Сентябрьское

Хочется лежать в траве помятой

Не укрывшись ни сукном, ни тенью,

Осени желтеющую мякоть

Впитывать от пальцев ног до темени,

Чувствовать, как ветер апельсиновый

Льётся по плечам тепло и нежно –

Подними как лист и унеси меня!

Унеси в поля, а может в небо,

Далеко за лес, за перешеек,

За сентябрь, за земное время,

За моё дыхание, за шелест,

Тишину и за… стихотворение.

От тоски

Я сегодня иду на берег реки молчать,

Слушать голос воды за границей земного слуха.

Камышовый шелест стелется по плечам,

Под деревьями отдыхают речные духи.

Я сажусь у самого края вод,

Опускаю в поток протянутые ладони.

Пусть тоска белой пеной вдоль берега поплывёт,

На волнах разобьется и в тёмной воде утонет.

Из нее будет соткана простынь Его женой

(Он всегда устаёт и ложится на долгую зиму).

Отшепчи перед сном мои горести, Водяной,

Отшепчи мои горести и передай мне силу –

В синем небе утки клином летят на юг,

Под землёй заползают в глубокие норы змеи,

По речной воде рыбы в водорослях снуют.

Я живу на земле и прятаться не умею.

Прилетит белой птицей, стукнется о стекло,

Растворится туманом, проникнет с дыханьем в тело.

И в реке души станет солнечно и светло.

И сквозь сон Водяной улыбнётся в своей постели.

Солнечная лиса

У маленькой девочки, жившей на небесах,

Был солнечный зайчик и солнечная лиса,

Медведь и журавлик из облачного сукна.

И мама ждала её вечером у окна.

А девочка бегала в синей дали небес

И в ноги босые её упирался лес,

И ветер играл с ней в прятки и вёл домой,

А потом под окном выл собакой сторожевой.

И щёткой ведя по огненным волосам,

Ей мама шептала про тайны и чудеса,

Про то, что однажды все падают в синеву

И где-то под небом, под небом потом живут.

А девочка утром садилась на край небес,

И мир на ладони её умещался весь –

Медведь, и журавлик, и мамин портрет в часах,

И солнечный зайчик. И солнечная лиса.

У меня есть дар собирать и сеять

Когти птицы острые, как крючки,

А глаза пронизывают насквозь.

У тебя, должно быть, полно причин

Не воспринимать мой намёк всерьёз,

Но когда коснешься моей руки,

Оцарапав пальцы об острый край –

Прижимайся, словно ко дну реки,

К моим перьям. И медленно умирай.

Задыхайся. Бейся, как рыба, в сеть

Угодившая старого рыбака.

У меня есть дар собирать и сеять

Тех, кто сможет перешагнуть века.

Не волнуйся, воздух – хороший мост.

Поднимайся, если устал лежать

Под водой запретов. Открой замок

И вдохни душой вместо рыбьих жабр.

Когти птицы острые, посмотри,

Крылья птицы чёрные, как смола.

Я готова ради тебя на риск.

Протяни ладони. И умирай.

И боги не выносят одиночеств

Раскручивая в небе карусель,

Хозяин гор с утра был хмур и сед

И длинной бородой касался кресел.

А люди в них, летящие над лесом,

Протягивали руки к облакам,

Но белый пар не оставлял рукам

Своих следов и плыл, меняя форму,

У голубых вершин белесым фоном.

Хозяин гор тянул железный трос

И люди, выпрямляясь в полный рост,

Вставали в небесах на твёрдый камень.

Так повторялось долгими веками.

Раскручивая в небе карусель,

Хозяин забирал себе не всех.

Он брал лишь тех, кто сам к нему захочет.

И боги не выносят одиночеств.

Дождь, как будто, не приходил сюда тысячу лет

Дождь, как будто, не приходил сюда тысячу лет –

Мои корни высохли от того, что им нечего пить.

Я когда-то считала, что я расту в степи,

Но теперь точно знаю, что вырезана в скале.

Я теперь точно знаю, что выедена дождем

(Тем, который тысячу лет назад)

В сером камне. Я думала, что я – сад,

Но тогда эта засуха съела б меня живьём.

У меня нет ни листьев, ни свежего ветра в них,

Я открыта солнцу, точнее – обнажена,

Но мои плоды превращаются в семена,

Разлетаются по земле и растут с людьми.

На моих тонких ветках ни одного гнезда,

Ни одна из птиц не выведет в них птенцов,

Но я все ещё верю – когда-то и мне воздаст

Тот, которого Человек называл Отцом.

Дождь как будто не приходил сюда тысячу лет,

Только я до сих пор храню у себя внутри

Отзвук капель звенящий, похожий на тихий скрип

Инструмента, вытачивающего скелет.

Чёрный ящик

Дайте мне запереться в крохотную пустоту,

В маленький чёрный ящик собственного сознания.

Дайте мне запереться там, где всегда цветут

Чёрные неизвестные миру азалии.

Дайте мне перепачкаться полностью их пыльцой,

Выстирать ею чужие слова, словно чёрной пеной.

Дайте войти белой костью моих резцов

В черную плоть забвения,

Потому что во мне до сих пор звучат голоса,

Лица, глаза – как присутствие вашей плоти.

Дайте мне запереться и написать

В маленьком чёрном кубе не больше локтя.

Пространства

Я люблю пустые пространства,

Я заполняюсь ими.

Ты скажешь, что это странно,

Но кто же ещё обнимет

Так широко распахнуто,

Так сиротливо ревносно.

Пространства в объятиях пахнут так,

Как в Гизе седая древность.

Пустые пространства, как звери хищные,

Открывают пасть и меня проглатывают,

Но в их пустоте даже небо выше

И бог с него смотрит ласковее

И они выскребают мне душу до дырочек,

До звезд на вечернем юге,

А потом ложатся по-детски мирно

И мы продолжаем друг друга

Пустыми пространствами. Льнём предплечьями,

Тонем в утробе сердечных сумерек.

Их пустота не болит, не лечится.

Их пустота к лицу мне

Так прижимается, словно хочет

Поцеловать мои губы страстно.

Я закрываю глаза. Я молча

Целуюсь с пустым пространством –

Нет, не на уровне, а под панцирем

Моей человеческой кожи.

Я люблю пустые пространства –

Они так на тебя похожи.

Юпитер

На нас с безупречного неба смотрел Юпитер

И было особенно важно забыть друг друга,

Свои, успокоив, чувства приказом «спите»

И разомкнув движение мыслей по кругу.

И было так сладостно проникновение ночи

В сердце новокаиновым облаком, в вены.

Я забывать тебя предпочитаю молча,

Так же, как раньше предпочитала верить.

Каждое слово виновно, судом присяжных

Приговоренные фразы из писем стёрты.

Знаешь, забыть тебя мне настолько важно,

Как и в своей судьбе избежать повтора.

Мы с тобой были просеяны через сито,

Сидя друг с другом на расстоянии ночи.

А с безупречного неба смотрел Юпитер,

Помнить о людях предпочитая молча.

Мы похожи на белых чаек

Мы похожи на белых чаек —

Тела с небом удачный сплав.

Море зыбко в себе качает

Цвет бутылочного стекла,

Погружаешься в эти волны

На стеклянную глубину.

Знаешь, я в этом месте помню,

Что приходится утонуть,

Захлебнувшись на пятой строчке.

Это нежное слово смерть

Не берет нас по одиночке,

Словно опытный птицевед,

Словно Ной собирая пары

(Для спасения) на ковчег,

Но никто нам не поднял парус

И не выдал товарный чек

За оплату услуг. А впрочем,

Не была велика цена.

В небе чайками божий почерк

Аккуратно расставит нас.

Я люблю тебя до стихов

Ты причудливо морщишь лоб,

Красишь губы помадой алой.

Я любил бы тебя взахлёб,

Если б ты разрешала.

Я бы хищно, как дикий зверь,

Припадал к твоим нежным формам

Ты могла бы (поверь, проверь)

Стать для зверя достойным кормом.

Я люблю тебя вот такой

Беззащитной, по-детски ломкой.

Я хочу от тебя щенков,

В лес, в безлюдное волчье логово

Увести тебя за собой,

В мягких травах с тобой зарыться.

Знаешь, девочка, я не бог

И не средневековый рыцарь,

Но любил бы тебя до тех пор,

Когда неба не станет вовсе.

Я люблю тебя до стихов.

Нет. И после.

Я хочу рисовать тебя без лица

Я хочу рисовать тебя без лица

Так, как рисует Рабин или Магритт.

Чтоб на лице вместо глаз представлялся сад,

Чтоб на лице вместо рта бушевал Париж.

Ты же такая – вольнее сухих ветров,

Ты же не знаешь собственной глубины.

Этот Париж на портрете (читайте – рот)

Даже не нарисованный – а пленит.

Знаешь, а этот персиковый в саду,

Скрытый за цветом неба вокруг зрачков,

В нем столько жара, если его раздуть,

В нем столько нежности, если накрыть рукой.

Я хочу рисовать тебя без лица,

Чтобы никто не увидел его черты,

Чтобы никто не смог одурманиться

Так, как меня одним взглядом дурманишь ты.

Я хочу рисовать тебя без лица,

Посвятив твой портрет незакрашенному холсту.

Чтобы мне, не скрывая взгляда, смотреть в твой сад,

Чтобы мне прикоснуться к Парижу (читайте – рту).

Женское

Сердцу тревожно. Берусь за старое,

Словно ещё ничего не писала я.

Даже слова не выходят без боли.

Каждое колет.

Каждое рвёт меня, каждое режет.

Нет, мне не пишется – брызжется в бреши,

Слово рождается в ломаных жестах.

Хрупкое, женское.

Слово на тоненьком стебелёчке

Рвётся из тела и кожу мне точит

Слишком невнятное, слишком огромное.

Выпьет всю кровь мою.

Выпьет всю кровь и возьмётся за душу.

Только тогда оно выйдет наружу

И закричит, напрягая все жилы.

Зачатое жизнью,

Мягкое и невесомо-бескожное.

Ты беззащитное, нежное,

боже мой!

Запеленать и качать, обнимая.

Мало мне, мало…

Словно ты воздух

Ночами вкуса кофе с молоком

Под небом, застегнутым на все звезды,

Дышится тихо и так глубоко,

Словно ты – воздух.

Слышится шум на большой луне,

Кто-то не спит на ней, это точно.

Лунные люди, скажите мне,

Хватит ли строчек

Переписать всё, что здесь сейчас

Может быть мной и вами?

Хватит ли строчек моим ночам?

Хватит названий?

Опера к бессмертию

Он нотами записывает жизнь,

Он сочиняет оперу к бессмертию.

Она звучит как боль скрипичных жил,

Иссушенных в жару пустынным ветром,

Она звучит как пуля у виска

Мелькнувшая, не тронув даже волос.

Далёкий берег, белая тоска,

Дождливой тишины промокший голос…

Она звучит – и дни её растут,

И каждой нотой вечность повторяя,

Она звучит как мой сердечный стук,

Подобранный на клавишах рояля.

Он нотами записывает мир,

И звуки этой оперы повсюду –

И музыка становится людьми,

И музыкой уходят в небо люди.

И если мы сегодня здесь с тобой

Созвучны друг для друга, словно ноты,

То просто это

Нас

Играет

Бог,

Переплетая звуком

Дни и ночи.

Неслучайность

Люди, разбросанные по свету,

Чувствуют кожей июльский ветер,

С древнего севера тянутся к югу.

Тянутся сердцем искать друг друга.

Ты говорила –«Всё неслучайно»,

Я твои тексты пила ночами

Вместо текилы, так было крепче

Связывать чувство свободы с речью.

Я составляла из слов узоры,

Переходя из комфортной зоны

В зону твоей ураганной силы.

Только бы воздуха нам хватило,

Только бы неба хватило душам.

Ты говори, а я буду слушать

И отвечать, собирая в звенья

Цепь – откровенье за откровением.