Мне действительно ничего не нужно. Я не могу объяснить, что в ее присутствии я чувствую себя подростком – и мне это нравится. Она сама почти как ребенок, маленький и беззащитный.

– Удивительная ночь, – сказал я.

– Да, и, наверное, уже слишком поздно, – она посмотрела на часы, – уже два часа ночи.

– Ерунда, ночь только начинается.

– Может, нам с Женей пора?

Я посмотрел на нее. Почему она спрашивает? Хочет остаться, или ей здесь неуютно? Луиза села рядом и прижалась головой к моему плечу.

– Как ты хочешь, чтобы закончился сегодняшний вечер? – спросил я.

Она молчала, опустив глаза на свои колени. Я продолжил:

– Ты останешься на ночь?

Луиза ответила тихо и уверенно:

– Да.

Мы не стали ни с кем прощаться. Я взял ее за руку, и мы пошли в гостиницу. На ресепшене спала все та же девица с каштановыми волосами. Мы старались не разбудить ее, не хотели никого тревожить. Ступали ногами по ковру, как по вате, скрывались от всего мира. Бежали в номер гостиницы, хотели спрятаться от всех как на необитаемом острове. Впереди сладкая ночь наслаждения. Я не хотел терять ни единого мгновения, крепче сжал ее руку и побежал вперед. «Мы сейчас всех разбудим», – тревожно шептала Луиза. Она еле поспевала за мной. Справа лифт. Зачем нам сейчас лишний шум? Я живу на втором этаже. Лестница прямо. Тусклый желтый свет еле освещает лестничный пролет, никто нас не заметит, никто на нас не посмотрит. Первый лестничный пролет. Быстрее. Окно на лестнице с видом на брошенную стройку. Как же она прекрасна в ночном свете. Второй лестничный пролет. Стало тяжелей дышать. Мы бежали от всех. Бежим быстрее времени, обгоняем его, чтобы для нас двоих его было больше. Я хочу бесконечный настоящий миг. Я этого заслужил.

Мы забежали на второй этаж. Куда теперь? Здесь один поворот – направо. Опять тусклый теплый свет, как в ночном тамбуре поезда дальнего следования, но без окон. Лунный свет не проникает в коридор. Здесь душно и пахнет гуталином и сыростью. Нужен свежий воздух. Надо найти окно. Отройте мне окно! Впустите ночной свет в эту пещеру. У меня в номере должно быть окно. Какой у меня номер? Какой номер комнаты?

– Не беги так. Какой у тебя номер? – пролепетала Луиза, гонясь за мной, будто за собакой, сорвавшейся с поводка.

Номер…

– Двадцать шесть, – сказал я первое, что пришло в голову.

Какой у меня номер? Я достал из кармана ключ. Он не магнитный, а обычный, с привязанным железным брелоком в виде пешки. На основании должен быть выкован номер. Быстрее. Смотрю на дно шахматной фигуры – двадцать шесть. Все верно. Где он? Где номер двадцать шесть? Поднимаю глаза и окидываю взглядом темный коридор. Вот он, в нескольких метрах. Быстрей! За мной! Два прыжка, и я возле заветной двери, за которой спрятаны тайны и богатства нашего сна. Ключ в замке – и дверь открыта.

Окно! Здесь большое окно с раскрытыми занавесками. Лунный свет распихан по углам моей комнаты. Быстрее заходи и закрывай дверь. Не дай проникнуть желтому свету ночного поезда к нам. Заходи, я сам закрою. Я открою окно. Хотя бы на время. Вот она, река. Вот звезды. А там луна – она скрывала это место от всех людей и терпеливо ждала, пока мы найдем его. Добежим, сквозь все испытания сегодняшнего дня. В комнату ворвался воздух. Еле теплый, озорной и совсем не холодный. Не включай свет. Это место и так светится. Иди посмотри на этот мир. Он прекрасен. Больше ничего не нужно. Если сейчас на нас упадет самолет и разорвет наши тела – я останусь счастлив. Я ощущаю то, чего другим не дано понять. И не почувствовать. А я почувствовал. И я здесь. Сладострастно вдыхаю остановившееся время. Что в моей руке? Это не ее рука, всего лишь бутылка виски. Я сделал глоток, чтобы утолить жажду. Тщетно. Жажду этой ночи я смогу утолить только этой девочкой. Где она? Я стоял неподвижно перед окном. Луиза подошла сзади и обняла меня. Я поставил бутылку на стол и замер. Я чувствую ее дыхание.

– Я не слышу, как бьется твое сердце, – прошептала она.

Я снял футболку и стоял неподвижно, слушая шорох за собой. Она прислонилась своим нагим телом к моей спине. Как маленькая мышка, забившаяся в свою норку, чтобы согреться. Я считаю хлопанье ее ресниц о мою спину. Один. Ресницы еле касаются моей кожи. Два. Они стали мягче. И мокрыми? Она плачет. Три. Нет, не плачет. Иначе было бы слышно. Просто пролилась одна слезинка. Все тихо. Четыре. Она трется о меня глазами и вытирает слезы. Я молча смотрю вперед. Мое дыхание живет вместе с ней. Мы вдыхаем эту ночь. Она чуть отодвигается от меня. Я поворачиваюсь навстречу ей. Пять. У нее соленые губы. Мира больше не существует. Нет света и тьмы. Нет меня. Нет ее. Есть только это мгновение. Свет меркнет. Это и есть конец света.

***

Почему так светло? Уже утро, или я вижу сон? Я открыл глаза. Лучи утреннего рассвета колотили в стену напротив окна. В июне ночь длится всего несколько часов. Наверно, еще ночь, но очень светлая и странная. Я спал и уже проснулся? Или еще не спал? А какая разница? Очень тихо, значит, еще ночь. Может, пойти прогуляться? Да нет, поздно уже. А с ней что теперь делать? Я украдкой взглянул на Луизу. Ее глаза открыты. Она не спит? Странная она. День вчера длинный был. Или сегодня? Надо бы заснуть, рано еще просыпаться. А девку куда девать? Лежит, глаза в потолок уставила. И не дышит. Зачем сюда ее притащил? Надо было на такси посадить, да и скатертью дорога. Теперь возиться с ней. Что я вчера ей говорил? Не помню. Да и какая разница.

– Ты живая там? – спросил я тяжелым низким голосом. После вчерашних гуляний я совсем охрип.

Она повернулась в мою сторону и оперла голову на руку, согнутую в локте.

– Я думаю, тебе домой пора. Вы с Женей вместе живете? Вы ждете друг друга? Я могу дойти до парней, узнать, уехала она или осталась. Скорее всего, она здесь, в гостинице. Я могу узнать, с кем именно. Думаю, с Бахой. Кузьме другие девушки нравятся. Он стройных любит, и перед тем, как к бабе притронуться, ее линейкой везде обмерит. Ноги должны быть длинные, талия узкая. Ну и так далее. Женя твоя не подходит на роль стройной Золушки. Не влезет ее ножка в хрустальную туфельку. Баха не такой разборчивый. У него подружка твоя. Я забыл, что вы на работе до сих пор. Вас отпускать пора. Сколько мы вам должны? Мы заплатим.

Луиза приподнялась и села на кровати, закутавшись по горло в одеяло, ноги поджала к себе. Из одеяла, будто из ватного шара, я видел только голову. Ее взгляд пустой и безразличный, обращенный то ли на меня, то ли в окно. Она о чем-то думает, но явно не о моих словах.

– У Золушки была не хрустальная туфелька, – наконец проговорила она.

– Что? У какой Золушки?

– У Золушки из сказки. Хрустальные туфельки оказались у нашей Золушки из-за неправильного перевода. В оригинальном тексте туфельки были меховые.

– Меховые туфельки – это по уму, – задумчиво проговорил я, – в них удобнее по паркету скакать на танцах. А зачем принцу искать Золушку, которая носит меховые лапти? Хрустальные поэффектней будут! Хотя если зима, то меховые лучше.

– Принцу важна не обложка, а содержание. Если принц настоящий, полюбит принцессу в любых лохмотьях.

Это она на себя намекает? Меня принцем сделать решила? Ну и вляпался я. Пора заканчивать этот спектакль.

– Как зовут тебя?

– Луиза.

– Нет. По-настоящему. Хотя не говори. Луиза тебе идет. Раз ты так любишь сказки, расскажу я тебе одну. Это даже не сказка, а быль. Послушай.

Жили-были в одной маленькой французской деревушке старик со старухой – они еще не были старыми, просто в сказках всегда должны быть старик и старуха. И рожали они каждый год по одному ребенку. Не могли остановиться, рожали и рожали. Дети их росли, да выглядели все одинаково – только возрастом отличались. А детей куча – в доме ступить негде, и кормить-то нечем. Ну, думают, надо дом от детишек освобождать, а то и сами с голода чахнут, и малышей впроголодь держат.

Кликнули они старшую дочь. Звали ее Луиза, ей в ту пору одиннадцать годков минуло. «Послушай нас, дочка, да не серчай на нас. Ты в доме старшая, должна понять. Бери коня нашего да скачи через лес в город. Не можем мы всех прокормить. А как устроишься на новом месте, так и возвращайся за братьями и сестрами своими меньшими». Девочка была очень кроткая и перечить родителям не смела. Собрала худую котомку да ранним утром двинулась в путь куда глаза глядят. Дед с бабкой вздохнули с облегчением. Начали уже придумывать, как от очередного сынка избавляться. Тому было всего девять годков, и не могли решить – сейчас его в дорогу выпроваживать али годок-другой обождать. Дотемна спорили, и вдруг слышат: стук в дверь. Побежали дверь отворять, а там глянь – король французский стоит, и на руках у него дочь их лежит, еле дышит. Девчонка грязью вся измазана, по ноге кровь течет. Впустили всю свиту в дом. Король тогда и рассказал, что случилось: «Сегодня с егерями своими вышли на дневной загон. Зверя гоняли до вечера. Думали, лось идет, да и выстрелили. А оказалось, это девочка ваша в лесу блуждала верхом на лошади – куда она потащилась на ночь глядя, никто в толк взять не мог. От выстрела конь рухнул замертво – да и придавил ногу бедной девочке. Ногу мой лекарь подлечил, но предупредил, что рана слишком тяжелая. Хромая на всю жизнь останется. Только вы, старые, не горюйте. Девочку выходите, а я после за ней вернусь, при дворе устрою. Уж больно мила мне дочурка ваша». С тем король и уехал. Обрадовались было старики, что дочь их не выдала – ведь выгнали ее из дома родного. Так и решили – никого более из дома не выгонять. Да и коня другого у них не было. Хлеба больше не стало, жили впроголодь, но вместе.

Король сдержал обещание – вернулся за девочкой спустя два года. Ей тогда тринадцать лет минуло. Забрал ее к себе во двор служить. Пристроил к королеве своей прислуживать – волосы перед сном гребешком расчесывать. Скучно Луизе жилось при дворе. Все девицы пылают нарядами да помадами, а она одна деревенская. Не было у нее нарядов, но на жизнь она не жаловалась – всяко лучше, чем дома. Брела она как-то по лесу, прихрамывая, как обычно, на левую ногу, и напевала песенку, которую сама же на ходу сочиняла:

«Побежала девчоночка по лесу гулять,

Убежала из дома по лугам скакать,

Всем зверятам лесным свои песенки спеть,

C ветром попутным в облака полететь.

Для зайчат соберу я осенних грибов,

И кедровых орешков для беличьих зубов,

Для лисичек-сестричек сошью воротник

Из колючего мха – путь согреет он их.

Если дождик – я спрячусь в медвежью берлогу,

Косолапый медком накормит в дорогу.

Как прекрасны лесные леса и поля!

Как же прекрасно лицо моего Короля…»

Последняя строчка вырвалась сама собой, и как же испугалась девочка, когда вдруг увидела самого Короля перед собой. «О Боже, – подумала Луиза, – ведь он все слышал. Ну если и не все, так последнюю фразу наверняка. Я погибла!» Король привык к лести со стороны окружающих. Все его обожали, и он принимал это как обязательное. Но он, конечно, знал, что окружающие могли лукавить со своей любовью. Все говорили, что обожают его высочество, а было ли это правдой? Но то, что он услышал от Луизы, было искренним. Он подслушал ее пение, и она не знала, что Король рядом. О, как прекрасно она пела! Такая кроткая юная девочка, хоть и хромая, так красиво воспевает королевский лес (он был уверен, что только его королевский лес можно воспевать в песнях). Какие же в его владениях прекрасные леса и поля! Да, они прекрасны. И оказалось, что лицо Короля прекраснее самых красивейших лесов и полей в мире. Король был польщен и одурманен.

– Прошу простить меня, ваше величество, – пролепетала наша героиня, – я не знала, что вы рядом, и не хотела вас беспокоить.

– Я бы хотел, чтобы ты чаще тревожила меня своим пением, милая девочка. Мне нравится слушать песни про прекрасные поля и леса. Что еще в твоих песнях прекрасное?

Луиза стояла и краснела, не смея пошевелиться, а Король стоял и наслаждался своим величием. Ему нравилась искренняя кротость девочки, но Король желал большего.

– Луиза, сегодня ночью я зайду в ваши покои. Я хочу послушать продолжение вашей песни.

Луиза стояла, не зная, что и думать. Неужели Король хочет посягнуть на ее невинность? Ей было почти четырнадцать лет, и, конечно, она еще была чиста.

– Но у моих песен нет продолжения. Я сочиняю их на ходу.

– Не тревожься, дитя мое. Вместе мы найдем, чем время коротать.

Той же ночью Король пришел к нашей маленькой Луизе и, с королевским величием, сделал из девочки женщину. Три дня Луиза горевала. Все болело у нее – и душа, и тело. Особенно тело – там, внизу. Хотела бежать к родителям, думала все рассказать Королеве, но ни на что решиться не могла, такой уж был у нее характер.

Горевала-горевала, да и перестала. А Король стал наведываться каждую ночь. Но в долгу не оставался. Одаривал ее подарками – драгоценностями и бриллиантами. Родителям ее отстроил новый дом, выделил скот. Так, чтоб ни в чем не нуждались. Привыкла наша героиня к новой жизни. Все стерпелось, боль ушла. Дает Королю, что тот просит, да и свое потихоньку наживает. Подруг новых обрела во дворце. А подруги, хоть и краше все, да не имеют Короля в любовниках, и подарков нет дорогих. Привыкла наша Луиза жить на широкую ногу. Шестнадцать лет только ей исполнилось, а все в жизни уже есть – и земли, и титулы, и родителям помогла. Перестала наша девочка кроткой быть. Откуда кротости-то браться? Увидал Король, что выросла девица – нет уже той милой девочки-певицы про леса-поля, да и вмиг разлюбил ее. Быстро нашел ей замену, помоложе, постройнее. Отобрал у Луизы все подарки, все земли, титулы. Вернулась она обратно к родителям, братьям и сестрам. А они ей: «Дура ты неотесанная, возвращайся быстрей к Королю. На землю падай, ноги целуй, сапоги облизывай. Пусть во дворце тебя оставит», – так привыкли родители жить на широкую ногу. Поняла тогда Луиза, что никому в этом мире она теперь не нужна. Она знала, что Король ее как вещь использовал, да и выбросил. Но почему родители родные в дом не пускают? Почему не нужна никому она теперь?

Погоревала девчушка наша, да и похромала в монастырь служить. Прожила она там ровно сорок лет, приняла постриг и обет молчания. Никогда монахини не видели такой послушной и терпимой сестры. Утром и вечером она молилась, а днем трудилась в огороде. Всегда держалась подальше от остальных. «Видно, грех на ней тяжкий», – думали сестры, смотря на ее упорный труд. Похоронили ее на местном кладбище. Никто за сорок лет не навестил ее. Ни родители, ни братья, ни сестры. А Король за эти сорок лет поменял столько любовниц, что половину уж и забыл. А про Луизу никогда не вспоминал».

Я закончил свою сказку и посмотрел на Луизу – выражение ее лица не изменилось. Я молча смотрел на нее. Наконец она промолвила:

– Я сейчас не могу уехать. Я уеду утром. Больше ты меня никогда не увидишь.

Ничего не понял я из ее слов, но после своей сказки на ночь я захотел спать. Я лег на кровать и уснул.

Утро наступило поздно. Солнце беспощадно светило сквозь полураскрытые занавески. Новый день за окном терпеливо ожидал от меня нового будущего. Дела в этом городе закончились – я поставил точку вчерашним вечером. «Поняла ли она меня?» – думал я, глядя на спящую Луизу. К каким чертям я ей навязался? Или она мне навязалась? Поиграл в рыцаря, помахал саблей рядом с благородной девой. А дальше что? Я не смогу всегда быть рядом с ней. И не хочу. Пусть сама решает, что делать дальше со своей жизнью. Захочет – сама разберется, а нет – так не мое дело. Помогать больше не хочу. И не буду! Я встал с кровати и начал одеваться. Понимаю, что просто бросаю эту девочку, но отгоняю от себя эти мысли. Что еще я могу для нее сделать? Ничего! Да я ничего и не сделал. Хотя есть одна идея, попробую. Может, тогда совесть моя успокоится.

Я убедился, что она крепко спит, достал ее телефон и прочитал последние переписки. Записал один номер, убрал телефон обратно и, без лишнего шума, вышел из комнаты. Внизу сидели мои друзья и хмуро пили кофе. Мы поприветствовали друг друга скромно, без эмоций, и я уставился в меню. Время было около полудня, поэтому я заказал себе куриный бульон и два апельсиновых сока. Друзья сидели напротив и бесцельно смотрели в окно.

– Во сколько вчера разошлись? Чем вчера все закончилось? – спросил я.

– Похоже, не так интересно, как у тебя, Ник, – ухмыляясь отвечал Баха. – Как там Луиза? Отблагодарила тебя за спасение?

– Благородный рыцарь не вправе требовать от дамы сердца благодарности за спасение от злодея, – подхватил Кузьма, – все, на что может рассчитывать наш Дон Кихот, так это иметь счастье поднять белый платок в знак благодарности от невинной девы, обвязать платок вокруг своей шеи и всю ночь петь серенады под ее окном. Ты же всю ночь серенады распевал? Почему тогда лицо такое помятое? Денег за ночь сколько взяла?

– Ваши рожи сегодня не краше моей, – спокойно ответил я. – А где Женя? Она уехала или здесь осталась? Луиза ее вроде как ждет. Не хотела ночью уезжать.

– Не переживай, – отвечал Кузьма, – Женя под конвоем доставлена до номера и уложена спать. Воздух здесь свежий, сон крепкий. Спит она еще.

– Хорошо, можете их будить и провожать. У меня есть еще одно маленькое дело. Вечером можем домой ехать, – сказал я и повернулся к Бахе, – у меня к тебе просьба.

– Что?

– Позвони своему другу из органов. Здесь, в Костроме, мне надо побеседовать с одним товарищем. Встреча должна быть в прокуратуре. Пусть организует мне кабинет к трем часам дня. И в кабинете сидеть кто-нибудь должен из местных сотрудников. Лучше в форме, для атмосферы. Он сможет помочь?

– Думаю, да, – отозвался Баха.

Игра в полицию

– Алло.

– Айзек Вершилов?

– Кто это?

– Добрый день. Вас беспокоят из Управления МВД России по Костромской области.

– В чем дело?

– Просим вас явиться в наше управление для дачи показаний.

– В чем дело? Для каких показаний?

– Это не телефонный разговор. При встрече мы вам все расскажем. К вам у нас нет никаких претензий. Нам просто нужны ваши показания.

– Вы что-то путаете. Если я должен явиться, где моя повестка? Лежит у меня в почтовом ящике? Без повестки я не приду.

– Айзек, пока нет необходимости в повестке. Мы зовем вас не как подозреваемого. Понимаете, иногда власть меняется и непонятно, с кем нужно дружить, а кто становится врагом. Или даже преступником. Мы бы с вами и решили, с кем дружить, а с кем нет.

– Тогда вам лучше не со мной разговаривать. Я сейчас продиктую вам номер телефона…

– Айзек, в первую очередь мы хотели бы поговорить именно с вами. А потом мы решим, нужен нам другой номер телефона или нет. График работы нашей полиции очень плотный, и, боюсь, на всех время выделить мы не сможем. А номер вашего телефона в списке сейчас приоритетный.

– Ничего не понимаю.

– Приезжайте к нам, и мы все вам расскажем. Сегодня в три часа ждем вас в Управлении по адресу ул. Советская, д. 88, кабинет 22, второй этаж. Айзек, пусть пока наша встреча останется тайной. До свидания.

Я выключил телефон и взглянул на часы – сейчас около часа дня. Мне нужно привести себя в порядок и приехать заранее в отделение, чтобы рассказать местным полицейским о своем плане. Я поднялся в номер в надежде попасть в душ. Что надеть? Надо что-нибудь строгое и дешевое. Я открыл дверь и увидел Луизу. Она уже собралась и ждала меня. Я посмотрел на нее и сказал:

– Мы уже позавтракали. Я не стал тебя будить. Мне нужно уехать на одну встречу, но ты можешь позавтракать внизу. Платить не нужно – просто запиши счет на мой номер. Я тебе что-то должен? За вчерашнюю ночь? Все было здорово. Сколько я тебе должен? – Я смотрел на нее и ждал ответа, но она молчала. – Я вижу, ты давно собралась. Ты меня ждала?

– Мне давно пора уходить. Я ждала тебя… Просто хотела попрощаться. Не хотела, чтобы ты подумал, что я сбежала. А теперь почему-то хочется сбежать. Мне тоже было хорошо. До свидания.

– Я вызову тебе такси.

– Не надо.

Мне жаль эту девочку, но я не смогу ей помочь.