Есть три начала в каждой жизни
Работа, музыка, любовь…
Как же, Зависть, я тебя не замечал?
Тонны завязей ты пустила по ночам,
Груды мелочных продуманных смешков,
Как укусы комариные, с душком.
Укусить. Какая сладость – укусить!
От красивого, что сам ты не красив,
От глубокого, что сам ты не глубок:
Пусть не Бог он, но и я-то, ведь, не Блок.
Откусить кусочек свежего, хватить!
Жизнь такая, жизнь, ее не упростить:
Сам не взял, – и ни путей, и ни орбит,
А рубашка – та, что к телу – так свербит,
И ворочает подушка в голове
Как другого облапошить по судьбе…
Как же, Зависть, я тебя не замечал?…
Ударила,
хлыстом ударила,
скребком по нервам.
По горлу – спазмами,
глаза – ошпарило,
сломалось небо.
И корчишься
один по комнате —
стена косая:
Мужчина, к выдержке!
Мужчина, полноте!
Душа – босая.
А ты-то думал,
а ты-то верил,
а ты-то – в стоики!
Лови, тетеря,
считай потери,
складируй в стопки!
Ты думал, честностью?
Ты думал, мужеством?
Наивный варвар!..
И лампа резкостью
над глазом кружится,
вопящей фарой.
Ах, вести-вести!
Вы как-то падаете
на ту же рану.
И вас не вывести
ни четкой формулой,
ни просто бранью.
И снова тянет
забиться в угол,
чтоб жестче было.
И снова пахнет
из кухни супом
и банным мылом.
Очнешься утром
слепцом распятым,
в колодах схем.
Всю ночь болтаешься, как на канате,
болванчиком в пустом квадрате,
в колодце стен.
Выстрелы, залпы, очереди…
Вселенная! Ты откликнись!
Очереди бьют по ночи,
по веткам и по листьям.
Воздух расстрелян в клочья,
люди, словно подточенные,
падают – и корчатся,
падают – и кончено.
Стук в виске – как прошивка:
четкий лающий звук
из вороненой машинки,
из тренированных рук.
Очереди, очереди, очереди,
не зрелища, не сенсации…
Когда ж в этом мире кончатся
карательные операции?
Газеты, блицы, иллюзии…
Ублюдки, вы не устали ли?
Все еще бьете по людям
догмами и уставами,
Вдоль по надеждам и счастьям —
точками и аккордами.
В мире, где все – с зачатия,
корчится крик аборта.
Якиры, Джордано Бруно,
Линкольны и Маяковские…
Погибших не спрячешь в урны,
Не хватит стены кремлевской.
Репрессии – как осколочный,
детдомы – как лепрозории,
море талантов исстрочено
из жизни и из истории.
Очереди, очереди, очереди,
Посмертные реабилитации…
Какие изгибы… творчества
в карательных операциях!
А Никита… Ну и прочность!.. Ну и зад!..
В стул вкопался, словно МАЗ на тормозах!
Волос – ежиком, очкастые глаза,
Слов – потоки, джемпер – фирмы «COLOSA»!
Но в болтливости не скажет: «Чепуха».
Он, Никита, осторожней дурака.
Он, Никита, – словно трудный поворот,
Он за зад боится долго наперед,
И не знать ему до гробовой доски
Ни болей, ни мук и ни тоски, —
Только страхи за Никито-зад.
«Неча» боле про него «сказат».
НО ЭТО УЖЕ ДРУГАЯ ТЕМА.
Впрочем, с энтропией не все так просто.
Введенная в обиход в 19-м веке
Она привела своих создателей
К мысли о тепловой смерти вселенной.
К счастью со вселенной все разрешилось,
И физики постепенно успокоились,
Но термин перевалил в другие науки
Вместе с одним интересным казусом.
Если сейчас заглянуть в словари,
То можно узнать, что энтропия в физике —
Мера неустойчивости системы тел,
В теории информации – неопределенности ситуации,
А в медицине – заворот век внутрь.
Но, если энтропия – мера неопределенности,
То отсюда следует вывод:
Чем меньше энтропия, тем меньше неопределенность,
Чем больше энтропия, тем – больше.
Однако все обстоит прямо обратно:
Чем больше энтропия, тем меньше неопределенность,
Чем больше энтропия, тем больше устойчивость, —
И это вполне доказывается формулой,
Которую придумали термодинамиками.
Понять такое вряд ли просто,
Но принципы установления терминологии,
Определения «числитель-знаменатель», «да» – «нет»
И отрицание… отрицания —
Настолько неопределенны, что часто проще
Запомнить, как это принято в физике:
Чем меньше энтропия, тем больше неустойчивость,
Чем больше энтропия, тем – меньше.
В конце концов, не только числитель,
Определяет величину характеристики,
«Да» и «нет» удивительно часто
Оказываются своими противоположностями,
А отрицание отрицания, как известно,
Снова приводит нас к утверждению.
В этом – двойственность энтропии
С ее обратной зависимостью, показывающей,
Что: отрицание одного – утверждение другого,
Любое утверждение есть отрицание,
А любая неопределенность (и очень часто!)
Это – вполне определяемая определенность.
Отсюда следует старая истина,
Что мир наш не однозначен в реалиях,
Что все в нем колеблется в долгих пределах,
Перевоплощаясь с лица наизнанку.
И если даже порой нам кажется,
Что где-то мы приближаемся к истине,
То следует помнить, что ВРЕМЯ истины —
Это всего лишь МОМЕНТ во ВРЕМЕНИ.
…Изо-хора,
Вверх – вниз.
Как ртуть в термометре:
В столбике – жизнь.
Вверх – вниз,
Пока – не разобьется.
Треугольник еще не знаком геометрам,
Пространство еще создается.
Вверх – вниз, вверх – вниз, —
По вертикали бьется.
Изо-хора —
Как лифт в шахте:
Наладка, пуск, —
Непосвященный ахнет:
Как четко работает механизм!
Понедельник – вверх, пятница – вниз.
Поверите ли?…
Мальчик дотянулся, открыл двери,
Нажал кнопку,
И началось в железной коробке —
Вверх и вниз по изохоре,
Танец механизированной Терпсихоры:
Девять утра – вверх,
Шесть вечера – вниз.
Очнись!
Чертежи, схемы, согласования,
Задачи разрушения и созидания,
Вечерние развлечения,
профсоюзные собрания…
Что ты раскис?.. Мало зарплаты?
Повышение категорий —
Предохранительный клапан.
Вверх – вниз, вверх – вниз, —
Весело, как качели!..
Сумели ли, не сумели?…
Книги, театры, дети, постели,
Любови, семьи и птичьи трели,
Недели жизни, простраций недели
И нервы, натянутые на пределе,
Зажаты в железно-стеклянном теле,
Где можно видеть, но сдвинуться – еле,
Как в гипсе.
Запаянные свирели
Уже давно ничего не пели,
Потухшие чувства давно онемели,
И мысли едва лишь мерцают на темени
глухой атрофией реприз.
И так постепенно,
С инертностью гелия
Осадком спускаешься вниз.
Что ты раскис?
Мы так сумели.
И мы мерцали, и мы терпели,
И мы отпотели то, что имели:
Отпуска, дома отдыха, санатории…
Сколько наслушаешься историй,
Двигаясь вверх и вниз по Изохоре!..
Пенсия?.. Пенсия.
И просто так, без долгих слов…
Иосиф Уткин. Расстрел.
И просто так, без дальних слов,
Как будто жил и не жил…
(За частоколами стихов
Прорежется ли нежность?)
И не борись, и не зови,
И жизнь была не сладкой…
(Как в лихорадке уходить
И жить, как в лихорадке?)
Минуты лет, секунды дней —
Стремительность желаний…
(Быть может, сам ты – лицедей
В словах-иносказаниях?)
Депрессия, хандра, застой,
Спелёнутые лица…
(Очароваться простотой
И в простоту излиться?..
Весь мир объять и олюбить
Хотя бы часть вселенной:
От аскетизма до гульбы,
Но – холодней Селены?..)
Случайность женской красоты,
Изысканность холуя…
(Занять бы где-то чистоты —
Умрешь без поцелуя.)
Рвут программу,
«десять дней квартал кормят».
Рвут программу,
чертежи – «по аккордной».
Рвут программу,
копировщица Таня
над рулоном трижды выгнулась станом.
Рвут программу,
контролер – наш Никита.
Сто листов!
и вид у парня побитый.
А ведущий (стаж нарос без исканий):
– Все исправим в заводских испытаниях.
Рвут программу —
спец. заказ Генерального.
Рвут программу —
за неделю квартального.
Рвут программу —
пот накапал на графики
эпиграммой проектной полиграфии.
Зав. отделом (кальки чиркая подписью):
– Эх, ребята, премиишкой опоимся!
Снимем сразу «Ленинград» или «Советскую»,
пусть там девушки зудят,
что мне на пенсию.
Рвут программу
беспринципно и опытно.
Все – по гранулам
и средне – до копоти.
Два проекта отсундучились в Лету.
– Ну, Валерка, не сердись, на конфету!
Все понятно:
«нтузиазм» молодежный,
но таланты
не окупят одежку.
А Валерка им в лицо:
– Крысы ватманные.
– Всех рвачей и подлецов —
автоматом бы…
И такой был скандал…две недели
разбирались все с Валеркой в отделе.
И теперь рвут программу,
но косятся:
опасаются утечки информации.
– Ату его! Ату!
Не травля, но потрава.
На грязь, на чистоту?
Кто левый, а кто правый?
Пойми и… «камень брось, кто без греха»,
Как некогда сказал Христос.
Но я не верю,
Что прав Христос, что люди – звери,
Что не дрожит рука, когда идет потрава.
Но снова, как волной,
Как вышибают двери ногой,
Как рушат все основы,
Вдруг человек становится толпой,
Готовой жечь леса и травы.
Невежество от праистоков вечно,
От быта одноклеточной судьбы,
Как познаваемое не конечно,
Так не конечен быт.
И в нем всегда – бахвалы и глупцы,
Юродивые титулов и рабства,
Уроды-дети, лгущие отцы
И матери, впадающие в бабство.
И сколько раз уже твердили нам:
Невежество – страшнее преступлений,
Но снова, как волной,
Как вышибают двери – ногой,
Как рушится терпение,
Вдруг человек становится толпой,
Готовой смять любое мнение.
Кликушам – наплевать на чистоту,
Мир пошлости – ползуч, как метастазы.
А по нему, как серпантин экстаза,
Летит огул:
«Ату его!.. Ату!..
ХОК-КЕЙ!
При и бей!
Телевизоров экраны,
Как тараны бьют по глазу.
– Форвард! Ты поддай-ка газу!
Много ль надо для людей? —
Хоккей!
Блеск коньков, как блеск клинков, —
Хоккей!
Мысли – вроде пустяков, —
Не смей!
Кто там с пушечным ударом?
Ну-ка, вмажь!
Мускулы растил недаром,
Нежность – блажь!
Хоп и Трах! И шайба – пулей
Между глаз.
Эко морду вздуло дулей
У вас.
Сталь и клюшка, цвет и скорость!
Смелей!
А за что же-ж мы боролись?
За – хоккей!
Полосатые арбитры – как резиною набиты,
Прыг – скок!
Где им пол, где потолок?
Кто сегодня не для битвы – сбит с ног.
– Ребра! Ребра в переборку
Р-р-раздави!
Мама! Ты не смыслишь в спорте,
Не дури!
Спорт – для высшего порядка костей!
Обывателю зарядка – хоккей!
Хари, вопли, блицы, рожи,
Лоб запрятался под кожу,
Челюсть выдвинута ложей, —
Кто зверей?
– Слюни! Слюни подбери-ка!
Как азартно, так двулико —
Хоккей!
Защищает честь страны хоккей?
Разве кто-то эту честь промеж бровей?
Массовее нету спорта для масс?
Масс, сидящих у экрана третий час?
Может, что-то не хватает для души?
Может, мысли и дела нехороши?
Не спеши рвать все в клочья, не спеши,
Пощекочешь нервы ночью от души
И орет молокосос вразнос:
Форвард, смажешь —
Вырву… или нос!
Политическую шайбу забей!
Здесь тебе не зал ООН,
А Хоккей!
У кого-то ноют раны?
Кто-то мучается дрянью?
К черту – дней!
Все на взмах забыто сразу,
Много ль надо для людей?
Модерновую заразу,
Современную проказу,
Акробатику экстаза…
Алкоголь понятен сразу,
Но хоккей?..
Здесь политика страстей.
…Так писал и думал я много дней,
А теперь жалею старый хоккей.
О проекте
О подписке