Он перевернул ее на спину. Мамино лицо казалось мирным. После смерти мышцы человека расслабляются, Варлам давно ее такой не видел. Очки свалились на землю, мир вокруг расплылся – то ли от дальнозоркости, то ли от едких слез. Рано или поздно она должна была умереть. Болезнь медленно сжирала маму изнутри, а на нужные лекарства у них не хватало денег, чего там – таких лекарств в Кварталах вообще не водилось, да и от одних таблеток толку мало. Те, что папа изредка приносил, не помогали. Варлам рано начал готовиться к маминой смерти, но это должно было случиться не так. По-другому.

– Мне жаль. – Это был Данте. Варлам ничего не ответил, покачал головой. Он крепко сжимал мамину руку. Зашаркали ботинки по земле, голос Данте зазвучал чуть отдаленно: – Адриан, какого хрена?

– У нас есть распоряжение…

– Какое, блядь, распоряжение?

– В случае угрозы… – Адриан отвечал не мешкая, но Данте заткнул его, предупреждающе подняв руку.

– Какая угроза? Ты ебнулся? – Данте поднял с земли сумку, вывалившуюся книгу. Провел ладонью по обложке, кит на ней побелел. – Сын главного рефери?

Тогда Варлам поднял голову и кивнул, неловко напяливая запыленные очки. Данте открыл книгу и долго смотрел на подвертку. Это был взгляд, который уносится сквозь объект, обращается куда-то в прошлое. Данте вздохнул и положил книгу обратно в сумку.

– Разберитесь тут. Как положено.

Данте вручил сумку Варлама старшему охраннику, подошел к Адриану и ткнул пальцем ему в грудь:

– А с тобой поговорим, когда я вернусь. Ты еще за это получишь.

Варлам ждал, что Адриан на него бросится. Адриан хмурился, поджимал губы, но не двигался. Он даже не смотрел в сторону тела. Варлам тоже не смотрел, хотя чувствовал кровь у себя на пальцах.

Это должно было произойти по-другому.

^{Уважаемый Н. Ч.,}

от гостей много вопросов. Чем ближе Аукцион, тем больше волнения. Каждый раз как первый. Особенно наседают Тобольские, хотя их можно понять – кому хочется хоронить вторую дочь подряд.

Как просили, подготовили памятку. Надеюсь, публика успокоится. Высылаю вариант на подпись.

Я переписала начисто, но, может, стоит повлиять на Варлама? Он задолбал со своими злобными комментариями. Уже ни в какие ворота.

Рада Рымская

^{Памятка для потенциальных реципиентов душ}

Уважаемые потенциальные и текущие реципиенты, гости Аукциона и Банка Душ. Настоящим документом напоминаем о некоторых стандартных свойствах душ. Информация представлена в формате ответов на часто задаваемые вопросы.

Воздействуют ли привязанности / травмы / воспоминания донора на реципиентов?

Действительно, душа донора оказывает некоторое воздействие на реципиента. Однако перед пересадкой с душой проводятся соответствующие лабораторные работы, в ходе которых негативное воздействие души на реципиента сводится к минимуму.

В первые дни после пересадки могут наблюдаться следующие побочные эффекты: проявление фобий (которые ранее не наблюдались у реципиента), чувство тоски, ощущение нехватки кого-то/чего-то (при этом реципиент не обязательно осознает объект тоски), ощущение дежавю или непроизвольные флешбэки (нечеткие, размытые) – подобное явление называется «призрак донора».

Как бороться с побочными эффектами?

Побочные эффекты возникают в 70 % случаев. Показатель высок, так как проводимые лабораторные работы носят щадящий характер. Процедура может повлиять на полезные качества души, поэтому Банк Душ допускает такой процент возникновения побочных эффектов.

Тем не менее побочные эффекты в большинстве случаев проходят сами по себе в течение 3–4 дней. Это связано с тем, что ведущая душа абсорбирует пересаженную, полностью подчиняя ее организму реципиента. По этой причине после проведения операции дополнительное наблюдение не требуется.

Бывают ли исключения?

Существует вероятность (около 30 %), что ведущая душа не сможет самостоятельно абсорбировать пересаженную. Если по истечении 3–4 дней побочные эффекты у реципиента не исчезают, Банк Душ проводит соответствующие исследования, назначается медикаментозное лечение, которое обычно занимает не более 5 дней (с учетом реабилитации).

Напоминаем, что вероятность подобного исхода невелика, поскольку перед пересадкой Банк Душ проводит ряд тщательных исследований на совместимость.

По каким причинам ведущая душа может не абсорбировать пересаженную самостоятельно?

Как правило, так происходит в случае, если ведущая душа реципиента слишком чувствительна или слишком слаба, чтобы абсорбировать донорскую душу. Также причиной может оказаться несовместимость, но преобладает первый вариант.

Бывают ли совсем непоправимые случаи?

Да, бывают. Подобные ситуации редки (около 6 %), их относят к категории аллергических реакций. Аллергические реакции делятся на обычные и стремительное поглощение. За всю историю душ последний вид аллергической реакции встречался меньше десятка раз, поэтому вероятность проявления стремительного поглощения менее 1 %.

По всем прочим интересующим вас вопросам обращайтесь в информационный отдел Банка Душ.

Варлам Кисловский,

глава Банка Душ

* 1 8 9 г.

Варлам уехал из Кварталов вскоре после смерти мамы и больше не возвращался. Как и распорядился Данте, с похоронами всё уладили. Пришло много людей: в основном с ринга, Арсений и учительница Татьяна тоже заглянули, еще несколько человек от Свиты, даже хмурая Саша – смотрела на гроб (настоящий, дубовый) чуть виновато. Небольшая площадка перед крематорием была завалена цветами – живыми. Папа не плакал, только повторял без конца:

– Отмучилась, моя милая. Вот и отмучилась.

Когда гроб понесли в печь, стали расходиться. Данте довез Варлама с папой домой, зашел ненадолго, попил чая под желтыми занавесками – тем утром папа впервые расправил их сам.

– Я не знаю, как и благодарить… – мялся папа, пододвигая по чуть-чуть тарелку с парой печенек, к которым Данте так и не притронулся.

– Брось, не первый год знакомы, – отмахивался Данте. Он был сильно старше папы, но его лицо, подкормленное душами, оставалось приятно молодым. Данте все время оглаживал бороду и курил. – На самых важных похоронах в своей жизни я мало пригодился. Хоть так…

Потом Данте ушел, оставив под тарелкой с печеньем увесистый конверт.

Варлам с папой практически не разговаривали, без мамы дома все непривычно стихло. Через пару дней за Варламом опять прислали машину, и на этот раз пропуск ему дали бессрочный. Варлам собрал вещи (одежду, почти все книги – обязательно про белого кита, – вторую пару очков) и уехал. В спешке он снова забыл запереть входную дверь, но больше это не имело значения. Папа писал ему отчаянно много. Варлам отправлял деньги, на день рождения – настоящий торт из трех видов шоколада с открыткой, свиную вырезку или целую индейку по другим праздникам, но никогда не звал папу в Город и не приезжал сам, хотя читал его письма, до сих пор полные нежности, на которую папа, как Варламу казалось, всю жизнь был не способен. Он рассказывал, что уже не работает на ринге, слишком устал, но ему хватает, что следит за Аукционным Домом и очень гордится сыном, все болтал о чепухе, но никогда не упоминал маму. Варлам тоже старался о ней не думать. Иногда он целился в ассистента и ждал – тишины, глухого безмолвия. Но раздавался выстрел, хлопал у Варлама в голове, и он проваливался, постоянно, безнадежно, на дворцовую площадь, и мама теперь не шевелилась. Этих хлопков в черепной коробке хватало, чтобы они, щелкая, напоминали:

это моя вина.

Варлам не говорил с папой, потому что пытался перечеркнуть себя старого. И если Город не забудет ему квартального происхождения, сам Варлам мог это сделать.

Несколько лет прошло, а в Кварталах ему все так же душно и мерзко. Из-за вони канализации и мусорной гнили Варлам прижимал к лицу платок. Он не смотрел в окно, чтобы не видеть, как время потопталось по улицам. Здание его школы наполовину обвалилось, но там все еще бегала куча детей, дома́ еще немного скукожились. Один Дворец стоял все такой же – вылизанный, ощетинившийся гаргульями. Варлам закрыл глаза, когда они проезжали дворцовую площадь. Он не мог поверить, что Адриан больше не бегает среди охраны, что он стал Королем. Адриан отныне распоряжался Кварталами – каждым торговцем мясом и наркотой, каждой проституткой и единственной акушерской семьей Докторов, каждой еще не сдохшей крысой. Оставалось только гадать, как засранец завалил предыдущего Короля: Буч держался молодцом еще с их школьных лет. Правда, Варлама заботило не это. Адриана в роли Короля, живя в Городе, можно пережить, Адриана с пересаженной душой – ни в коем случае. Варлама поколачивало от одной мысли.

Извлечение души из тела донора – тонкая работа. Уникальная операция, которая помогала реципиенту буквально переродиться. Люди не просто жили дольше, их внешность менялась очень медленно, и каждая новая операция «освежала» весь организм. Новая душа позволяла реципиенту пережить заново эмоции, с которыми не довелось столкнуться донору. Пересадка душ открывала море возможностей для реципиентов. По мнению Варлама, души́ заслуживал далеко не каждый, и в последнюю очередь – Адриан. Варлам решительно не собирался в этом участвовать.

Напрямую ослушаться распоряжения Н.Ч. он не мог. Н.Ч. покровительствовал Варламу, но его благосклонность основывалась исключительно на выгодном сотрудничестве. Н.Ч. делал ставки на преданность, на благодарность – за то, что вызволил из паршивой жизни, подарил возможность быть нормальным. Тик-тук-тук. Варлам сжал кулаки, и кожаные перчатки сдавленно заскрипели. У него в любую погоду мерзли руки. Носки Варлам тоже носил исключительно с начесом. Сегодня – ярко-голубые. У контракта с Н.Ч. не было срока действия, да и Варлам не представлял себя за пределами лаборатории, вдали от Умницы-616. Его планшет периодически пищал и загорался: ассистенты каждые пять минут докладывали о состоянии машины. Наблюдали за Умницей-616 удаленно, разумеется. Тик-тук-тук. Все в порядке. Варлам старался дышать ровно, но его то и дело передергивало. Он ерзал по сиденью, потягиваясь, но все тело сводило судорогой.

я физически не могу здесь находиться.

Н.Ч. было плевать на то, какие у Варлама и Адриана личные счеты, хотя он прекрасно знал, что случилось в день собеседования на дворцовой площади. Но раньше Королям Кварталов ду́ши не давали. Считалось, квартальным не положено. Тик-тук-тук. У Варлама сохло во рту. Он причмокивал губами, пытаясь собрать слюну. До Адриана много Королей было – и гораздо больше тех, кто действительно заслуживал. Вернее, хоть как-то заслуживал душу. А Адриан…

из всех дворняг – самая сутулая псина. решительно невозможно.

– Останови на секунду. К обочине, тут… – Варлам торопливо выскочил из машины.

Ухающее в груди сердце перебило все прочие звуки. Он жадно задышал: нехватка кислорода оказалась сильнее брезгливости. Досчитал до десяти. Тик-тук-тук. Стихло. Мама тоже считала вслух, иногда выкрикивала. Они всё сильнее походили друг на друга, и Варлам не знал, когда жизнь снова развалится на хорошие и плохие дни, теперь – для него самого.

Он выглядел странно в своем атласном канареечном костюме. Если в Городе его считали просто экстравагантным, то в Кварталах Варлам автоматически превращался в бельмо на глазу. У местных вкусы были своеобразные. Паучиха, на попечении у Данте неприлично разбогатевшая, давно тронулась умом, но все ее модные изыски – корсеты из крысиных косточек, шляпы-вуали, бесконечные берцы всех цветов и размеров – страшно радовали местных. А Варлам был с ног до головы городским, его выдавали вылизанная гладкость и дорогие ткани.

У пекарни со «Жгучим котиком» очереди: одна дула на дымящиеся миски, вторая распихивала по сумкам булки и батоны, – но Варламу нужна была другая дверь, та, что справа. Брякнул звоночек, запах машинного масла вернул Варлама в прошлое. В те редкие моменты, когда ему казалось, что хорошие люди есть, что жизнь в Кварталах тоже есть.

На столе беспорядок: запчасти от байков, пустые пачки «Раковки», отрубленные пальцы, ошметки бананов, банки консервов, крысиная отрава. Варлам демонстративно подтолкнул поля такой же, как костюм, канареечной шляпы вверх и прокашлялся. Арсений сидел за стойкой и мусолил купюры. Его борода стала длиннее и белее. Арсений постарел, но годы его не сгрызли. Лицо оставалось жестким – на вид и на ощупь. Он считал деньги, бубнил-бубнил, и Варлам по этому бубнежу понял: только голос и остался прежним, трогательным. Арсений мельком глянул на Варлама, и его перекосило: так в Кварталах встречали городских.

– Чё надо, гоблин?

– Я принес кое-что. – Варлам достал из портфеля несколько книг и положил их на стол между отрубленными пальцами и консервами.

Блестящие яркие обложки, ровные корешки, чистая бумага. Если открыть – повеет свежей типографской краской. Книги были красивыми. Городскими. Арсений переводил взгляд с Варлама на книги, и его лицо постепенно разглаживалось, оно не стало мягче, но трогательнее – чуть-чуть.

– Варламчик… – Арсений хрюкнул, пережевывая его имя. – Варла-а-а-амчик.

– Варлам, ох Прогресс, просто Варлам. – Варлам кончиками пальцев касался разбросанных на столе предметов, сдвигая их в симметричные кучки, перекладывая одно к другому. – Так меня зовут.

– Смекнул… – Арсений свалил в кучу брови, хмурясь. – Сколько лет, сколько лет…

– Не так много, как хотелось бы, – вставил Варлам нетерпеливо, он отвык от растянутой неторопливости местной речи.

– Как тебя занесло сюды?

– Появились срочные дела. – Варлам наконец справился с кучками, не хватало одного пальца, чтобы вышло поровну, и одна консервная банка лишняя. Варлам провел рукой по столешнице, помесил в пальцах пыль и скривился.

– Деловой.

– Безусловно. Решительно так и есть. – Его снисходительный тон нагнетал напряжение: оно отскочило от хлама на столе и заискрилось.

Варлам пытался разглядеть связывающие их с Арсением нити, но они истончились, их не было видно, и привычные когда-то «беседы» больше не клеились. Арсений потер обложки книг, ощупал похрустывающие корешки и отодвинул их на край стола.

– Уезжай-ка, Варламчик. Тебе здесь делать нечего. – Арсений ткнул рукой уже в Варлама, не указывая на что-то конкретное, а обводя его целиком. – Еще и в таком прикиде.

Точно. Он стал абсолютно лишним, но слышать это от Арсения все равно больновато.

– Так и сделаю, так и сделаю. А подарок примите. Я вам должен.

– Ничего ты не должен, но спасибо. Отнесу в библиотеку, кто-нибудь да порадуется.

– Славно-славно, решительно славно, а мне пора, души не ждут! – Варлам рассмеялся, Арсений даже не улыбнулся. Этот укол отозвался еще хуже: над шутками Варлама и смеялся только Арсений, причем не показательно, а вполне себе искренне – подрагивая бородой и жмурясь до морщинок вокруг глаз. Нити не просто истончились – скорее, исчезли.

– Гадко это. – Голос Арсения поймал Варлама на выходе из мастерской, но тут же оборвался, Варлам и от этих пауз успел отвыкнуть, у него на них совсем не было времени. Местные не торопились жить, несмотря на то что в Кварталах «на жизнь» времени как раз маловато, вот они, видимо, и смаковали каждую минуту. – То, чем вы там занимаетесь.

– Ах, это. – Варлам покачал головой. – Арсений, у вас там пальцы чьи-то валяются. Вы в курсе? Не валяются, впрочем. Аккуратная кучка справа. Во-о-он там.

Для Арсения, как для жителя Кварталов, смерть была разной, и та, что водилась в Аукционном Доме, его пугала и возмущала.

– Вы убиваете людей, – отчеканил Арсений чуть ли не по слогам. – Вы их убиваете.

– О, что вы. Конечно, нет. Решительно невозможно. – Варлам будто махал перед собой руками, щупая воздух. Пусто, нитей не было. Он отсалютовал Арсению шляпой: – Хорошего дня.

Скрипнула входная дверь. Арсений ничего не ответил.

Тик-тук-тук. Варлам злился, нестерпимо хотелось унять скребущуюся в груди несправедливость, и он решил пройтись пешком, преодолевая отвращение, потому что так он мог доказать:

я горожанин.

За Варламом автоматически выдвинулись два ударника, которых он вытребовал у Рады для охраны. В Кварталах горожан терпели постольку-поскольку, но Аукционный Дом местных пугал. Н.Ч. и его детище обрастали сплетнями, жуткими до потных ладоней. У ударников Варлама на груди были вышиты буквы А.Д., этого было достаточно, чтобы на Варлама косились издали. Люди в Кварталах не боялись самых отвратительных вещей, для них удивительные низости – часть привычного уклада, но Аукционный Дом, властный, непонятный, – его квартальным не переварить. Варлам их презирал просто так (как и многих в Городе), а еще потому, что неспособность осознать величие душ казалась ему смехотворной. Сам Варлам весь прикипел к Умнице-616, Душелокатору, безмик- робному уюту лабораторий, стойкому запаху хвои.

Варлам торопливо семенил, все так же прижимая к лицу платок, надвинув еще для верности на глаза шляпу. Тик-тук-тук. Он успел забыть, как пахнут жареные крысы, еще забыл, что они снуют под ногами, сбоку, даже над головой по проводке – всюду, куда их откормленные тельца способны пролезть. Крысы в Кварталах были одновременно и бедой, и ценностью. Они – единственное, что оставалось постоянным.

крысы приносят потомство круглый год. одна такая животина за двенадцать месяцев способна родить пять – восемь раз.

Закончились торговые улицы, позади остался и душок «Жареного котика», который все равно будет мерещиться Варламу ближайшие несколько дней. Варлам вышел на пустырь. Налево – дорога к дому, та самая, по которой он бегал столько лет. Варлам до сих пор мог мысленно прочертить линию, безопасную траекторию, которая много раз спасала его от воображаемой погони. С мамой за запеченными крысами они тоже ходили через пустырь. Они шли медленно, потому что часто останавливались, подбирая камешки, чтобы потом разложить их у подъезда по кучкам. Камешки приятно оттягивали карманы по дороге к «Крыса-сносно» и обратно, Варламу нравилось раскладывать кучки – мама сильно увлекалась. За пустырем остался папа: недавно он прислал новое письмо, поздравил с очередным сезоном торгов, вскользь обмолвился, что здоровье подсдало, но это ничего, сил еще хватает. Варлам выслал лекарства и к свиной вырезке добавил деньрожденьческий шоколадный торт (впервые не по плану), но на письмо отвечать не стал. Все это лишнее, давно лишнее. Внутри, ближе к кишкам, заныла тоска, едва различимая, настолько слабенькая, что Варлам легко пошел дальше – все дальше и дальше от дома.

для этого я и приехал. все верно. все так.

Ринг – это не просто место для запрещенных в Городе развлечений. Бои были отдельной культурой, верой, идеологией, всем, на чем способна зациклиться человеческая увлеченность. Бои возвышались над остальными, даже над Королем, – при этом оставались в стороне от квартальной суеты. Причастных к боям не интересовали политика, перевороты, соперничество с Городом и местные вечеринки. В школе бывают такие ребята: слишком крутые, чтобы ввязываться в разборки остальных, слишком сконцентрированные на собственной тусовке. На ринге обитали как раз такие. Им не было дела до остальных, они посвятили себя «искусству калечения» – так они это называли. У участников боев была своя философия. Папа описывал ее как философию отстранения, но не пояснял, от чего они отстранялись. Варлам воспринимал его слова буквально и считал, что отстраняться нужно от всего, поэтому на бои с папой не просился.