Её заявление стало для меня полной неожиданностью, и в первый момент я даже опешил. Я всегда считал Ниннэль слишком женственной, а потому хрупкой и никак не мог представить её отважной воительницей, сражающейся наравне с мужчинами. Как же я заблуждался! Лицо моей молодой жены раскраснелось, глаза буквально сияли, и она в этот момент была так хороша, что я залюбовался ей. Что же, придётся научить Ниннэль Искусству, хотя бы в минимальном объёме, тем более, что приближаются очень тревожные времена, так что боевые навыки могут очень пригодиться.

Наш то ли танец, то ли полёт продолжался, когда, совершенно неожиданно мелодия, что сопровождала нас всю дорогу, сначала зазвучала громче, а потом внезапно замолчала. Полёт тоже резко затормозился, и нас повлекло куда-то в сторону. Стало ясно, что наш танец-полёт подошёл к завершению, и мы, похоже, достигли какой-то неизвестной нам пока цели. Перед нами ярко засветился открытый проход, куда мы, не мешкая, и влетели.

Мир, в котором мы оказались, поражал какой-то первозданной чистотой и яркостью красок. По привычке, пройдя проход, я проверил мир на вопрос какой-либо опасности, но ничего не обнаружил, так что можно было расслабиться. Ниннэль, впервые попавшая в другой мир, выглядела немного растерянной, но даже следа испуга я у неё, сколько ни вглядывался, не обнаружил. Да, Ниннэль была настоящей драконицей до мозга костей.

Однако пройдя метров сто от прохода, который уже закрылся, я увидел такое, что полностью позабыл обо всём на свете, и, что греха таить, на какое-то время позабыл даже о Ниннэль. Мы оказались на краю неширокой долины, одна половина которой была ослепительно белой, а другая абсолютно чёрной. С двух сторон долину ограничивали горы геометрически правильной формы, так же как и долина, с одной стороны белые, а с другой чёрные. Над всей этой чёрно-белой красотой раскачивался золотой шар, подвешенный на золотой нити, уходящей куда-то в бесконечность. Это был маятник, который монотонно раскачивался из стороны в сторону. Мне сразу же вспомнились рассказы о Вселенском маятнике.

Движения маятника буквально завораживали, и мы с Ниннэль, уставшие от свадебной суеты, как-то незаметно уснули. Во сне я увидел себя парящим в образе дракона над какой-то унылой местностью. Во мне бушевала ярость, которую я даже не пытался сдерживать, что было странно. Обычно, сколько себя знаю, я не даю воли гневу, а уж тем более, ярости. Во сне же, ярость буквально кипела во мне, время от времени выплёскиваясь наружу в виде потоков ослепительно-белого пламени. Там, куда попадала струя моего огня, горело всё. Горели орды серых всадников, горела серая трава, горела сама земля, пропитанная злобой и страданиями.

Ярость моя затухает, словно вместе с потоками огня, покидает меня, оставляя в сердце моём пустоту. Вот почему я не люблю гневаться; после вспышек гнева чувствуешь себя опустошённым, словно сам себя обокрал. Это чувство очень навязчиво, оно не даёт мне наслаждаться жизнью, радоваться каждому мгновению собственного бытия, а, проще говоря, ворует жизнь мою.

Как только ярость моя потухает, я чувствую полное опустошение, и на меня наваливается страшная усталость, такая, когда ты не в состоянии даже пошевелиться, а желание лишь одно – упасть на землю и, ни о чём не думая, пустыми глазами глядеть в небо.

Я, почти не шевеля крыльями, опускаюсь на вершину самого высокого из группы холмов, что возвышаются над унылой серой равниной. Моя посадка происходит примерно метрах в тридцати от группы людей, что находятся здесь. Сразу же обращаюсь в человека и, с трудом переставляя ноги, направляюсь к друзьям, что призывно машут мне руками.

Мне душно, пот заливает глаза. Я хочу вытереть пот и вдруг обнаруживаю, что на мне глухой шлем, а сам я в доспехах. Удивляюсь во сне – я же никогда не любил доспехов! Снимаю шлем, который изрядно помят и даже слегка оплавлен. Похоже, мне прилично досталось, хотя собственно боя я почему-то не помню. Снимаю и засовываю за пояс латную перчатку и ладонью смахиваю пот со лба. Лоб начинает щипать, словно в открытую рану насыпали соли. Гляжу на ладонь и обнаруживаю, что она в крови. Значит, я ранен. Умом я констатирую факт ранения, но сознание моё смотрит на это, как-то совершенно отрешённо, словно меня это не касается.

Тяжело переставляя закованные в латы ноги, я приближаюсь к друзьям, которые, как и я все в доспехах. Значит, идёт война, услужливо подсказывает мне память; вот только, убей меня, с кем мы воюем, что это за война, я не помню. Наконец, сквозь пелену, что застилает глаза, различаю усталые, чем-то встревоженные дорогие мне лица друзей. Здесь люди и демоны, среди которых я замечаю Марка, Джона и Азара, единственного без доспехов. Почему-то среди них я не вижу Учителя и Яргуста, отчего в сердце моём шевельнулась ледяная игла страха за них. Из этой группы вырывается невысокий, хорошо сложенный, по меркам демонов, конечно, демон с обнажённой головой и спешит мне на встречу. С радостью узнаю в бегущем моего друга Минга.

Несколько драконов тяжело опускаются чуть в стороне от места моей посадки. Двое из них поддерживают с двух сторон крупного дракона цвета воронёной стали. У него серьёзно повреждено крыло; приземлившись, он обратился в Яргуста, с ног до головы покрытого кровью, так что сразу, не разберёшь, кровь ли это врагов или его собственная. Мне его жаль, но как-то отстранённо, потому что я где-то внутри был уверен, что с ним будет всё хорошо. Гораздо больше меня волновала судьба одного очень некрупного дракона радужной окраски.

Вернее это не дракон, а сумасшедшая драконица, способная, сломя голову, совершенно безрассудно кинуться в самую гущу боя. Почему-то я был уверен, что именно так она и сделала, и теперь, не видя своей Ниннэль, моё сердце ледяным кинжалом пробил страх за неё. Раньше я даже представить не мог, что можно так за кого-то бояться.

Подбежал Минг и обнял меня.

– Мы победили, – с радостью сказал Минг. – Слышишь, мы победили.

– Что с Ниннэль? – спросил я, никак не реагируя на слова Минга о какой-то нашей победе. – Она жива?

– Жива, жива твоя Ниннэль, правда, тяжело ранена, – быстро ответил демон. – Страннику удалось её вытащить. Он и сейчас с ней.

Слова демона подействовали на меня, как бальзам на раны. Страх мой прошёл, и вместо него навалилась страшная слабость. Ноги мои подкосились, я потерял сознание и проснулся.

Проснулся я прекрасно отдохнувшим и абсолютно спокойным, с какой-то твёрдой уверенности, что всё в моей совместной с Ниннэль жизни будет хорошо. Передо мной всё так же лежала удивительная чёрно-белая долина, всё так же совершал свои неторопливые колебания Вселенский маятник – гарант равновесия в Мироздании. Всматриваясь в эти колебания, я вдруг отчётливо понял характер этого, безусловно, разумного чуда, созданного Творцом одновременно с самим Мирозданием. Главной заботой маятника было поддержание вселенского равновесия между образующими последнее Силами, не отдавая предпочтения ни одной из них. Маятник не был ни злым, ни добрым, не был он так же и равнодушным, просто он твёрдо знал, что если какая-нибудь Сила начнёт преобладать в Мироздании, то всем будет плохо. При этом маятник отнюдь не был сторонним наблюдателем, лишь фиксирующим нарушения равновесия. Вовсе нет. Он с помощью приданных ему изначально сил стремился воздействовать на нарушителя с целью восстановления равновесия. Судьба сложилась так, что все мы являемся орудиями маятника, которые оказались им, востребованы для устранения нарушения вселенского равновесия, вызванного агрессией Серой империи. Ну, что же, не знаю как другие, а я свой выбор сделал.

Рядом со мной сладко спала моя молодая жена. Я осторожно накрыл её своим плащом, но будить не стал – пусть отдыхает. За этот день ей столько пришлось пережить, что лишний час сна не помешает. Сам же просто сидел, наблюдая за монотонными движениями маятника. Зрелище было завораживающее, оно никак не могло надоесть. Казалось, что вот так можно просидеть целую вечность, глядя на маятник и ни о чём не думая.

Вот я и сидел, глядя на маятник, и вдруг мне показалось, что в чёрно-белой долине началось какое-то движение. Сначала я посчитал, что мне просто показалось, но затем, приглядевшись, отчётливо увидел, что действительно со стороны маятника ко мне приближаются две человеческие фигуры, одна закутанная в белое, а вторая – в чёрное. Откуда они здесь взялись – я понятия не имел, но они всё-таки приближались. Никакой угрозы с их стороны я не ощущал, поэтому спокойно ждал, когда они подойдут ко мне.

Прошло совсем немного времени, и идущих ко мне уже можно было рассмотреть. Это оказались две женские фигуры, одетые в одинаковые плащи с капюшонами, различающиеся лишь цветом.

Когда они подошли, я из уважения встал и вежливо поздоровался с ними. Женщина в белом, откинула капюшон, и так же вежливо и очень тепло поздоровался со мной. Это была симпатичная женщина средних лет, с несколько усталым лицом. От неё веяло силищей, но силища эта была какая-то тёплая, родная что ли.

Женщина в чёрном поздоровалась сухо, я бы сказал с иронией, после чего откинула капюшон. Она внешне оказалась точной копией женщины в белом, только от неё веяло холодом, а лицо было абсолютно спокойным, словно маска.

– Не стоит со мной здороваться, Кувай, – с иронией сказала женщина в чёрном. – Не делай такое удивлённое лицо, словно ты встречаешься со мной и моей сестрой впервые.

Этими словами она очень меня озадачила. Я начал судорожно вспоминать, где я мог видеть этих женщин, но ничего вспомнить не смог.

– Да, учитель твой попонятливее будет, нечета тебе, – заявила чёрная и звонко засмеялась. – Ну, ладно, со мной ты встречался всего дважды, да и в то время тебе было не до знакомств, а вот сестрицу то мою ты должен хорошо знать, чай не первый год на белом свете живёшь.

Я опять напряг память, но всё равно ничего не вспомнил.

– Прошу вас, милостивые госпожи, не счесть меня за невежду, но, хоть убейте меня, никак не припомню, где и когда я с вами мог видеться, – очень аккуратно сказал я. – Если вам не будет в тягость рассказать мне о наших встречах, будьте так любезны, просветите меня тёмного.

Мои слова вызвали приступ смеха уже у обеих женщин. Они минут пять так звонко и заразительно смеялись, что возникшее при встрече напряжение куда-то исчезло, и я присоединился к моим гостьям. Отсмеявшись, я предложил женщинам присесть, только нужно немного отойти в сторону, что бы ни разбудить жену.

Моё предложение вызвало новый взрыв смех у женщин, причины которого я понять никак не мог.

– Ты, что уморить нас решил? – спросила чёрная, отсмеявшись. – На счёт жены, не беспокойся. Ниннэль будет спать, пока мы с тобой разговариваем. Ты уж мне поверь.

Она снова засмеялась, но теперь смеялась она не долго, наверно не больше минуты. Затем, она резко перешла от веселья к крайней серьёзности. Женщины присели прямо на землю, после чего присел и я.

– Кувай, – обратилась ко мне женщина в чёрном. – Нам с тобой предстоит очень серьёзный и долгий разговор. Прежде чем перейти к нему, мы с сестрой хотим поздравить тебя с твоей женитьбой. Мы рады, что ты встретил свою любовь и надеюсь, да что там надеюсь, я просто знаю, что вы оба будете счастливы. Мы приготовили вам наши подарки, но получите вы их в своё время. Теперь, что бы ни быть невежливыми, я бы хотела представиться и представить мою сестру. У меня множество имён, но вам, людям я больше всего известна под именем Смерть. Ну а сестру мою, как ты, наверное, уже догадался, зовут Жизнь, и уж с ней-то ты хорошо знаком, хотя никогда не видел. Со мной же ты встречался дважды, и дважды, уступая твоему учителю Страннику, а больше следуя твоей удивительной судьбе, я возвращала тебя Жизни.

Наконец-то до меня дошло с кем мне пришлось повстречаться здесь, возле Вселенского маятника. Вот же тупица, ругал я сам себя, когда услышал, кто со мной говорит. Ведь ясно же, что здесь вряд ли встретишь простую женщину. Самое удивительное, что разговаривая со Смертью я не испытывал страха, словно разговаривать с одной из самых загадочных Сил Мироздания для меня было делом привычным.

– Огромное спасибо вам за поздравления и заботу, – ответил я на слова Смерти. – Я очень тронут вашей заботой. Почему бы нам не разбудить Ниннэль, она бы смогла лично отблагодарить вас?

Смерть переглянулась с сестрой, и они обе снова засмеялись. Я был удивлён и немного раздосадован этим смехом, не понимая его причины, однако Смерть тут же объяснила причину смеха.

– Ты как это себе представляешь, если тебя разбудить и представить меня, дескать, познакомься – это смерть? – с иронией сказала Смерть. – Что бы ты почувствовал и как бы себя повёл? А что можно сказать о юной девушке, и стоит ли её так пугать?

Слова Смерти, не смотря на всю её иронию, были очень разумны, причём настолько разумны, что мне даже стало немного стыдно за мою досаду на смех сестёр. Смерть, которая свободно читала мои мысли (ещё бы она не читала меня, как открытую книгу), опять рассмеялась. Я вообще заметил, что Смерть любит посмеяться.

– А если говорить серьёзно, – продолжила говорить Смерть. – Ниннэль ещё рановато напрямую разговаривать с нами.

Я не стал возражать; уж кому-кому, а Смерти виднее. Пока Смерть объясняла мне, что и как, Жизнь расстелила прямо на земле белую скатерть, на которую ловко расставила разные вкусные на вид кушанья, большой кувшин с каким-то напитком и две, явно золотые стопки. На мой вопросительный взгляд, она с улыбкой сказала:

– Ниннэль проснётся голодной, вот и будет, чем утолить голод и жажду. Тебе тоже не мешает подкрепиться.

В этом была сама суть Жизни, для которой заботиться о своих детях и есть смысл собственного существования. Жизнь, видимо прочитав мои мысли, вновь мне тепло улыбнулась.

– Теперь перейдём к главному, – став вдруг очень серьёзной, сказала Смерть. – Сейчас я опишу состояние дел на настоящее время, а затем кое-что поведаю тебе из ближайшего будущего. Надеюсь, ты понимаешь, что этот разговор должен остаться между нами?

Я с готовностью пообещал ей, что буду немым, как могила. Я хотел ей малость польстить, но видимо это мне не удалось, потому что Смерть как-то странно на меня взглянула и саркастически хмыкнула.

– Ну, у тебя и клятвы, Кувай, – с нескрываемой издевкой сказала Смерть. – Даже мне стало не посебе. Кстати, запомни, мой мальчик, могилы очень даже разговаривают, нужно только уметь разговорить. Что же касается твоей лести, так она получилась неудачной, а кроме того, уж поверь мне, тебе это не идёт.

После её слов мне стало так стыдно, что если бы в этот момент под моими ногами разверзлась бы земля, это было бы для меня облегчением. Видя мои страдания, сёстры опять звонко засмеялись, причём так безобидно, что спустя минуту, и я присоединился к ним. Отсмеявшись, Смерть опять стала серьёзной.

– Слушай меня и не перебивай, а всё, что услышишь, постарайся запомнить. Возможно, это поможет тебе в твоей тяжёлой судьбе, – с лёгкой грустью в голосе заговорила Смерть.

Я буквально застыл, слушая Смерть, тем более, что она говорила такие вещи, что если бы они даже и не касались бы меня, и то слушать их спокойно было бы трудно, а тут всё это касалось непосредственно меня. Я почувствовал, что какая-то сила подхватила меня и куда-то понесла. Где я оказался я и понятия не имел, однако ясно понимал, что место, куда перенесла меня Смерть, явно не принадлежит нашему Мирозданию.

Сколько продолжался рассказ Смерти, не скажу. Лично для меня он, как мне показалось, длился целую вечность, а на самом деле, возможно, всего пять минут, не знаю. Пока продолжался рассказ, я позабыл обо всём, даже о том, что буквально в двух шагах от меня, мирно спала моя молодая жена, забыл даже, что рассказывает мне мою судьбу ни кто-нибудь, а сама Смерть.

Наконец Смерть закончила говорить о том, о чём она хотела мне сказать, и я словно очнулся. Удивлённо осмотревшись, я увидел, что всё так же нахожусь возле Вселенского маятника, который, как всегда мерно раскачивался. Всё так же мирно посапывала во сне Ниннэль, на земле была расстелена скатерть, заставленная всякими вкусностями, только я уже был не тот, что был до встречи у Вселенского маятника.

– Ну, вот и всё, что я хотела сказать, – всё с той же грустью стала прощаться моя собеседница. – Настало время нам расставаться, однако помни, что моя сестра всегда с тобой, ну, а я всегда рядом.

Произнеся это, Смерть медленно растаяла в воздухе. Жизнь же не произнесла ни слова, а только тепло мне улыбнулась и тоже исчезла.