8

Медлительный Умрихин хотел рассказать ей, что там, на диване, очень ясно вдруг вспомнилась ему одна ночь, когда у него сломалась машина и он искал дорогу… Однако Татьяна так быстро выпроводила его, назначив день следующего сеанса, что только оказавшись на улице он понял, что разговоры на сегодня закончены.

Но воспоминание было очень ярким и не хотело забываться. Это случилось давно, еще в Союзе. Он тогда только женился, вез жену в дом отдыха на три дня. А машина сломалась. В лесу. Они простояли полночи и уже собрались ждать утра на дороге, но ему привиделся какой-то свет в лесу, и он пошел спросить дорогу. Там был дом, из которого вдруг выбежала женщина, увидела Умрихина, но на его вежливый вопрос испуганно закричала, вывела откуда-то из кустов большую лошадь и ускакала. А дом, что и было самым подозрительным, при ближайшем рассмотрении оказался необитаемой развалюхой.

Вот и все, что привиделось ему на диване, да еще эта дуга времени, будто сейчас наступило продолжение той ночи.

Шел холодный осенний дождь. Наступил вечер. Стемнело. Большая досада овладела Умрихиным. «Невежливо», – думал он про Татьяну, шагая по пустой улице к метро. – «Она, конечно, женщина умная… Но могла бы и дослушать. Я-то ведь никогда в эти компьютерные игры не играл, не права она. Как она лечит с таким невниманием к людям?.. Эх, жлобские времена! Даже целители, люди утонченные, и те думают лишь о деньгах… А я?..»

И мысли его перескочили на самое наболевшее. Умрихин считал себя художником, по образованию был филолог, а работал менеджером по продажам бюстгальтеров в мелкой, еле сводящей концы с концами фирме, постоянно копя обиду за это на всех.

«Чем приходиться заниматься! Даже я!.. Я, с моими мозгами, вынужден…»

– А чего у тебя такое с мозгами-то? – спросил кто-то рядом. – Вроде, мозги как мозги.

Умрихин дико оглянулся. Рядом привиделось ему существо, имевшее совершенно неподобающий для московских улиц вид. Это был верзила, одетый то ли в шкуры, то ли в какой-то балахон. Словно сошел с картинки в комиксах, которые издавало такое же мелкое, как их тряпичная фирма, издательство, помещавшееся в том же подвале.

– Только не спрашивай, кто я, – предупредило существо непонятно как, голос его звучал словно в самом Умрихине. – И чего мне надо, тоже не спрашивай.

– Ты кто? – спросил тут же Умрихин, от испуга потерявший способность думать. – Что тебе надо?

Дальше он хлопал глазами, озирался, всматривался и в себя, и вовне. Существа нигде не было.

После взрыва разнообразных мыслей и догадок в уме Умрихина осталась лишь одна, но правильная: «показалось». Беспрестанно оглядываясь по сторонам, он дошел до метро, где было светло от огней и людно. Здесь ему стало полегче.

В вагоне еще один раз показалось лицо того, в шкурах – он смотрел из туннеля сквозь темное стекло, в котором отражался Умрихин, державшийся за поручень. Но Умрихин повернулся в другую сторону, да еще и подумал спасительное «ты кто?» И существо снова исчезло.

Медлительный сорокапятилетний Умрихин был женат на такой же филологине, как и он. Но жена, в отличие от него, могла позволить себе работать почти бесплатно в институте Мировой литературы, поэтому была свободна от Умрихинских тяжелых мыслей и всем, в общем, довольна. Она была моложе мужа, подвижна, симпатична. Будь на его месте человек легкого характера, он бы считал, что с женой повезло. Умрихин же мучительно ревновал. Ему все было в тягость.

Поужинав, они легли спать. Отвернувшийся к стене Умрихин слушал, как ворочается рядом жена, и злобно думал о ее работе. Умные речи, профессора… Он бы тоже работал там, если бы не новая реальность в стране, требующая заработков, заработков…

Жена ворочалась, возилась, елозила. «Да что это она», – подумал Умрихин, и вдруг услышал шепот и смешок. Это был ее голос. Внутри у него все куда-то ухнуло, а волосы зашевелились на голове. Напружинившись, он осторожно повернулся.

На его жене кто-то сидел. Она лежала на спине, а он на ней сидел. И она с ним говорила ласковым шепотом, а он… Что он выделывал руками с ее грудью, Умрихин не столько увидел, сколько догадался. Близкий по состоянию к приступу, готовый убить, он приподнялся на локте и вдруг узнал… нет, ему показалось, что это вновь тот самый, с улицы.

Открыв рот и еще не зная, что скажет, Умрихин так и застыл. На жене никого не было. Повернувшись к нему, она удивленно спросила:

– Ой, а как это ты?.. Вдруг там оказался…

И, поскольку Умрихин, полный дрожи в конечностях, не двигался, протянула к нему руки и привлекла к себе, говоря:

– Какой ты сегодня… Не узнать прямо.

Следующие полчаса Умрихин продолжал дело, начатое неизвестным, и смог внушить себе, что кошмар только показался. На самом деле он знал, что не показался, но такую мысль нутро не принимало. Показался. Из-за диких мыслей Умрихин был неповторим. Жена восторгалась.

Упав на спину, Умрихин смотрел в потолок, приходя в себя и собираясь логически порассуждать и найти причину. И вдруг услышал удивленный голос жены, ее смех и ласковый шепот. Посмотрев в ужасе в ее сторону, он вновь обнаружил ту же картину. На ней сидела какая-то сволочь и гладила грудь, а жена щебетала, судя по интонации, безмерно радуясь.

Времени думать не было. Умрихин кинулся отнимать то, что считал своим, и упал на обнаженное горячее тело, а ее пальцы вплелись в его волосы и тянули, привлекали к себе, торопя и подбадривая.

Сам не зная как, он дал ей все, что мог, и даже больше, чем обычно. Упал на спину рядом. Теперь он уже предвидел дальнейшее, и не ошибся. Жена радостно и удивленно смеялась, а на ней сидело это чудище и лазило руками везде, куда даже и Умрихин никогда не забирался.

Стиснув зубы, он кинулся вновь на поле битвы. Теперь ему показалось, что пришлось столкнуть кого-то плечом, но сил и времени на обдумывание не было. Жена была как вулкан – раскалена и открыта для объятий. Умрихин упал в нее как шкурка себя самого, и она поглотила его и выплюнула обратно в таком состоянии, что даже головы повернуть он, как ему казалось, не сможет, приведись еще соперничать с незнакомцем.

Однако, смог. Тот сидел верхом и (Умрихин теперь ясно это увидел) смотрел на него, насмехаясь взглядом и как бы приглашая вновь померяться возможностями. Только вот с кем? Умрихин вдруг подумал, что борется, похоже, сам с собой. И надо было действовать не так. Рассказал бы жене, они бы придумали что-нибудь…

Но теперь для такого разговора не было сил. Жена, как показалось Умрихину, слегка уже встревоженная, тянула его, все же, к себе, и он, по инерции скрывая правду, не отказался.

Дождь, стучавший весь вечер по подоконнику, прекратился. Светила луна в окошко. А происходившее в спальне все больше погружалось в туман. Еще несколько раз совершалась однообразная процедура, и Умрихин уже не знал, откуда берутся силы. Жена была напугана, она несколько раз всплакнула, несколько раз принималась отталкивать его, но все повторялось с фатальным однообразием. Сил думать не было.

Вскоре после очередного появления незнакомца, когда Умрихин чисто механически, не отдавая себе отчета в своих действиях, потянулся к жене, тот не исчез. Теперь он был сильнее Умрихина, и намного. Оттолкнув его, неизвестный остался на своем месте. Умрихин посмотрел на него, с трудом держа голову на весу, и, не справившись, упал щекой на подушку. И сразу уснул.

Просыпаясь несколько раз в темноте, он слышал возле себя слабые крики жены, но не понимал, что они значат, и засыпал вновь. А проснувшись утром, увидел вокруг поле. Моросил легкий дождь. Горизонт был скрыт туманом. Торпин лежал на мокрой траве и пытался понять, кто он и где находится. И почему сознает себя и Торпином, и еще каким-то Умрихиным одновременно. И что за воспоминания ускользают и ускользают от него, так, что он знает о их существовании, но открыть и прочитать этот конверт не удается.

9

Вечером к Татьяне Весельчук заехал Грехов, ее давний знакомый. Общение их всегда походило на деловое: пили чай, говорили. Иногда, правда, возникала в разговоре непредусмотренная заминка. В тишине комнаты слышалось тогда ровное тихое жужжание, какое бывает на трансформаторных подстанциях, а между Греховым и Татьяной проскакивали с треском фиолетовые разряды. Но ни к чему опасному это еще не приводило.

Грехов был женат. Татьяна хорошо знала Греховскую супругу: та ходила к ней на платные лекции слушать метафизические рассуждения.

– Настоящий Липтон, – сказала Татьяна, ставя на стол поднос с дымящимися чашками и печеньем.

Грехова всегда удивляла эта фраза, обязательно предшествовавшая чаепитию у Татьяны, и он часто хотел спросить ее: а в других местах не настоящий разве? Но каждый раз сдерживался. Это было не главное.

– Знаешь Умрихина? – спросила Татьяна, садясь за стол напротив него.

Грехов пожал плечами и отпил из чашки.

– Ну это такой замедленный, женат на подружке твоей Ляли. Они вместе ко мне в группу ходят.

Татьяна никогда не упускала возможности напомнить Грехову, что его жена ходит к ней на занятия. Он вздохнул, но промолчал.

– В общем, жена этого Умрихина попросила посмотреть, что с ним. И я его лечила…

Грехов усмехнулся. Теперь уже Татьяна вздохнула и поджала губы. Грехов, считавшийся опытным колдуном, вчистую отрицал энергетическое целительство и признавал лишь хирургию. Это был парадокс в их кругах, где к медицине относились скептически. Но он так же парадоксально вызывал Татьянино уважение, хотя она в этом никогда бы не призналась.

– …лечила, – продолжила она упрямо, – и получилась какая-то непонятная штука. Он видел фрагмент компьютерной игры.

На этих словах она замолчала и стала пить чай, потупив глаза. К концу чашки Грехов спросил:

– Ты словами можешь объяснить? История-то скверная. И никакая это не компьютерная игра.

Он сидел, опершись локтями о стол, и смотрел на скатерть, словно изучая ее.

– Игра, я проверила. А у него забит сексуальный канал, – сказала Татьяна. – Кого там только нет. От мамаши до случайных впечатлений. Все забито.

– Чистить надо.

– Чистила. Его энергией.

Грехов взглянул на нее исподлобья, приподняв бровь.

– Сейчас я тебе покажу, – сказала она.

Они оба, замолчав, закрыли глаза.

– Нет. Это не его энергия.

– А чья же?

– Твоя.

– Сере-ежа… – самолюбиво засмеялась Татьяна. – Ты кем меня считаешь…

– Твоя, твоя, – сказал он. – Вон та вон дуга… в квадрат вписана. Я ее часто у тебя замечаю.

– Моя дуга не может попасть в квадрат! – возмущенно возразила она.

Грехов некоторое время смотрел на нее, осмысливая сказанное, потом все же сказал:

– Элементарно.

– Да ты что!.. Сережа!.. Я думала, ты специалист, а ты вон как…

– Подожди, – миролюбиво произнес Грехов. – Давай сегодня, ну… в три часа. Ровно. Посмотрим.

– Хорошо, – сразу кивнула Татьяна. – Договорились.

Дальше разговор смялся. Будто на колдобину наехали. Грехов попрощался и ушел. А в три часа ночи она уже лежала на диване, том самом, где этим днем по-кабаньи визжал Умрихин, и ждала, когда объявится Грехов.

Он появился сидящим в позе лотоса – прилетел, крутясь и покачиваясь, как летательный аппарат. Конечно, это было лишь Татьяниным впечатлением, но уж как видела, так видела. Главное, что прилетел.

Она не знала никого другого, кто мог бы так свободно лазить по времени во время медитаций, поэтому работать с Греховым было удовольствием.

– Ну, – сказал он. – Давай смотреть. Вспомни, как было.

Татьяна сосредоточилась на недавнем сеансе. Быстро промелькнули воспоминания, захватив и сбежавшее вечером из кастрюли молоко, но в основном картина восстановилась: комната, Татьяна лечит.

– Вот, смотри, – сразу сказал Грехов. – И еще смотри, вон там.

Он показывал в угол комнаты. Там стоял человек… темный силуэт, неподвижный. Он был окружен легким светящимся облаком того же цвета, что и энергия, которую Татьяна гнала по сексуальному каналу Умрихина. А ближе к ней, за ее спиной, оказался и второй, в каких-то обносках, с виду страшноватый. Она вдруг похолодела и чуть не потеряла картинку. Над ней, Татьяной, работающей в тот момент с Умрихиным, висел символ, о котором они говорили с Греховым. Дуга, заключенная в квадрат.

– Как это?.. Кто это?.. Почему же я этого ничего не видела? – в отчаянии спросила она, и картинка пропала. А сама Татьяна, дернувшись всем телом, ощутила себя на диване в своей одинокой, темной и даже мрачной сейчас квартире. Она посмотрела в тот угол, где Грехов обнаружил постороннего. Сейчас там, конечно, никого не было, но Татьяну охватил страх. Болела голова. Так было нельзя, поэтому она закрыла глаза и постаралась вновь отыскать Грехова.

Долго в темноте мелькали светящиеся пятна, свербила головная боль, но вот он снова возник в круге света.

– Кто же это? – спросила Татьяна снова. – Какой-то кошмар. Тогда я никого не видела.

– Давай думать.

Возник стол, два стула, чашки с чаем.

– Настоящий Грехов, – пошутил Грехов, показав на чай. – Не какой-нибудь Липтон.

– Не буду тебе больше чай давать, раз ты так.

– Ну а чего… Плоть и кровь, – сказал Грехов. – Я же у тебя дома ем. Впрочем, дело добровольное.

Чашки и печенье пропали.

– Верни. Съем.

– Давай лучше делом займемся, – сказал он. – Съесть меня ты еще успеешь. Что это за энергия?

– Я вышла на его высших… Мне показали.

– Ты ему в сексуальный канал закачала неизвестно что. Чужую сущность. Того, мрачного, за твоей спиной.

– Мне показали, – упрямо твердила Татьяна.

Но Грехов был не тот человек, чтобы смягчать или замалчивать свои предположения. За что и нравился Татьяне, хотя терпеть от него приходилось многое.

– Давай посмотрим, – сказал он и будто пощечину влепил: – Сама не знаешь, что делаешь, да еще и других за собой тащишь.

Татьяна смолчала. Но сколько они ни смотрели, увидеть ничего не удалось.

– У кого же ты спрашивала?

Она снова чувствовала приближение испуга, но старалась пустить его стороной, чтобы не мешал. Вошла в состояние медитации перед лечением Умрихина. Возникла энергия, как светящееся небо. Появилась и янтра, квадрат с дугой внутри. Хвостики дуги были загнуты вверх.

– Вот, – сказала Татьяна.

– Смотри еще.