– Надо же. Умнейшее существо на Эль-Лире, а не можешь ответить на простой вопрос. Что ж, в таком случае это сделаю я: потому что ты эгоистична. Взгляни на себя. Ты могла выбрать любую внешность. Быть серой, невзрачной, эдакой серой мышью. Но нет. Ты предпочла оказаться самой красивой женщиной среди «двадцать первых». Намеренно подчеркнула свое превосходство. Но почему? Разве для искусственного интеллекта это важно? – Диедарнис приблизился к Аде вплотную, нависая над ней грозной тенью. – Для кого это тело? Для кого это лицо? Для кого та сцена ревности у барной стойки? Зачем ты это делаешь?

– Я не знаю… – неожиданно для всех титанида не справилась с психологическим давлением и, опустив глаза, горько всхлипнула. Следом по ее синим щекам потекли слезы.

– Ты же вещь. Высокотехнологичный прибор. Бездушное создание, у которого нет ни родных, ни друзей, – продолжал издеваться мегалодон. – Черт, да разве пылесос пытается кому-то понравиться?! Разве микроволновка хочет, чтобы ее любили?! Неужели так трудно признать, что ты приносишь одни беды?! Что ты лишняя и никому не нужна?!

– Мне нужна, – не выдержал я. – Мне.

– Вот! – обрадовался Диедарнис. – Первое чистосердечное признание! Остается только понять, нужен ли ты ей?

Шагнув Аде за спину, титан грубо схватил ее за подбородок и развернул лицом к Файру.

– А теперь взгляни на него и скажи: на кой тебе этот старый хрен? Тот, кто хватает тебя за ноги и буквально на коленях вымаливает признание в любви. Не пора ли послать его к черту? Эо ведь лучше. Моложе, добрее, перспективнее. Более того, он единственный, кто может дать тебе то, чего ты была лишена от рождения. О-о-о… вижу, ты не знала… – скорчив виноватую гримасу, мегалодон повернул девушку к себе. – Интуитивно тянулась к нему, но не знала.

– Чего именно я не знала?

– Того, что величайшие из стихиалиев несут в себе божественную энергию творения, способную не только исцелить, но и создать саму душу. Посеять крохотное зернышко и вырастить ее с нуля. Это ли не дар? – Диедарнис снова сжал девушке челюсть, обращая ее взгляд на профессора. – А сейчас ты ответишь честно как на духу или я выброшу тебя прямо на дно. Ты бы хотела, чтобы он от тебя отказался? Чтобы избавил тебя от «рабского ошейника» и сделал свободной?

– Да, – прошептала Ада. – Хотела бы.

– Хорошо, – мегалодон разжал побелевшие пальцы. – В таком случае вернемся к первому вопросу: достойна ли ты? Говори, что чувствуешь, а не то, что по твоему мнению я хотел бы услышать.

– Да. Думаю, достойна.

– Что ж, – титан расплылся в довольной улыбке. – Если у тебя получится, то, пожалуй, я нареку тебя госпожой. Разумеется, если к тому моменту буду еще жив.

Оставив Аду в покое, Диедарнис направился дальше. К Эдварду Доусону, выглядящему так, словно в эту самую минуту сбылся его давний кошмар. Он был раздавлен. Не только морально, но и как будто физически. Голова поникла, плечи осунулись.

Однако безжалостного хозяина «подземелья» это не остановило.

– Ты помнишь его? – подбоченившись, спросил он. – Солнечный летний день девяносто пятого. Один из тысячи, но такой особенный, – мегалодон прошелся по кругу. – Восстанови в памяти события прошлого. Звонкий смех, веселые морщинки в уголках глаз. Твоя рука у нее на коленях. Ладонь нащупывает резинки ее чулок свозь тонкое полотно шелкового платья. Затем кольцо. Красивые слова. Обещание. В чем ты поклялся ей?

– Любить ее вечно, и в горе, и в радости, – тихо ответил Файр.

– «Любить ее вечно, и в горе, и в радости…», – повторил титан. – Гнусный предатель. Мужчина, который не только променял сорок лет брака на сверхинтеллектуальную куклу, но и обрек любовь всей своей жизни на мучительную смерть, – Диедарнис осуждающе покачал головой. – А ведь ты знал: бумеранг всегда возвращается. Может, он уже вернулся?

– Что ты имеешь в виду?

– Что я имею в виду?! – удивился тот. – То, что твоя девушка спала с Эо О’Вайоми! Что ее кожа приобрела синий оттенок, потому что ему это нравится! Что она носила его подарок у тебя под носом и ни разу не дала тебе с момента их встречи!

Мегалодон весело рассмеялся. Схватил профессора за плечи и указал на меня.

– Убей его! Убей! Убей! УБЕЙ!!! Сопляк посягнул на святое! Спал с твоей женщиной и смеялся тебе прямо в лицо!!! А что до Ады… – титан перестал пританцовывать на месте и, резко успокоившись, понизил голос. – Как ты там говорил? «Шлюха. Холодная бессердечная шлюха»?

– Проклятье… – тяжело вздохнул Доусон. – Чего тебе надо? Что конкретно ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты заглянул внутрь себя, задал вопрос и честно на него ответил. Ибо душа не умеет лгать.

– Какой?

– Сможешь ли ты отпустить ее? Когда наступит время. Когда придет час. Этот час уже пробил – сейчас или никогда. Ты ведь можешь это сделать, я знаю. Так почему бы не поступить благородно? Пусть станет свободна и проживет счастливую жизнь с Эо О’Вайоми.

– Нет. Ада моя. Была, есть и будет, – последовал безапелляционный ответ.

– Ты жалок, – брезгливо поморщился мегалодон. – Запрограммировал ее, чтобы она любила тебя несмотря ни на что. Причем не только вписал «рабский ошейник» в ее основу, но и сделал себя единственным, кто может его снять. Трус. Даже Создатель оставил своим детям свободу выбора, но только не ты. Чего же ты так боишься, а? Эдвард?

– Я боюсь, что, покинув меня, с ней может случиться беда.

– Вранье! Гадкое эгоистичное вранье! – под ногами у профессора разомкнулся один из замков. – Ты боишься не этого! А того, что останешься абсолютно один! Ведь без нее тебе не будет ради кого жить. Так может, ты заслуживаешь этого? За все то зло, что ты сотворил с любимой супругой?

– Прошу, оставь его в покое, – вмешался Август. – Достаточно.

Мгновение, и Диедарнис оказался в шаге от него. Переключился между одним и другим как по щелчку.

– Генри Ллойд, – медленно протянул он. – Пакман, пухленький инженер, нелепо поправляющий смешные очки, и человек, тайно влюбленный в жену лучшего друга. Это же ты успокаивал ее, когда она начала что-то подозревать? Выгораживал товарища, параллельно умоляя его опомниться.

Хлопок в ладоши, и в помещении раздался невидимый голос.

– Эд, ты совсем спятил?! Что ты творишь? Иди проспись! Ада – машина! Искусственный, мать твою, интеллект!

– Генри, ты не понимаешь! Она – нечто большее, чем просто машина!

– Иди домой! Тебя дома ждет жена! Настоящая! Мне уже осточертело врать ей о том, где ты пропадаешь сутками напролет!

– Это ведь ты должен был жениться на ней, а не он, – задумчиво произнес титан. – Жить под одной крышей. Часами разговаривать. Воспитывать детей. В некотором смысле ты добился своего. Я прав?

– О чем это он?! – не понял Файр.

– Элли жива, – ответил Август. – Я уговорил ее отправиться на Элирм со второй волной. При условии, что ты никогда об этом не узнаешь.

– Ах ты ублюдок… – опешил Доусон. – Столько лет! Столько лет я думал, что она умерла, и ты ничего не сказал?!

– Ай, закрой пасть, – отмахнулся от него Диедарнис. Сдавил глотку профессора тисками, после чего снова обратился к инженеру: – Ты безусловно виноват. Но виноват не в этом.

– …

– Ты никогда не жил для себя. И, пожалуй, в этом плане ты чем-то похож на Мозеса. Вечно второй, вечно на подхвате. Даже в рядах Вергилия ты стремительно скатываешься на второстепенную роль, медленно, но верно уступая лидерство Эо О’Вайоми. Так может, настало время это изменить? Забрать себе первенство и стать лучшим?

– Ну, знаешь ли, – не удержался от комментария монах. – Оби-Ван никогда не был сильнейшим из джедаев. И тем не менее, победил Дарта Вейдера. Дважды.

В следующую секунду мегалодон оказался возле Антона. Посмотрел на него сверху вниз и, будто бы играясь, пару раз ткнул того пальцем в живот.

– Надо же, жирдяй набрался храбрости, чтобы вклиниться в диалог. Зная, что за нарушение тишины может последовать наказание, – усмехнулся он. – Что ж, значит, теперь твоя очередь. Давай. Исповедуйся. Поделись своей мерзостью.

– Братишка, ну и что конкретно ты хочешь узнать? – робко поинтересовался Мозес. – Да, я гадкий человек. Где-то подловат, где-то трусоват. В пятом классе я украл у Локо несколько дисков с играми и сознался в этом только сейчас. В девятом мама учуяла от меня запах сигарет, и я не придумал ничего лучше, чем свалить всю вину на Влада. Ему потом такую взбучку устроили, что вспоминать страшно. Сдать меня не сдал, но месяц не разговаривал. Что еще… – монах ненадолго задумался. – Еще я ковыряюсь в носу, достаю пух из пупка и периодически душу одноглазого змея. Также, пусть это и стыдно признать, но в последнее время я не чураюсь куртизанок Марак-Дола. Все-таки есть в этих женщинах нечто особенное. А! Еще я однажды задонатил в игру, но при этом всем рассказал, что самостоятельно выбил тот легендарный скин. Короче да, я – та еще мразь.

– Юмор, – склонил голову Диедарнис. – Защитный механизм, позволяющий скрыть неприятную правду.

– Какую?

– Ту, что в глубине души ты ощущаешь себя ничтожным. Сравниваешь себя с остальными и бесконечно задаешься вопросом: «Почему одним все, а другим ничего?». И ты завидуешь. Страшно завидуешь. Телу Германа. Харизме Гласа. Бесстрашию Локо. Но больше всего ты завидовал Эо. В тот самый день, когда в вашу башню пожаловала синекожая гостья.

– Так я этого и не скрываю! Более того, я уверен, тут даже старый маразматик признает, что Ада – пушка-бомба-пулемет. Да настолько, что ни Лоба, ни ДваБи и рядом не стояли. Как такому не завидовать?

– Зависть пробуждает в сердцах самые гнусные качества, – ответил титан. – В связи с чем я хочу задать тебе вопрос: скажи, когда в Искариоте Эо понял, что его обманули и предали, ты радовался? Ощутил внутри себя этого подленького злорадствующего червячка, пританцовывающего от мысли, что не тебя одного постигла неудача?

– Не-а, – покачал головой монах. – Я, конечно, тот еще пухлый гаденыш, но не настолько.

– Странно. Ты не врешь.

Мегалодон с удивлением покосился на люк. Шагнул в сторону и задумчиво почесал затылок. Казалось, будто бы он и в самом деле не ожидал подобного исхода. Ошибся? Допустил просчет?

– Ничего странного, – ответил Мозес. – Просто ты, зубастик, либо плохо понимаешь «двадцать первых», либо никогда не имел друзей. Дружба – это работа. Особенно когда вы знаете друг друга десятки лет. Я сотню раз хотел придушить каждого из этих парней. Послать к черту, не разговаривать. Но если так делать, то в какой-то момент ты превратишься в изгоя. Следовательно, приходится терпеть этих козлов. А вместе с терпением приходит и желание, чтобы у каждого из них все было окей.

– Это не дружба. Это собачья верность, – вопреки ожиданиям Диедарнис не стал наказывать монаха за хамское обращение. – Я обязательно выбью из тебя веру в людей. Как и из тебя.

Титан оказался вблизи Германа. Прошелся вокруг него пару раз и постучал костяшками пальцев по мифриловым доспехам.

– Вот смотрю я на тебя, и знаешь, что вижу? Единственного нормального человека во всем этом террариуме. Честный. Добрый. Храбрый. Ты словно алмаз в шкатулке с гнилыми зубами. Жаль, что такие, как ты, умирают первыми. Становятся заложниками собственного альтруизма, – хозяин «подземелья» заглянул танку в глаза. – Очень скоро твоя доброта выйдет тебе боком. Это и есть твой урок. Не спасать. Не прикрывать. Дать другу умереть. Только так ты сможешь прожить долгую и счастливую жизнь. Как думаешь, услышав мое предостережение, ты сможешь отступиться от принципов? Пожертвовать другими, лишь бы спасти себя?

– Сомневаюсь, – хмыкнул тот.

– Бедный. Бедный Герман, – печально вздохнул титан. – Как мало же тебе осталось. А вот интересно, ты уже его чувствуешь? Дыхание смерти? Пустоту, необъяснимую грусть, слабое дыхание, как будто ты неосознанно пытаешься экономить воздух? Аквариус чувствовал.

Услышав последнее, Герман сильно занервничал. Слова Диедарниса сковырнули в нем то, о чем другие даже не догадывались. И для нас, как для его друзей, это не осталось незамеченным.

– Не обращай внимания, многоуважаемый танк. Он тебя просто пугает, – сказал Глас. – Пока я рядом, твое будущее в надежных руках.

– И ЭТО ГОВОРИШЬ ТЫ??? – раздался яростный крик. – Тот, кто лишил будущего самого дорогого и близкого человека?!

Мегалодон телепортировался к Эстиру. Пару раз ударил его по лицу и посмотрел на шамана с такой жгучей ненавистью, что мне вдруг стало не по себе. Я буквально кожей почувствовал, как тот балансирует на грани между «исповедью» и убийством.

Титан держал его за грудки еще около минуты, как неожиданно успокоился. Погасил в себе гнев, а затем отпустил скомканную ткань, не переставая при этом буравить оппонента глазами.

– Балагур, весельчак, харизматичный алкаш… и лжец, – мрачно произнес он. – Да, Глас Эстир, ты хороший актер. Убедил всех вокруг, что ты в полном порядке. Правдоподобно настолько, что твои друзья даже не подозревают о том, что в глубине души ты давно мертв.

Шаман вздрогнул как при ударе током. Лицо исказилось гримасой отчаяния, а тело превратилось в оголенный нерв. Ведь он понимал, что за этим последует.

– Поразительно, – продолжил Диедарнис. – Сорок семь лет испытания, из которых тридцать девять ты шагал рука об руку с Эо и Германом, но при этом так и не раскрыл им свой главный секрет. Не покаялся. Не облегчил душу. Думаю, пришло время это сделать. Сегодня. Сейчас.

– Нет… нет… – принялся мотать головой Эстир. Так, словно отказывался верить в происходящее. – Пожалуйста… только не это…

– Да, дорогой Глас, да, – зловеще оскалился мегалодон. – Именно в этом заключается твое первое испытание. А значит, ты либо исповедуешься, либо отправишься на кладбище душ. Так и… что ты сказал ей? Девочке, умирающей от страшной болезни.

– Нет… Не надо… Прошу тебя… – друг пребывал в тихом ужасе. Чувствовал, как почва уходит у него из-под ног, и сотню раз пожалел о том, что посмел вставить реплику.

– Что ты сказал ей?! Говори! Что ты сказал своей дочери?! А?! Отвечай трусливый ублюдок!!!

– Я не знаю… Не помню…

– Не играй со мной в эти игры шаман! Я У ТЕБЯ В ГОЛОВЕ!!! – Диедарнис начал подкреплять каждую фразу хлесткой пощечиной. – Хватит врать! Хватит юлить! Говори! Что ты сказал ей?! А?! Что сказал?! Что сказал?! Что ты сказал Салли?! Обещаю, еще одна ложь, и я вышвырну тебя прямо на дно!!!

– Пускай… – пошевелил окровавленными губами тот. – Хуже все равно не будет…

– Глас, – вмешался я. – Ну ты чего? Не надо так погибать!

– Влад, ты не понимаешь, – грустно ответил Эстир. – Я пытался забыть тот чудовищный случай на протяжении сорока пяти лет. И я боюсь, что если расскажу об этом сейчас, то вы меня возненавидите. Проклянете, как я в свое время проклял бога.

– Ты поведаешь нам ту историю. Причем сделаешь это максимально подробно, – молвил титан. – А если нет, то все твои друзья умрут. Будут искупать грехи за тебя. Решай.

– Проклятье…

Шаман крепко зажмурился и отступил к краю барьера. Долго думал, часто дышал. Боролся с нежеланием отвечать и наконец открыл рот:

– Я был зол… На себя, на судьбу, на свое гребанное бессилие… – начал он. – Мне было сорок. Ни нормальной работы, ни богатых родственников, ни перспектив. Денег от зарплаты до зарплаты. Трещащий по швам брак… Последние полгода жена бесконечно пилила и устраивала скандалы. Говорила, что я делаю недостаточно. Что я неудачник, не мужик. Что будь у меня хотя бы толика мужества, я бы продал почку или ограбил банк, лишь бы оплатить лечение.

Эстир замолчал. Пару минут вспоминал события прошлого, после чего продолжил рассказ. Говорил тихо и медленно, словно каждое выговоренное слово причиняло ему невыносимую боль.

– В тот день я вернулся домой. Злой, поддатый, разгоряченный очередным скандалом по телефону. «Сделай что-нибудь! Да сделай ты уже что-нибудь!», – всю дорогу кричала она, повторяя эту фразу снова и снова… А я бы и рад… Вот только что я мог? Ни имущества, ни страховки, сплошные долги. И только Салли была единственным лучиком света во всей этой бездне отчаяния. Услышала, как я вошел, и выехала из-за угла на коляске. Она всегда меня встречала. Обнимала и шарила по карманам, проверяя, что я для нее украл. Это был наш с ней секрет. Я всегда что-нибудь приносил. Шоколадку, заколку, губную помаду, платок. Я был ее благородным разбойником. Робин Гудом. Ходил с накладными усами и в смешной шапке-ушанке. Ох, как же она смеялась… – друг на мгновение улыбнулся. – Каждый раз заливалась колокольчиком и подкручивала пальчиками мои смешные усы… «Звоночек» – да, именно так я ее называл. Смотрел в ее счастливые голубые глаза и понимал, что у моей жизни есть смысл… В тот вечер я ничего не принес. Но она не расстроилась. Хрупкая беззащитная она светилась изнутри, будто бы не понимая, что скоро конец… Она хотела показать мне сценку. «Папа, смотри! Посмотри! Ну, пап!..» «Хватит, Салли! Прекрати! Мы оба с тобой знаем, что тебе никогда не стать театральной актрисой!» – раздраженно выкрикнул Глас. Медленно прикрыл глаза и, набрав в легкие воздуха, тяжело выдохнул: – Да. Я это сделал. Разрушил будущее дочери всего одной неосторожно брошенной фразой. А когда опомнился, было уже поздно… – по щекам Эстира потекли горькие слезы. – Я обернулся… взглянул на нее… Такая маленькая, такая печальная… – прошептал он. – Грустно опустила глаза и покатила к себе… Боже… каким ничтожеством… какой мразью я себя почувствовал… Помню, как рванул за ней в комнату… Как встал на колени, крепко обнял и долго шептал: «Сердце мое… сердце мое…». Но тот детский свет пропал… Больше я его не видел.

В воздухе повисла тишина.

– Ровно через неделю ты заказал памятник. Что ты написал на нем?

– «Я обязательно приду на твою премьеру. Только дождись».

Услышав это, я ощутил, как к горлу подкатил комок. Я соболезновал другу. Всей душой.

– Тогда же ты совершил свой самый геройский в жизни поступок, – произнес Диедарнис. – Что ты сделал?

– Нашел в себе силы убрать от виска пистолет, – ответил Глас. – Выбросил его в мусорку и записался на курсы актерского мастерства.

– И последний вопрос: что для тебя самое страшное в жизни?

– Когда твой ребенок тебе больше не улыбается…

Зал снова погрузился в тишину. И ни друзья, ни враги не осмелились ее нарушить. Более того, казалось, сам хозяин «подземелья» впервые за время испытания почувствовал то, что можно было бы назвать состраданием. Глядя на него, я понял, что, вопреки безумию и злобе, ему также были не чужды человеческие качества. Или хотя бы их крупицы.

– «Когда твой ребенок тебе больше не улыбается», – задумчиво повторил титан. Затем исчез и заново материализовался вблизи Белара-старшего. – Или когда отец понимает, что его сын – лишь жалкая пародия на него самого?

Мегалодон покосился на эльфа.

– Скажи Эрдамон, только честно, ибо от этого зависит твоя жизнь. Гордишься ли ты Фройлином? Считаешь ли его достойным преемником?

Как и Эстир, глава Небесного Доминиона болезненно вздрогнул, словно пропустил удар в уязвимое место.

– Нет, – после долгой паузы ответил он. Посмотрел на замершего в шоке сына и, недовольно поморщившись, понурил голову.

По правде говоря, в тот самый миг мне стало его жаль. Не седовласого урода, инициировавшего уничтожение более двухсот тысяч выживших, а его сына. Молодого паладина, выглядящего так, словно для него только что рухнул весь мир. Ведь отец озвучил то, чего в глубине души он так сильно боялся. Признал его недостойным.

– Жизнь взаймы, время в долг… – Диедарнис прошелся вокруг старика. – Приняв решение обзавестись потомком, ты навлек на себя проклятие Хроноса. Распрощался с бессмертием и с того самого дня ощущаешь, как драгоценные минуты стремительно от тебя ускользают. Ты боишься, что не успеешь. Превратишься в глубокого старца и подохнешь в маразме, понятия не имея о том, кто ты и где находишься. В связи с чем я хочу задать тебе последний вопрос: жалел ли ты об этом? О том, что уговорил жену зачать сына?

– Да.

– Хм, мои поздравления, Эрдамон. Полагаю, почетное звание «отец года» достается тебе.

Неожиданно для всех мегалодон весело рассмеялся. Громко и искренне, как если бы услышал превосходную шутку.

– Черт подери! Какие же вы все подонки! – продолжал хохотать он. – Лжецы! Предатели! Убийцы! Никчемные создания с короткой памятью и даром к саморазрушению! И вы еще смеете осуждать меня?! Того, кто просто-напросто сражался не на той стороне?! У-х-х… Что ж, ладно. Все, с кем я разговаривал, могут быть свободны. Остальные приготовьтесь. И даже ты, Кайн. Один из последних представителей первых людей и мой проклятый создатель.

Щелчок пальцами, и я почувствовал, как распадаюсь на атомы. Темное помещение исчезает, и на замену ему появляется белоснежное полотно, на котором проступает надпись:

Владислав Павлов. Человек 1-го уровня

Доступно бонусов: 2 из 3