Глава 2

«Доблестный муж храбро одолевает обстоятельства. Мудрый обращает их в свою пользу».

Фридрих Великий.

Лис приподнялся на локте. За проёмом окна, затянутого бычьим пузырем, словно боясь пропустить рассвет, голосил местный шантеклер.

– И неймётся же ему, – пробормотал Сергей, пытаясь рассмотреть пейзаж за окном.

Селение, в котором оперативники нашли себе ночлег, вечером казалось абсолютно вымершим – ни огонька, ни дыма над крышей. Сейчас откуда-то издали ветер доносил звуки голосов. Лис прислушался. Всю дорогу от того места, где были обнаружены следы босых ног, плавно переходящие в отпечатки медвежьих лап, и до этого странного жилья Сергей кожей между лопаток чувствовал тяжелый взгляд. Стоило обернуться – ощущение пропадало. Сначала Лису казалось, что это лишь игра взбудораженного находкой воображения, но и Вальдар то и дело озирался. Все было тихо. Никто и не думал мешать им, не чинил каверз, но тягостное ощущение не пропадало. Когда у дороги показались распахнутые настежь ворота постоялого двора, сотрудники Института устремились туда, но в здании гулял ветер, наступая на хвосты голодным крысам. В зале, некогда, должно быть, многолюдной, было убрано, но на полу и на столах лежал изрядный слой пыли.

– Шо-то здесь какой-то переучёт, а также антисанитарный день, – оглядываясь по сторонам, заметил Лис. – Пойдем-ка отсюда, пока санитары не навалили.

– Какие ещё санитары? – удивлённо спросил Вальдар.

– Известно какие, санитары леса. А судя по следам, заодно и с фельдшерами.

Как и ожидалось, посёлок оказался неподалёку. Когда всадники въехали на единственную улицу, из-за высоких палисадов сдержанно гавкнули собаки, и, сочтя караульный долг выполненным, тут же замолкли. Отчаявшись докричаться до хоть каких-нибудь хозяев, всадники без спросу вошли в один из дворов. Лохматый пёс перед крыльцом выжидающе покосился на незваных гостей, но, словив на лету кусок лепёшки с запеченной олениной, удовлетворённо отправился переваривать добычу. В доме было так же пустынно, как на постоялом дворе. Казалось, жильцы ушли, нимало не заботясь об оставленном имуществе. Не бог весть каком, но всё же.

– Шо-то я не понял, куда все подевались. Я уже тут, а оценить привалившую в моем лице удачу категорически некому. Я не вижу не только счастья на лицах, но и самих лиц.

– Впрочем, всего остального тоже нет, – хмуро отозвался Камдил.

– Может, это… Ну, чума на все тутошние дома?

– А тела куда делись?

– Собаки съели. А кости зарыли на чёрный день.

– Очень смешно. Должен заметить, друг мой, что самый настоящий «чёрный день» у них бы наступил аккурат в момент перехода на такую, с позволения сказать, диету.

Сейчас Лис проснулся, вскочил на ноги, достал из лежащих в изголовье ножен меч, и с тревогой отметил, что Вальдара рядом нет.

– Едрён батон! Вот ни хрена ни разу не поверю, что он за сигаретами пошёл.

Поспешно одевшись, Сергей выскочил во двор. Давешний пёс, увидев подателя земных благ, радостно завилял хвостом. Звук голосов, который слышался ещё из дома, теперь раздавался более отчётливо.

Сергей отыскал щелку в тесовых воротах и глянул на улицу. Возле забора, беседуя с незнакомым аборигеном, стоял Камдил. Среди низкорослого местного населения Вальдар с его неполными шестью футами роста считался человеком высоким. Но собеседник его и вовсе выглядел гигантом. Выражение лица местного жителя было хмурым, почти угрюмым. Но враждебности не чувствовалось. Мужчина был хорошо в годах, однако, по всему видать, чрезвычайно силён. Вот только самодельный костыль, на который он опирался при каждом шаге, придавал громоздкой фигуре отпечаток горькой обиды на весь мир.

– А что, дед, немцы в селе есть? – вместо «здрасьте» спросил Лис, появляясь из-за ворот.

– Никого нет. Я есть.

– Шо ты говоришь?! Один во всех домах по очереди? А прочих ветром сдуло?

– Погоди, Лис, – остановил его Вальдар. – Он говорит, что народ ушёл на какой-то праздник. Ардуинари. Не знаю что это означает, но Ардуина у древних галлов – аналог Артемиды, богини охоты.

Камдил перешёл на русский язык, чтобы не смущать хмурого аборигена, раздосадованного как незваными гостями, так и собственной малой подвижностью, помешавшей принять участие в празднике.

– Собственно, название «Арденны» происходят от имени этой богини. Вероятно, среди местных охотников её культ сохранился по сей день.

– То-то он бирюком смотрит, – отозвался Лис. – Капитан, я вот шо подумал. Ежели родичи этого бедолаги такой же комплекции, как и он, так лучше пусть будут сборы недолгими, потому как хрен их знает, какими мухоморами они на своих праздниках догоняются. Ещё примут нас за шпионов инквизиции, и поляжем мы в неравной борьбе с языческим мракобесием, шо та академия изящных искусств в битве за урожай.

– Уезжайте, – без злобы, но с угрюмой безаппеляционностью произнес хромоногий страж диковинного селения. – Приедут – не поздоровится.

Он смерил Камдила внимательным взглядом, задумчиво проговорил:

– Хотя…. – Но тут же оборвал себя: – Уезжайте.

– Куда ехать, хозяин! – всплеснул руками Лис. – Дорога, как драконий хвост, того и гляди, шею свернешь.

– Дорога – потом, – опираясь на костыль, повернулся спиной неразговорчивый селянин. – Сейчас не ездят. Дижон там.

Дижон бурлил. Приезд Анны Венгерской произвел на герцогскую столицу такое же впечатление, как сейчас бы высадка инопланетян на центральной площади. Конечно, резиденция повелителей Бургундии, этих почти королей, не впервой принимала высоких гостей: и монархов, и папских нунциев, а уж о купцах, менестрелях и прочих жонглёрах и речи-то нет.

Но увидеть своими глазами красавицу-принцессу съезжались отовсюду. Не то что из Парижа, но даже из Тулузы. Анна и впрямь поражала взоры праздных зевак и благородных рыцарей, собравшихся на объявленный герцогом Жаном Бесстрашным турнир. Тонкий стан её был окутан драгоценными мехами, неведомые европейцам благовония наполняли воздух запахом жасмина и алого цветка, именуемого «гюль».

Она ступала по расстеленным для неё персидским коврам в лёгких сандалиях с загнутыми носами, и бургундские модницы, затаив дыхание, следили за каждым её шагом. Модники и вовсе не знали, на что раньше смотреть: то ли на расшитые бисером туфли, то ли на тонкие лодыжки, если те случайно выглядывали из-под платья.

Герцог изощрялся, придумывая всё новые празднества, чтобы потешить гостью, устраивал охоты и пиры в честь её прекрасных глаз. Глаза и впрямь были прекрасны: почти чёрные, миндалевидной формы, с длинными, удивлённо загнутыми ресницами. На тонком лице принцессы они казались просто огромными и притягивали, заставляя смотреть, не отрываясь, забывая обо всём и обо всех. Пожалуй, единственной, кто, казалось, не был в восторге от приезда в Бургундию экзотической красавицы, была её двоюродная сестра Мария. Со сдержанным раздражением она наблюдала за чересчур явными знаками внимания «милой кузине», которые, не скупясь, оказывал ее супруг. Но житейская мудрость подсказывала ей, что лучше не перечить воле своенравного мужа. Тем более, что в её пользу говорили груды счетов, ежедневно доставляемых в герцогскую резиденцию, да и Анна, с приветливой улыбкой принимавшая ухаживания, казалось, оставалась холодна и неприступна.

В эти дни Жан Бесстрашный устраивал рыцарский турнир. Знатоки называли герцога одним из фаворитов будущего состязания, и сам он надеялся блеснуть ратной сноровкой перед очами прекрасных дам. И потому с особым интересом оценивал всех приезжающих рыцарей. Облачённый в доспех Камдил не стал исключением из их числа.

– Вы приехали на турнир? – поинтересовался властитель Бургундии, глядя на высокого широкоплечего воина в странном восточном одеянии поверх бесценного доспеха.

– Нет, ваше высочество, – склонил голову Вальдар.

– Вот как? А я было решил…

– Я прибыл с тем, чтобы передать вам, сударь, послание от моего господина, пресвитера Иоанна.

– Вы что же, – герцог удивлённо поднял брови, – прибыли сюда от самого пресвитера Иоанна?

– Вот моя верительная грамота.

Приезжий рыцарь протянул герцогу прегамент с массивной вызолоченной печатью, подвешенной к свитку. – Я – рыцарь кентурии личной охраны моего государя, хранитель сокольничьих покоев.

– Верхних мхов и трех мостов, – не замедлил дополнить Лис.

– Сергей, отстань. У меня дипломатический визит.

– Так я же как раз, как бог в помощь.

– Что?

– Ну этот, понтобол.

– Надеюсь, ты сам понял, что сказал.

– Понтобол, в отличие от дискобола, кидает понты. У тебя это получается как-то неубедительно. Клюква не развесистая. Скучно, бабоньки. Запоминай, два раза повторять не буду. Потому шо сам не запомню. Генеральный протопроцессор архистратига Михаила, адмиральный секретарь сущего.

– Почему адмиральный?

– Потому шо «капитаноперворангный» – длинно и кострубовато. А не хочешь – назовись просто: канцлер высочайшего магистрата культуры путей сообщения иностранных дел. Жёстко. Шо вчерашний гамбургер.

– Лис, если я ему такое скажу, у герцога будет нервный срыв.

– Да ну. Куда он отсюда нервно сорвётся? Кто ж ему даст! Ты, главное, проходки на банкет возьми.

– Погоди, дай ему дух перевести. У него пресвитер Иоанн в голове не укладывается.

– Для меня было бы честью принять участие в турнире, но мой государь полагает, что угроза, нависшая над всем христианским миром, столь велика, что недостойно рисковать жизнью и здоровьем на ристалище, когда каждый меч и копье нужны на поле битвы против общего врага.

Лицо герцога помрачнело.

– Не могу представить, что у меня и могущественного императора востока есть общий враг.

– Я говорю о Тамерлане.

– У меня нет причин считать его врагом. Более того, он доблестно разгромил Баязида, причинившего мне и всему христианскому рыцарству немало бед. А враг моего врага, как известно, – мой друг.

– У нас говорят: наводнение гасит пожар, но утонуть или сгореть – конец один.

– Вряд ли Железный Хромец пожелает лезть в наши леса и горы.

– Хромота не помешала ему дойти от Самарканда до Константинополя.

– Я направил к нему посольство с поздравлениями, изъявлениями дружеских чувств и богатыми дарами. Судя по тому, что о нём рассказывает восхитительнейшая принцесса Анна, он благосклонно примет мои дары.

– Благосклонно примет дары, – с усмешкой повторил Камдил. – Полагаю, вы отправили ему нечто ценное.

– Конечно. Ирландских скакунов, линялых соколов, серебряную посуду, золотые украшения с каменьями…

– Не сомневайтесь, он примет дары. Золото и серебро раздаст челяди и женам, ибо не почитает драгоценности достойными своего внимания, а вот хорошие кони и ловчие птицы придутся ему по нраву. Но, – Вальдар сделал паузу, – если бы существовала возможность повернуть время вспять, я бы настоятельно не рекомендовал вам делать такие подарки.

– Отчего же? – герцог нахмурился.

– Не так давно Баязид, тогда еще бывший в зените славы и могущества, узнав о приближении Тамерлана, разослал посольства ко дворам европейских владык, предлагая им совместно выступить против великого амира. Это было ещё в те дни, когда султану только лишь донесли о приближении этого грозного полководца…

– Да, такое посольство однажды прибыло и в Дижон.

– И что вы ответили?

– Три года перед этим я провёл в османском плену. Пусть же сарацинские шакалы будут счастливы уже тем, что я не велел казнить их, едва они оказались в моих землях.

– Ваше благородство всем известно, мой герцог. Примерно тот же ответ посланники султана получили и от прочих владык христианских земель. И это несмотря на клятву Баязида освободить земли по Дунаю, завоёванные после битвы у Никополиса и предлагаемую им щедрую награду каждому, пришедшему к нему на подмогу. Результат известен: Баязид сокрушён и вся Европа в радостном порыве шлёт дары его победителю.

– Что же с того? – недоумённо пожал плечами Жан Бесстрашный.

– Почти ничего, – криво усмехнулся Камдил. – Кроме, разве что одного. Пленный Баязид, коварный и мстительный, как любой восточный деспот, склонил Тамерлана к совместному походу в Европу. Обилие же драгоценных подарков укрепило Железного Хромца в мысли, что земли, в которые лежит его путь, обильны и богаты. Так что отныне вам придётся иметь дело не только с Баязидом, но и с Тамерланом.

– Откуда Вам известно, что Баязид смог договориться с Тамерланом? То, что ведомо мне, противоречит вашим словам.

– Вероятно, монсиньор, – Камдил свёл брови на переносице. – Вы говорите об известиях, привезённых Анной Венгерской. Они были верны, когда Анна уезжала из Адрианополя, но с тех пор многое изменилось. Сын Баязида, Мехмед, восстал против отца, желая похитить султанский трон. Тамерлан с Баязидом общими силами обрушились на мятежника, и теперь на месте древнего города лишь груда обугленных развалин, а принц с небольшой свитой бежал в Венецию. Это вполне достаточный повод, чтобы начать войну.

– Пожалуй, да, – задумчиво согласился Жан Бесстрашный. – Но, покуда стоит Константинополь, вряд ли найдётся полководец, осмелившийся ударить в сердце Европы. Константинополь – надежный страж у ворот христианского мира.

– Так ли важен страж у ворот, когда в стенах не счесть проломов? Не забывайте, что Баязид и прежде стоял на Балканах, а его вылазки заходили далеко вглубь имперских владений. К тому же, готов биться об заклад, цитадель Константинова града не устоит перед Тамерланом.

– По вашим словам, Тамерлан – демон во плоти. Мне же его описывали, как человека мудрого и не стремящегося к излишнему кровопролитию. Говорили, что он почитает учёных и ценит музыку.

– Это правда. Но окажись вы сейчас у стен Адрианополя, его любовь к музыке перестала бы вас интересовать.

– И всё же, друг мой, мне представляется, что вы и ваш господин преувеличиваете опасность.

– Скорее преуменьшаю. Ибо словами невозможно полностью выразить то, что ждёт Европу в ближайшие месяцы, если вы, герцог, не поднимете знамени, растоптанного при Никополисе.

Жан Бесстрашный нахмурился, при упоминании событий, для него крайне неприятных, но, точно не заметив этого, Вальдар продолжал:

– Скажу честно, среди многочисленных советников его святейшего величества раздавались голоса о том, что поражения и плен сломили волю зерцала европейского рыцарства – герцога Жана Бесстрашного. Были и те, кто говорил: «Пусть Тамерлан идёт в Европу, пусть он разорвёт её в клочья, сожжёт и разграбит. Европа велика, он потеряет множество своих людей, погрязнет в бесконечных сварах со вчерашними союзниками, ещё больше устанет от жизни. Годы победоносного старца позволяют надеяться на то, что, куда бы не повёл он свои бесчисленные рати, это станет его последним походом.

– Но ведь это же, – герцог вспыхнул, сжимая пальцы на эфесе меча, – оставлять собратьев-христиан на растерзание диких орд бесчестно!