крыс у себя в комнате. Поднимала этих ублюдков вверх за хвостик, а хвостик-то и отваливался. У нее один бурундук так голову разбил. А она любила забирать меня из школы, когда еще ориентировалась в пространстве. Покупала в пекарне засахаренные комочки «Зубоплюй» из теста, но «Жареного котика» себе не брала, она была по крысам. Она палкой отгоняла Адриана с его шайкой, даже когда он не гнался, он вообще-то никогда не гнался за школой. Но она брала палку и крутила вокруг себя, била воздух. Всех отгоняла. Она не разрешала меня обижать. Она сама могла, случайно. Не со зла. Когда била, потом всегда плакала. И я вместе с ней, потому что жалко ее было.

Тик-тук-тук.

Варлам еще несколько раз перепроверил. Крохотные кусочки бумаги прилипли к зубам и к нёбу, отдавали горечью. Ошибок быть не могло, но случилось же. В остальном Аукцион прошел блестяще. Кому есть дело до одного отторжения, когда здесь целый парад успешных пересадок. Только Варламу. Как-то же он облажался.

– Опять налажал, Варлам-Хер-Вам.

Адриан любил повторять это по поводу и без: когда у Варлама сваливались очки, когда ему рвали тетради, плевали в еду, когда, зацепившись за слово, торопливо рассказывал, что из всех морских млекопитающих кашалоты способны погружаться дальше всех – на глубину до двух километров. Неважно, лажа цеплялась к Варламу или он к ней, Адриан скалился и верещал на разные голоса:

– Варлам-Хер-Вам! Варлам-Хер-Вам!

Даже в тот день, когда Варлам случайно зашел в школьный туалет: три неровных дырки в полу на выступах, слоистая, как кочан капусты, стена, косые умывальники, курительная форточка. Надписи на главной, самой широкой стене туалета учительница Татьяна закрашивала темно-зеленой краской, но очень скоро стена вновь зарастала рисунками и матюками. Учительница Татьяна не злилась, закрашивала спокойно – дети же. Варлам заходил в туалет с опаской, постукивая, выжидая, но в тот день – дернуло, не подумал, залетел в туалет на всех скоростях, с ним играли в вышибалы, и Варлам торопился слинять от мяча, вот и залетел, и увидел.

– Варлам-Хер-Вам! – Адриан взвыл, спрыгнул с подоконника, но Влад грубо дернул его за шкиряк, впечатывая обратно в окно, и Адриан приложился затылком о стекло и выронил сигарету.

Варлам не рассказал из-за мерзотностей и потому, что Влад попросил. Законы в Кварталах были разные и по большей части зверские, но категория мерзотностей – жутко жестоко, Влад не заслуживал, Адриан заслуживал, правда, даже для него было слишком. Если посчитать, молчание перевешивало, и Варлам не рассказал, он чудила, но не стукач.

– Я тебя, мразь, как крысу выпотрошу!

Владу тогда пришлось крепко держать Адриана, хорошо, он был сильнее.

Варлам взял новый лист бумаги, и вараны с павлинами снова набежали, но он отодвинул их локтем.

варлам… вамрла… варал… ваал…

Тик-тук-тук.

Если вымарать имя, жизнь тоже вымарается, станет чистой, новой. Так работают души – по принципу замещения. Я вымарал маму, потому что она уже неживая. Я вымарал Адриана и Влада, чтобы они не могли коверкать мое имя, меня. Я вымарал всё и вставил варанам обратно глазки. Павлин так и будет – без башки, как голый.

Тик-тук-тук.

Уважаемый Н. Ч.,

сообщаю, что донор для Короля Кварталов подобран. По прибытии донора в Аукционный Дом я проведу все необходимые предварительные процедуры.

И все же послушайте! Вы решили подарить Адриану душу, и я смолчал. Не сразу, но смолчал. Вы распорядились провести операцию сразу после торгов, вместе с нашими почетными гостями, которые, между прочим, за такие почести нехило доплачивают. Но допускать Короля Кварталов на Аукцион в формате +1? Да и с кем, ради Прогресса! Вам лучше меня известно, что Даниил Краевский, он же Данте, – отщепенец и его присутствие может спровоцировать конфликт и бросить тень на нашу репутацию. Это вызовет недовольство Власти: и Совета, и Управленцев.

Я понимаю, Вы рассчитываете вывести отношения с Кварталами на новый уровень. Но отщепенец? У нас в А.Д. е?

Да и вообще, я убежден, что нельзя пускать квартальных псов в наш А. Д. Если Вы решили даровать им душу, давайте хотя бы не станем провоцировать общественность.

Иначе я откажусь работать! Решительно откажусь!

С уважением, Варлам Кисловский, глава Банка Душ

* 1 8 9 г.

^{ДЕНЬ АУКЦИОНА}

Все было почти готово. У Варлама дрожали руки. Ассистенты видели нервические подрагивания его кисти, когда он подписывал акт о завершении процедур по подготовке душ к пересадке. Му-ха-ха. Нетерпение сжимало внутренности, Варламу казалось, он не дотерпит до торгов – сойдет с ума окончательно. Большую часть времени он проводил в операционной, натирая и наглаживая Умницу-616, которая равнодушно принимала ухаживания. Варлам постоянно разговаривал с машиной, и ее молчание было для него участливым.

Рада требовала отчета по донорской душе для Короля Кварталов, но Влада все еще не было, хотя Варлам не сомневался: он придет. Люди боятся смерти, потому что она им непонятна. Варлам раньше тоже боялся: просыпался среди ночи от выстрелов, которых не было, думал о том, как много он тащит за собой маминого. Лекарства Варламу помогали. Он лишал себя энергии, безграничного энтузиазма и вдохновения, но под таблетками отступали галлюцинации, бред, нервные тики. Перед Аукционом Варлам подписывал Договор с болезнью и с мамой – на удачу. Пускай симптомы возвращались не полностью, он все равно горел изнутри: Варлам видел по своим глазам, по тому, как отзываются в нем слова и действия окружающих. Во ввалившихся щеках, набухших мешках под глазами он угадывал мамины черты. Позавчера Варлам перепутал вилку со скальпелем и непонятно, как не отрезал себе язык. Тик-тук-тук. А вот смерть его давно не пугала, страшнее было лишиться реальности, увязнуть в собственной голове. Чувства тоже порой по симптоматике напоминают сумасшествие, и люди могут забыть даже об инстинкте самосохранения. Н.Ч. считал это качество одной из ценнейших характеристик душ – чем искренней самопожертвование, тем на порядок качественней душа. Варлам не сомневался, что рано или поздно Влад появится.

Он еще в школе был добрее остальных. Но, как и все добряки, которых угораздило родиться в Кварталах, Влад изо всех сил это скрывал. Быть добрым в Кварталах неудобно, приходилось подстраиваться. Влад не лез в драки, но, если напрашивались, – бил от души. Они с Адрианом всегда ходили вместе: один – ужасно громкий и раскаленный, другой – спокойный и скучный. Если бы не Влад, Адриан наверняка успел бы забить Варлама до смерти.

Раз в неделю в школу привозили настоящее молоко, эту традицию соблюдали почти все Короли, потому что в школу и дети Свиты ходили. Варлам хватал свой пакетик и мчался в здание, забивался под лестницу на второй этаж. Как-то он несся так быстро, что на входе влетел во Влада, впечатался прямо ему в грудь. Пакетик лопнул, и молоко, такое же белое, как и кожа Влада, залило всю одежду. Влад тогда поморщился, зыркнул злобно, молча воткнул свой пакетик с молоком Варламу в руки и ушел. Варлам запомнил тот случай, и хотя с тех пор Влад еще не раз проехался по физиономии Варлама, все равно он остался добряком.

Варлам снова закончил работать последним. Он хотел провести в лаборатории ночь, но пришла Рада со своими записочками от Н.Ч.

иди домой.

Пришлось убраться. Ночь стояла прохладная, и Варлам передернул плечами, поглубже зарываясь в пиджак. Он надевал салатовый перед Аукционом. За Варламом давно никто не гонялся, но он всегда сначала мысленно прощупывал свой путь. Идти недалеко: вдоль набережной, свернуть налево через сквер, до стеклянной свечки. Водителя на днях Варлам послал к черту, и тот действительно убрался, пришлось ходить пешком. Варлам не помнил, когда в последний раз заправлял кровать или мыл посуду. В бутерброде, который он бросил на кухне, наверняка зародилась новая жизнь. На время подготовки к Аукциону Н. Ч. не присылал к Варламу домработницу, чтобы по его окончании оценить масштаб катастрофы. Возможно, они с Радой делали ставки.

Варлам досчитал до десяти, потом в обратном порядке и уже спустился вниз на две ступени, когда увидел Влада. Влад шел, воровато озираясь по сторонам, сильно натянув капюшон и по привычке огибая пятна света от фонарных столбов. Влад старался держаться в тени, но даже так он казался неприлично светлым. Варлам засмеялся.

Когда-то он каждый день крался по школьному двору, чтобы не нарваться на Адриана раньше времени. Каждый день. Сейчас Варлам впервые был по-настоящему на своей территории.

– Все-таки добряк, – пробубнил он себе под нос.

Варлам неторопливо спускался по лестнице (он вдруг распрямился и будто стал выше на несколько сантиметров, как всегда, когда чувствовал, что план удался), Влад ждал внизу.

– Долго разбирался с пропуском, – сказал Влад, не поднимая головы.

– Донорам ведь оформляют срочный?

Это правда. Стоило подать заявление на добровольную передачу души, как пропуск выписывался моментально. На особых условиях, ясное дело, но тем не менее.

– Ты думал, мне дадут сделать донорский пропуск? На ринге сразу бы Данте заложили.

– Держать он тебя будет, что ли? – Варлам осекся почти сразу. Кто знает этих квартальных: привязали бы, заперли, что хуже всего – донесли Королю, а тогда ничего не сработает. Нет, по-другому и правда никак. Варлам махнул рукой. – Поздно. Переночуешь у меня.

Прохожих почти не было. Только дежурный отряд ударников прошел мимо.

– Ждем трансляции! Ух, скоро начнется! – выкрикнул один из них, обернувшись.

Ударники (в темно-синих костюмах, с пластинами, которые подобно чешуе броненосца плотно прилегали к груди, спине, ляжкам, взбирались по хребту на затылок и закрывали маской часть лица и шею) обожали торги, и все знали Варлама в лицо. Влад ощутимо скукожился, и Варлам придержал его за локоть, чтобы не ломанулся куда не надо. Под ногами не чавкали окурки и харчки, машины шумели едва слышно, тарахтение байков не рвало уши, а самое главное – никакого топота маленьких крысиных лапок в стенах домов, никаких попискиваний по углам. На ночь большая часть горожан уезжала из центра, и Город ненадолго стихал.

– Не бывал в Городе?

– Это было давно. – Влад хмыкнул. – Зато ты вписался.

Повисла пауза, которую нарушали лишь их негромкие шаги. Варлам завернул к одной из высоток. Он не любил приходить домой, потому что в этом же здании жили Тобольские. Каждый раз, проходя мимо личного лифта Тобольских с голограммой их (еще полного) семейства, Варлам вспоминал, как тот промах чуть не свел его с ума. Столько работы – и впустую, образцовая донорская душа – на помойку.

– Почти-почти, – пробормотал Варлам себе под нос.

Они стояли в просторной парадной, и Влад водил мыском по мраморному полу, вырисовывая тонкие линии трещин на камне. Лампочки на висящих под потолком люстрах приглушили, и парадная увязла в мягком свете. Роботы-уборщики елозили щеточками, душно несло лилиями. Парадная смердела ими круглогодично с тех самых пор, как не стало старшей дочери Тобольских. Варлам не отводил взгляда от лифта, стоял как вкопанный. Голограмма откровенно его разглядывала, осуждала и порицала вслух – жужжание пробралось через ухо в голову.

замолчи. замолчи. замолчи.

Раздался короткий сигнал, и двери лифта разъехались. Варлам рванул внутрь, подальше от семейства Тобольских. Влад долго не решался зайти (он вряд ли когда-нибудь видел лифт), и Варламу пришлось нажать на кнопку удержания дверей. Привычный ритм подъема домой нарушился, и у Варлама запотело под мышками.

– Давай! Что ты встал!

Влад сначала с опаской просунулся внутрь наполовину. Обычный лифт. Самый обычный, с зеркальными стенками и экраном управления.

Варлам еще раз нажал на кнопку:

– Черт-черт! Шевелись, ебаный ты ишак!

Двери почти закрылись, но Варлам успел нажать на кнопку последний, третий раз, схватил Влада за рукав и втащил в лифт. Панель мигнула красным, и искусственный голос выдал:

– Варлам Кисловский, вам выписан штраф за нарушение запрета на обсценную лексику.

– Вот же блядство.

– Варлам Кисловский, вам выписан штраф за нарушение запрета на обсценную лексику.

Варлам стянул перчатки и прикоснулся вспотевшими ладонями к щекам.

– Ох, Прогресс, за что?

– Штраф за чё? – Влад мотал головой, пытаясь разобрать, кому принадлежит голос.

– За ругательства, Влад. В Городе запрещено ругаться.

На нужном этаже лифт, распознав лицо Варлама, выпустил их.

Квартира Варлама пыталась жить самостоятельно, но Варлам перед Аукционом не только бросал пить таблетки – еще он вырубал всех роботов-уборщиков и домашний монитор управления, задергивал плотные желтые шторы. Воздух скомкался, пованивало человеческой затхлостью, будто кто-то успел умереть и подгнить, и скисшим холодильником. Варлам перешагивал через разбросанные костюмы и шляпы, Влад пробирался следом.

– Да ты свинья…

– Этот хаос… – Варлам обвел руками всю комнату, а затем воткнул два указательных пальца в виски, – помогает поддерживать порядок здесь. А ты… – Варлам высвободил диван из-под завалов книг и бумаг, – располагайся вот тут. Решительно ни в чем себе не отказывай. Торги совсем скоро, мне надо отдохнуть. Решительно надо!

Варлам чертыхнулся и уже собрался закрыться в спальне, чтобы не видеть, не разглядывать белое лицо Влада, которое со временем все яснее обрастало цветами и образами прошлой жизни. У Варлама болело тело, он не мог разглядывать цветы на Владовом лице, у него же аллергия на пыльцу.

– Почему он умрет без души?

– Адриан тебе не сказал? – Варлам легко ему врал, а Влад легко ему верил: страх за близких делает людей глупее.

– Мы не общаемся.

– Вот как!

– Все бывает. Так что?

– Видишь ли, – уклончиво начал Варлам. Ему было немного жаль Влада, в районе солнечного сплетения даже что-то зашевелилось – стыд. Потом цветы на лице Влада, выстрелы-выстрелы-выстрелы, и все ушло. – Особый случай. Мы подобное не практикуем, но основатель Аукциона посчитал, что пересадка души Адриану пойдет на пользу отношениям с Кварталами. Мы сможем выйти на новый уровень.

– Намотать поводок покороче?

Варлам закатил глаза:

– После обследования выяснилось, что душа Адриана поражена. Такое происходит редко, но случается. Душа Адриану просто необходима, он прихлопнул предыдущего Короля как раз вовремя.

– Выглядит он паршиво. Я нашел его перед тем, как уехать. Хотел убедиться.

Это, конечно, было странно.

– Совместимость – дело сложное, я вспомнил про тебя. Вы ведь дружили.

– Заткнись, а?

– Скорее всего, ты идеально подходишь. Вот и все.

Белое лицо Влада размылось окончательно, оно казалось пустым.

– И я умру. – В этих словах не было надежды, они прозвучали глухо, тут же растворившись в затхлости комнаты.

– Да, Влад. Ты умрешь.

– Я понял.

– Ты не обязан это делать. – Варламу мучительно хотелось услышать правду, единственную правду, из-за которой один человек готов умереть ради другого.

– Я все решил.

Варлам раскачивал дверь в спальню. Тудум-тудум. Тик-тук-тук. Дверь поскрипывала, стыд опять бултыхнулся и затих. Влад был добряк. Пускай не в Кварталах, но доброта его сгубила. Варлам знал, что план сработает, и дело здесь не в одной доброте. У Варлама в носу сгустилась вонь школьного туалета, а в мыслях зазвенело странное многолетнее молчание, и он не удержался, спросил:

– Почему ты это делаешь для него?

Влад рассмеялся. Варлам озадаченно молчал. Он мог разобрать причины и следствия таких поступков, но вот почему Влад смеется так, будто ничего естественней в природе человека не существует, Варлам так и не понял. Он заскрипел зубами. Нет, в этом не было логики.

– А для чего еще нужны друзья?

– Друзья – не для этого.

Смех стих. То была не настоящая тишина – признание.

Ночью Варламу снились сны: сны приходили вне приема лекарств. Мамины волосы росли и путались, пытаясь придушить Варлама, и крысы жрали ее лицо. Они вгрызались в кожу, оставляя крохотные дырочки, из которых не сочилась кровь. Не переставая гремели выстрелы и распускались цветы, хотя цветы – это странно, раньше цветов не было. Тик-тук-тук.