Спортивный, светловолосый лейтенант из «вальтера»-автомата свалил одного, затем второго десантника. В магазине пятнадцать патронов, а лейтенант славился своей меткостью. Кто следующий? Громоздкий взрывник Костя Веселков, которого берегли и взяли с собой лишь из-за большой нехватки людей, оказался под прицелом. Лейтенант, кажется, усмехнулся – туповатым и напуганным показалось ему широкое лицо русского командира с кубиками на петлицах.

Костя действительно испытал страх, выжимающий пот со лба. Он видел, как за считаные секунды лейтенант с легкостью прострелил головы двум парням из пополнения. Наверное, разрывными пулями, потому что вылетали осколки костей и комки мозга.

Такая же судьба ждала Веселкова, сапера, совсем не привыкшего к рукопашным схваткам в упор. Но бойцы отряда «Онега», сцепившись в тот день с егерями «Севера», сами того не осознавая, прошли жестокий курс обучения, когда сознание выбирает самый короткий и эффективный путь, чтобы победить.

Может, именно страх ускорил реакцию не слишком разворотливого сапера, но ствол американского «томпсона» взлетел мгновенно, и крупнокалиберные пули снесли с лица егеря-лейтенанта не только улыбку, но и само лицо.

Егеря не побежали, но старший из них, видимо, понял, что снова прорваться к базе не удастся. Плотный огонь вели не только десантники, но и подтянувшиеся охранники со своими старыми винтовками. Егеря начали отход к бухте быстрыми короткими перебежками, прикрывая друг друга огнем.

Маркин видел, как десантники, бросившиеся преследовать егерей, снова начали нести потери. Трое-четверо егерей бегло и довольно метко стреляли из автоматических винтовок с емкими магазинами сбоку. Преследование пришлось прекратить, но старший лейтенант собрал на этом участке два уцелевших ручных пулемета и «максим». Маркин уже не спешил. Подозвал Шишкина и приказал ему:

– Ты у нас лучший стрелок. Видишь этих егерей с новыми винтовками? Я прикажу пулеметчикам сосредоточить на них основной огонь, а ты возьми у охранников трехлинейку и выбивай их по одному.

Никита Васильевич Маркин тоже кое-чему научился. Три пулемета били по одному участку, вызвав суету. Некоторые егеря вскакивали и, делая слишком длинные перебежки, попадали под пули. Шишкин сумел подстрелить двоих егерей с автоматическими винтовками, еще один угодил под пулеметную очередь. Прикрытие ослабло, и егеря бежали к катерам, причаленным у пирса.

Моторы молотили на холостом ходу, пока егеря втаскивали раненых. Кормовые крупнокалиберные пулеметы заставили десантников залечь. Оба катера, взревев двигателями, развили полный ход. Вслед им стреляли, но, описывая виражи на высокой скорости, катера уходили все дальше в море.

Плотный огонь с берега догнал один из катеров, повредил мотор. Судно окуталось дымом, замедлило ход и двигалось рывками. Маркин видел, как свалился в воду один из егерей, замолк крупнокалиберный пулемет на корме. Добить катер не удалось, он отошел слишком далеко от берега, и в цель попадали лишь немногие пули.

Второй катер, описав круг, бросил буксирный трос и потащил раненого собрата. Стрелять уже не имело смысла, катера удалялись все дальше и дальше, побитые пулями, увозя уцелевших в бою егерей.

– Вот тебе и «белые волки», – сплюнул Маркин. – Бить их надо и по сторонам не оглядываться.

Политрук Слобода дрожащими пальцами прикуривал папиросу. Рядом лежал автомат с опустошенным диском. Политрук выпустил весь боезапас, расстрелял даже обойму пистолета.

– Хорошо повоевали, – переводя дыхание, сказал он. – Не думал, что живым выберусь.

Бойцы ходили между телами убитых егерей. Удивлялись добротной экипировке. Легкие куртки на гагачьем пуху, шерстяные свитера, высокие шипованные ботинки. И кормежка не в пример нашей. Яркие баночки с тушенкой, паштетом, куски копченой ветчины в целлофане, шоколад.

С опаской рассматривали баночку с кольцом. Политрук прочитал надпись. Оказалось кофе, которое нагревается за счет химической реакции. Попробовали одну-другую баночку крепкого горячего кофе со сливками.

– Вот сволочи, чего только не выдумают!

Маркин вместе с Шишкиным рассматривали трофейную винтовку с магазином слева на 24 заряда. Это была автоматическая винтовка, больше напоминающая компактный пулемет, ими вооружали десантников и парашютистов.

– Три штуки, – сказал Фатеев. – Себе бы забрать.

– Новое оружие, штаб не отдаст. Одну штуку тайком, может, и приныкаем.

Из-за нехватки автоматов брали трофейные. Но лучше бы отечественные… Звук выстрелов ППШ и МП-40 резко отличается, можно поймать гранату от своих, если тебя не разглядят.

– Наломали мы им бока, – хвалился кто-то из бойцов, примеряя ботинки.

Ему показали рукой в сторону догоравших цистерн, которые тушили приехавшие пожарники. Тихо умер разведчик Толя Алехин. Его отнесли в сторону. Фельдшер Рябков возился с другими ранеными и восклицал:

– Господи, половина людей разрывными пулями ранены! Вот тебе и викинги – благородные воины.

Ввел ампулу морфия парню, извивающемуся от боли.

– Вторая доза уже, – пояснил он. – Кишки, как дробью, изрешетило. – Может, хоть сейчас заснет.

– И не проснется, – хмуро добавил Маркин. – Это называется «победили».

Рябков, мягкий по характеру, показал старшему лейтенанту на пожилого охранника.

– Жене, наверное, в письмах писал, что в тылу устроился, выживет. А у него малую берцовую кость в куски раздробило. И кровотечение сплошное. Через час-два преставится мужик.

– Ну, делай что-нибудь, – раздраженный болью от собственной раны, крикнул Маркин.

– Кость пилить надо, осколки удалять, ампутацию, в общем, проводить.

Фельдшер не имел на это полномочий, все же он был не хирург. Но его окружили со всех сторон, а Фатеев протянул остро заточенный шведский нож, доставшийся ему как трофей.

– Пилка еще нужна, – попросил фельдшер.

– Найдем.

Охранник пришел в себя и с ужасом слушал разговоры об ампутации, ноже и пилке.

– Дайте хоть умереть спокойно, – попросил он ослабевшим от потери крови голосом. – Не мучайте, Христа ради.

– К семье вернуться хочешь?

– Хочу.

– Тогда терпи. Тут на полчаса всех делов. А для обезболивания стакан водки нальем.

– Лучше два. Боюсь я…

В этот момент земля вздрогнула, а метрах в пятистах взвился огненный гриб.

– До подземного хранилища добрались, – сказал сержант из охраны. – Полторы тысячи тонн бензина.

Горячий вихрь крутил клочья травы, мха, отчетливо слышался рев огня. Крупные бело-черные кайры сотнями кружились над скалами, они тревожились за недавно отложенные яйца.

По склону хребта медленно шли трое егерей. Обернувшись, один из них сделал двумя пальцами знак в виде латинской буквы «V» – виктория, – мы все же победили, горючее для ваших кораблей, танков, машин уходит в небо.

– Так че с парнем делать? – напомнил Рябков, дергая Маркина за рукав.

– Оперировать. – И повернулся к Шишкину, все еще державшему в руках автоматическую винтовку. – Брось ее на хрен, возьми трехлинейку. Достанешь этих троих?

– Вряд ли. Далеко слишком.

– Попробуй, Афоня. Не дай им безнаказанно скрыться да еще насмехаться над нами.

Огонь, пробив стены подземного бензохранилища, ревел, выкидывая огромные языки пламени. Рябков с санитарами и добровольными помощниками подступил к охраннику с раздробленной ногой. Шишкин вздохнул и принял протянутую винтовку.

– Бой точный, не сомневайся, – заверил его владелец. Ты только на высоту поправку сделай, не забудь.

– Не забуду, – буркнул Афанасий.

Кроме него в удаляющуюся троицу стреляли и другие.

– Бросьте, – прикрикнул Шишкин, – мешаете только.

У сержанта было отличное зрение, и он хотел видеть попадания своих пуль. Тройка егерей, выбравшись из боя, где полегла половина их товарищей, знала, что отомстила за них, уничтожив самое крупное бензохранилище. То один, то другой поворачивался и показывал на пальцах – мы все же победили.

Возможно, они насторожились, когда Шишкин, подняв планку до нужной отметки, выстрелил и пуля подняла фонтанчик щебня. Второй и третий фонтанчики ударили ближе. Тройка ускорила шаг и перестала поднимать пальцы, тревожно оглядываясь назад.

Четвертая пуля ударила егеря в бедро, завалив на бок. Рана была серьезная, встать сам он не мог, его подняли товарищи и потащили на себе. Теперь они представляли тесную уязвимую кучку, по которой снизу открыли дружный огонь.

Слишком большое расстояние рассеивало пули. Чтобы спастись, двум егерям следовало бросить тяжело раненного товарища и убегать. Но они этого не сделали, и одна из многих пуль попала во второго егеря. Идти и помогать остальным не хватало сил, наверное, поймал пулю в спину. Он упал.

Уцелевший из троих егерей открыл беспорядочный огонь, грозя кулаком в сторону русских. Маркин послал группу наверх. Пока десантники взбирались на гору, там приняли решение. Фатеев, ходивший во главе группы, вернувшись, доложил:

– Раненые застрелились, или третий их прикончил. Вот автоматы трофейные.

– Ладно, иди, собирай людей.

Нефтебаза выгорела на три четверти. На месте боя обнаружили трупы около двадцати егерей. Определить количество точно было невозможно, многие тела сгорели дотла. Потери отряда оказались примерно такие же, но если приплюсовать к ним погибших красноармейцев из охраны, то егеря группы «Север» взяли за каждого своего убитого по три русских жизни.

За потери Маркину ничего не высказали, молча приняли рапорт. Досталось за сгоревшее бензохранилище.

– Мы из Америки бензин возим, а вы его здесь сохранить не можете.

Замечание было не совсем справедливым. Десантники вступили в бой, когда егеря уже пробились на территорию и начали поджигать баки. Зевнула охрана, а может, не хватило умения противостоять волчьей хватке егерей. Но и они свой долг выполнили – почти все охранники остались на выжженных склонах.

Командир бригады Юшин хлопнул Маркина по плечу.

– Учись. За битого двух небитых дают. Хотел капитана присвоить, но, вижу, еще рано. Двадцать егерей тоже не шутка, они себя под пули не подставляют.

А командир взвода немецких егерей докладывал об операции своему начальству.

– В какую форму была одета охрана? – спросил он.

– В обычную армейскую. Рванье. Ботинки с дурацкими обмотками, мятые шинели. Кроме винтовок и наганов у них имелось несколько пулеметов, в том числе один зенитный счетверенный. Были также их полицейские – милиционеры. Оборонялись упорно, хоть и неумело. Основные потери мы понесли от морских пехотинцев. Их перебросили на помощь в разгар боя, эти воевали умело и энергично.

– Я думал, морских пехотинцев мы перебили еще в прошлом году.

– Я тоже так считал, господин капитан. Но они появились снова: черные куртки, большое количество автоматического оружия.

Капитан закурил длинную сигарету с золотым ободком, другую предложил командиру взвода.

– С вами был лейтенант из разведки. Если он попал в плен, у нас будут неприятности.

– Его убили. Очевидцы рассказывают, что он отстреливался до последнего. Его застрелил громадный русский лейтенант из автомата «томпсон». У того калибр одиннадцать с половиной миллиметров, разнес голову на части.

– Слава богу, что не попал в плен. Хотя, конечно, жаль парня.

– Я видел их начальника, – продолжал командир взвода. – Тупое лицо со щербинами, наверное, переболел в детстве оспой, но не подох. Ходят слухи, что русские создали специальный отряд морской пехоты вроде наших егерей. Наверное, с ними мы и столкнулись. Но, поверьте, господин капитан, мы их тоже хорошо пощипали.

– Я тоже слышал об этом отряде. Жаль, что не захватили пленных.

– Не до этого было. Мы отступали под огнем. Они сумели подбить даже один из наших катеров.

Командир взвода нервничал. Он уходил на подбитом катере. Рядом лежали раненые и убитые, палуба была залита кровью. Русские продолжали вести огонь, не слишком точный на таком расстоянии, но довольно плотный. На глазах лейтенанта пулей в лицо срезало командира крупнокалиберного расчета. Он бился в агонии, а рядом сидел его помощник с простреленным плечом. Тогда лейтенант сам встал к пулемету, хотя вести огонь на таком расстоянии не имело смысла. Капитан, угадав подавленное настроение подчиненного, смелого, старательного парня, положил ему руку на колени.

– Не переживай так, Пауль. Задание ты выполнил, а война без жертв не бывает. Подготовь представления на отличившихся. Ты будешь тоже награжден. А с этим отрядом фанатиков мы еще встретимся. Пусть не думают, что они умнее нас.

Оставшийся на русском берегу сапер в чине унтер-офицера двое суток прятался в прибрежных скалах. Старый служака, прошедший Польшу и Францию, он не падал духом. Задание его отделение выполнило, взорвало подземное хранилище, хотя целиком погибло. У унтер-офицера имелся автомат, небольшой запас еды. Он видел цепи красноармейцев и милиционеров, прочесывающих скалы, и умело прятался, заползая в расщелины.

Вступать в бой было бессмысленно, патронов оставалось немного. На третий день унтер-офицера контузили. Один из красноармейцев потоптался у расщелины, пытаясь разглядеть, есть ли там кто-нибудь. Влезть не сумел или не рискнул и швырнул гранату. Унтер-офицера спасла лишь случайность, граната уткнулась в камень и взорвалась в двух метрах от головы. Егерь потерял сознание, а когда пришел в себя, со страхом ощупал корку засохшей крови, вытекшей из ушей. Он почти оглох, но знал, что ему повезло. Перекатись граната через камень, унтер-офицеру разнесло бы голову.

На пятый день, когда поиски прекратились, он вышел на берег, где выследил старика-рыбака с мальчишкой. Они готовились выйти на рыбалку в море и загружали сети в небольшую шлюпку. Оба застыли от неожиданности, когда перед ними возник долговязый немец в изодранном мундире, с лицом, покрытым коркой крови. Унтер умел немного говорить по-русски и приказал:

– Всем в лодку. Поплывем. Садитесь за весла.

Старик и мальчик торопливо гребли, а немец жадно пил воду из жестяного бидона и жевал вязкий серый хлеб, отрезая кусочки желтого, пахнущего свечкой сала. Старик и мальчик гребли весь день. К вечеру унтер-офицер почувствовал, что засыпает. Он боялся старика. Тот наверняка догадывается о своей будущей судьбе и, улучив момент, может обрушить весло на голову.

– Когда доплывем, я вас отпущу, – пообещал унтер.

– Куда доплывем? – угрюмо спросил старик.

– Туда… нах вест.

– Ясно.

Стемнело. Оставаться полусонным лицом к лицу с русскими становилось опасно. Унтер-офицер приказал обоим перебраться на корму. Старик, кряхтя, стал подниматься со скамейки, опустился снова и виновато проговорил:

– Сейчас, гер офицер. Радикулит, тело не гнется.

– Быстрее, – торопил его унтер.

Давняя привычка быть всегда настороже с врагом спасла немца. Старик с неожиданным проворством выдернул весло из уключины и замахнулся. Русскому не хватило секунды. Егерь нажал на спуск, длинная очередь пробила тело, но столько ненависти и злобы оставалось в умирающем теле старика, что он все же опустил весло. Тяжелая лопасть, обшитая жестью, способная раскроить голову на две половинки, врезалась в носовую скамью рядом с унтер-офицером. Он снова нажал на спуск, торопясь погасить в старике остатки жизни.

Мальчишка сжался в комок и сквозь растопыренные ладони с ужасом смотрел на немца.

– Дяденька, пощади. Я буду тихо сидеть.

В магазине автомата оставалось всего несколько патронов, и тратить их егерь не хотел.

– Прыгай в воду! Быстрее!

– Не надо, дяденька. Вода холодная, утону.

– Считаю три раза, затем стреляю. Один… два…

Мальчишка заплакал, не сводя глаз с автоматного зрачка, неуклюже перевалился в воду. Но никуда не поплыл, а вцепился в борт, продолжая плакать. Лодка опасно раскачивалась. Егерь выстрелил парню в голову, затем кое-как спихнул за борт тяжелое тело старика. Под ногами хлюпала кровь, ее было очень много.

Мальчишка исчез под водой, а тело старика покачивалось рядом. На егеря вдруг навалилась усталость, грести он не мог, опустился на слани и заснул.

Унтер-офицера утром подобрал немецкий катер. Матросы разглядывали пропитанный кровью, изодранный мундир, корку крови на щеках. Кто-то отсоединил магазин автомата и проговорил:

– Здесь всего три патрона осталось. Кажется, этот парень неплохо повоевал.

Что-то ответить у «белого волка» не оставалось сил. Ему оказали первую помощь, перевязали голову, влили в рот стопку крепкого рома и укрыли теплым одеялом.

– Спи, – сказал кто-то из матросов.

А другой позавидовал:

– Повезло парню. Недели две в госпитале отваляется да еще отпуск домой получит.

– Ты тоже можешь получить. Сходи разок-другой к русским в тыл.

– Нет уж, спасибо. Говорят, егеря потеряли половину взвода и кое-как выбрались.

Сон к унтер-офицеру не шел. Он не испытывал каких-либо переживаний, что убил десятилетнего мальчишку. В день нападения на русские топливные склады, и пробираясь к подземному хранилищу, он застрелил не менее семи-восьми красноармейцев. Они были не обучены, не умели уходить от пуль, стреляли неточно и падали один за другим, роняя свои длинные винтовки и игольчатые штыки.

Затем положение изменилось. Пришла морская пехота, но хранилище с огромными баками егеря успели взорвать. Снайпер из морских пехотинцев тяжело ранил двух подчиненных унтер-офицера, и он с легкостью добил их. Он привык нажимать на спусковой крючок, и получилось все просто. По крайней мере, егерь избавил камрадов от пыток и мучений. Говорят, русские убивают пленных ударами штыка в мочевой пузырь или вколачивая стреляные гильзы в голову. Варвары!

Унтер-офицер забыл, как в Польше, будучи еще рядовым, он вызвался на расстрел евреев и уложил из пулемета не меньше сотни голых напуганных иудеев: мужчин, женщин, детей. Причем стрелял вначале в живот или в ноги и лишь затем добивал. Ему доставляло удовольствие видеть мучения людей.

Ему везло. В него стрелял и промахнулся снайпер из морской пехоты. Граната взорвалась, не докатившись до головы. Лодку не перевернуло волнами, и вовремя подвернулся катер. Повезло и под Москвой, когда он ковылял с простреленной ногой по обледенелой дороге и его не подобрал грузовик. Он бы замерз на тридцатиградусном морозе и остался среди скрюченных тел на обочине. Но грузовик застрял в низине. Пока его выталкивали, унтер догнал машину, вскарабкался в кузов, и никто не посмел вытолкнуть его, в обмороженной руке он держал «парабеллум», а глаза выражали нескрываемую злобу и готовность биться за свою жизнь до конца.

Ему везло. Но долго ли будет длиться везение на этой дикой бесконечной войне?