В тот день меня душило отчаяние. Думала напиться или принять антидепрессанты. Включила телевизор, потом надела наушники, хотела послушать музыку, ничего не снимало напряг. Ты отравил мой мозг запахом своего тела, я любила слизывать пот с твоего лица, когда ты в изнеможении доводил меня до экстаза. Кто теперь будет ласкать меня, кусать за ухо и шептать что-то так тихо, что я переспрашивала иногда. А чаще ты своим голосом вводил меня в транс. Я ничего не понимала, всё сливалось в радужных красках, какой-то дивной музыке, что ты сочинял для меня. Скажи, что мне ещё нужно. Я была на небесах и вот спустилась в кромешное одиночество. Берти, разлука невыносима, она убивает меня. Чем отвлечься и чем занять себя. Решила выйти на улицу. Иду и думаю: зайду в супермаркет и что-нибудь украду, чтоб на меня кричали, стыдили. А я спрошу, когда им надоест орать.
Любовь – великий дар, хранила его, берегла, и ничего не помогло, всё равно лишилась. Я оплачу этот шоколадный батончик и в придачу каждому подарю такой. Потом пойду, не оборачиваясь, не знаю куда, пока не почувствую, что замерзаю. Остановлю кого-нибудь и попрошусь в гости согреться. Остановилась на кинотеатре, пошла на фильм, что видела не раз. «Пуаро» Агаты Кристи. Какие манеры и весь антураж в стиле ар-деко. Но в этот раз я просто глотала слёзы в тёмном зале, старалась не всхлипывать. Чувства ослепляют, кажется, любовь непобедима, и вдруг, Берти, почему вдруг, ты говорил, что в тебе программа, как ты только не захлебнулся от восторга, расписывая колонизацию Луны и Марса. Я хотела реальности, ты жил воображением. Идея. Что будоражило тебя, казалось мне непонятным. Я не в теме и должна признаться, что профан. Я женщина и состою из чувств. Ты что-нибудь знаешь про эмоциональную интимность? Один твой взгляд возбуждал меня, как твой голос, что в памяти моей как звуковой символизм точки допустимого соблазна. Ты словно нейроинтерфейс, что будоражит сейчас человечество в каждой извилине моего мозга. А тебя что сейчас занимает?
Здесь другое, не скажу, что это хождение по мукам вначале вообще казалось забавным, как вежливо и тактично отказывают под предлогом, что не вовремя приехал – рождественские каникулы. Академики поехали погреться под нездешним солнцем, потом занятостью председателей комитетов, скопилось много нерешённых вопросов за новогодний отпуск, кто-то заболел, простыл, катаясь на горных лыжах, после праздничного застолья всё ещё не отойдёт. Когда же комитет не смог собрать кворум в очередной раз по причине того, кто-то выдал замуж дочь, а у другого родился внук, я заметил, не затянулась ли моя командировка за счёт государства или здесь такая мелочь не в счёт. На предварительных консультациях референты делали замечания по тексту, просили упростить вступление. Достаточно комментариев новосибирских рецензентов. Бумаги поступили в профильный комитет, главным образом – результаты практической части, опыты и вычисления. Председатель сделал резюме, рекомендовал работу на самый верх, заключив: «Возможно открытие с перспективой применения в планах освоения космоса». Собственно, ничего нового, ровно то же было в бумаге, составленной в новосибирском отделении. Логичное заключение – предоставление лаборатории со штатом сотрудников в институте генетики. Но бессмысленный марафон продолжался, возня с выборами, затем отмена на год, президента РАН деморализовала академиков. Официально было заявлено, институт в течение двух недель определится по поводу моей работы, и в ближайшие дни меня примет академик Оргиев.
Всё это время преследовало желание прийти на то место в Москве, где высказывают недовольство происходящим в России, о произволе, несправедливости в судах, на работе, вроде импровизированной трибуны, как в Гай-парке Лондона. Сказали, глашатаи народного гнева собираются в парке Горького в Нескучном саду, совсем рядом с Академией. Пошёл, в очередной раз окинув разочарованным взглядом кубически-геометрическое строение, где даже фонари с намёком на научные изыскания в урбанистическом стиле. Странная округлость, созданная из треугольников и квадратов, означавшая: невероятное возможно, подчёркивали главную космическую идею в будущем. И только стеклянная пирамида, напоминающая подобную у входа в Лувр в Париже, нежели египетскую, говорила, что Космос всегда был частью человеческой цивилизации. Люди – пришельцы с других планет, колонисты Земли.
Искателей правды не нашёл, побродил по парку с надеждой встретить тебя, Куколка. Право, смешно и наивно, скорее я встретил бы инопланетянку. Девочка моя, во что я ввязался, надо было просто пересесть в Шереметьево на другой самолёт и лететь к друзьям в Голландию, там бы обустроился и вызволил бы тебя. Мама своими грустными глазами остановила меня.
Обрыдаться под дурацкую песню «Никому тебя я не отдам». Не верю, что мы расстались. Все ночи нашего безумия со мной. Судьба, храни тебя. Любовь в глубине меня тебя ждала. С тобой была женщиной, свободной, безрассудной, безотчётной, потому что затмение рассудка. Ты был тем, что не вмещалось в моё сознание, с твоей непонятной полуулыбкой. Ты был проводником в мир моих желаний, что таила, боялась в них признаться себе. Ты избавил от заблуждений, раскрепостил.
Берти, как там, в Москве, не скучно в канун Рождества толкаться просителем? Люди за столом шумно, весело встречают Новый год, а ты маешься и путаешь вход с выходом, теряешься среди своры бюрократов, которым всё по фигу, а уж тем более ты.
Если будет время, пролистай фотографии, иллюстрации к новогоднему балу у губернатора. Решила последовать твоему совету и была в образе Любовь Орловой. Предыдущие наряды критиковал, тебе не нравились ни Шанель, ни Мерлин. Наши отношения начались с Роми Шнайдер. Трагическая судьба, как и наша любовь. Как ты думаешь, это случайность? Что тебе нравилось в Роми и что ты нашёл во мне, кроме внешнего сходства, отчасти достигнутого благодаря наряду – платью из фильма. Ещё молодость, нам было по двадцать пять. Хотелось безумия, в голове звенело от выпитого, куда-то бежали. Было темно, и только огни вспыхивали в сознании, обжигали отголоском мысли, что это? Любовь или будоражащая кровь молодость? Жажда чувств накрывала с головой, грохот волны рока, где гитара душила струной до хрипоты, барабан разрывался где-то в желудке. Желание сводило с ума, мы бросались друг на друга. Казалось, что мы то на американских горках, то на каруселях, то в каком-то ещё аттракционе, название ещё не придумали. Образ Роми Шнайдер, известной актрисы, её любовь с Аленом Делоном – ты не знал об этом, но полюбил. Трудно было разобраться: меня или её, чья жизнь более драматичной, всех драм в кино, где она играла. Мистическое совпадение жизненной трагедии и драмы экранных образов. Тебя это не интересовало, как и то, была ли я копией богини стиля или её душа воплотилась во мне. Ты посмеялся, когда высказала это предположение. Ты хохотал как сумасшедший, и тогда подумала: ты гений, ещё не зная о тебе ничего. Только искренние и талантливые люди могут так открыто смеяться: до слёз, до колик в животе, до спазма в горле. Я ждала тебя, все ночи и бесцветные дни, когда душили слёзы от обиды, что брожу по белому свету одна. В тебе увидела своё одиночество, и твоя боль, что бравурно и нарочито прятал, скрывал под маской беззаботности, отозвалась во мне. Я пыталась объяснить, что образ позаимствовала, но ты даже не подозревал о Роми Шнайдер.
«А что в ней такого? Ты одета обычно, на тебе нет и следа от грима. Её взгляд, глаза как идентифицировать». Я показала тебе фотографию Роми в телефоне, ты удивился.
«Разве это не ты?» Приглядевшись, правда, заметил что-то неуловимое, то ли возраст или состояние души другое. А так очень похоже.
О проекте
О подписке