Глава 3

Открыв глаза и в очередной раз увидев прямо над головой немецкую осветительную ракету, Петр снова прикрыл их, продолжая в полудреме вспоминать события своей недолгой армейской жизни. Ведь всего два года назад это было. А кажется, что уже целая вечность прошла.

Машина с новобранцами проехала через Псков, но не стала там останавливаться и двинулась дальше на юг. Разговоры понемногу стихли, было непонятно, куда же их все-таки везут. Но судя по тому, как уверенно водитель объезжал ухабы на шоссе, дорога была ему знакома.

Через час приехали в маленький городок Остров, расположенный на берегу реки Великая, на невысоких холмах вокруг многочисленных болот. Машина свернула и, проехав немного по проселочной дороге, миновав открытый шлагбаум, въехала на территорию воинской части. Так они оказались в 75-й стрелковой дивизии, которая всего четыре месяца назад перебралась сюда из украинского города Лубны, что на Полтавщине. Дивизией в ту пору командовал комбриг Александр Михайлович Степанов.

Сквозь дрему Петру подумалось: странное совпадение, Лубны – это же сейчас так рядом, меньше пятидесяти километров.

Как рассказали тогда, на первом построении, дивизия, в которой им теперь предстояло провести два года, была сформирована еще в далеком октябре 1925 года в Мариуполе. Причем в ее формировании участвовали офицеры из известной на всю страну знаменитой 25-й Чапаевской стрелковой дивизии, прославившей себя в годы Гражданской войны. С 1931 года она квартировала на Полтавщине, среди красивых зеленых лиственных рощ и золотистых пшеничных полей. А в мае 1939 года она получила приказ переместиться под Псков, сюда, где бесчисленные полчища комаров так и лезли из непроходимых болот и дремучих лесов, где на небольших клочках земли ютилось множество маленьких деревень с почти одинаковыми убогими деревянными домишками местных жителей, потом и кровью добывающих себе пропитание на этих не очень богатых землях. После построения всех прибывших новобранцев, а собралось их к вечеру несколько сотен, стали распределять по частям. Петя попал во второй батальон 28-го Вышневолоцкого стрелкового полка. Он еще помнил, какой странной ему показалась тогда ситуация: полк 28-й, а на знамени был указан номер 144. Но командир взвода потом объяснил, что это наследство 25-й Чапаевской, там был полк с таким номером.

С первых дней у новобранцев началась суровая армейская жизнь – командиры не давали продыху, гоняя их с одного занятия на другое. Каждое утро зарядка, пробежка в несколько километров с голым торсом, затем приседания, отжимания, наклоны и потом снова бег. И ни дождь, ни ветер не могли помешать этому. Куда уж тут каким-то кровососущим насекомым, которые кружить кружили громким роем, но, видно, ошарашенные таким зрелищем, кусать людей почему-то не спешили.

Почти все они, вновь прибывшие, в первые же дни стерли ноги в кровь, хотя казалось, что наматывать портянки умели еще с малых лет. Пришлось учиться этому заново. Здесь уж на них, молодых, отводил душу старшина роты, который смог бы стать чемпионом страны по скоростному наматыванию портянок. Ни единой складочки не допускал он, заставляя своих подопечных снова и снова снимать и надевать сапоги.

Единственное, что нравилось в армейской службе, – это хорошее питание. Петр так и не смог забыть свое полуголодное детство и такую же юность. Он сам, воспитанный в крестьянской среде, знал, как тяжело доставался их семье кусок хлеба. О мясе вообще можно было только мечтать; оно было по большим праздникам и то не всегда. А в армии его давали каждый день.

Военный городок, в котором размещалась дивизия, был полупустой. Здесь оставались только учебные подразделения и склады. Основные силы дивизии совсем недавно выдвинулись западнее Пскова и находились сейчас южнее Псковского озера, прямо у границы с Эстонией, судьба которой решалась в эти дни в кабинетах Кремля. Советский Союз в категоричной форме настаивал на разрешении со стороны эстонского правительства разместить на территории страны тридцатипятитысячный гарнизон Красной армии и базы Военно-морского флота. Переговоры проходили тяжело, одновременно обе страны стягивали войска к границе, приводя их в боевую готовность. На случай неудачи Советский Союз разрабатывал планы военного решения вопроса, войска Ленинградского округа уже получили приказ о подготовке к проведению наземной операции. Флот также находился в состоянии боевой готовности. 28 сентября 1939 года план военной операции был утвержден народным комиссаром обороны Ворошиловым. Прямым текстом министру иностранных дел Эстонской республики Карлу Селтеру было сказано, что его страна может разделить судьбу Польши. Ситуация была накалена до предела. В результате, осознав всю беспомощность своего положения и не сумев договориться с другими европейскими странами об оказании какой-нибудь реальной помощи в случае начала конфликта, эстонская сторона, отчаянно торгуясь по каждому предложенному пункту, пошла на уступки. И в ночь на 29 сентября был подписан Договор о взаимопомощи между Эстонской республикой и СССР сроком на 10 лет, предполагающий размещение 25-тысячного контингента войск Красной армии на ее территории. Краснознаменный Балтийский флот получил право на два года базироваться в Рохукюла и Таллине. Таким образом, на этот раз удалось договориться бескровно.

Тем временем в начале октября советская 8-я армия начала перегруппировываться поближе к латвийской границе, конфликт с этой страной еще не был урегулирован. А уже с 18 октября начался ввод на территорию Эстонии 65-го особого стрелкового корпуса. Особыми документами солдатам и офицерам было категорически запрещено пропагандировать советский уклад жизни и ущемлять права и свободы эстонских граждан.

Конечно, в военном городке молодые солдаты не знали всех этих особенностей большой политики, продолжая постигать азы суровой военной жизни. Петр помнил, как он первый раз попал в наряд и пришлось целые сутки, почти без сна, быть дневальным, а в перерывах между дежурствами на входе в казарму драить пол, умывальник, туалеты и все, что приказывал дежурный по роте. Постоянная усталость и недосып – вот основные спутники мирной армейской жизни, понял он тогда. Но, несмотря ни на что, такой уклад Петру начинал нравиться, так как появлялось чувство принадлежности к целому исправному механизму, маленьким винтиком которого он стал себя ощущать. И для слаженной работы этого большого и сложного механизма от каждого требовалось беспрекословное и точное исполнение своих обязанностей, отданных приказов и поручений. Все это называлось одним словом – армия.

Через месяц в торжественной обстановке приняли присягу, вот теперь по праву можно было считать себя красноармейцем. Петр помнил, что в этот день их, молодых солдат, отпустили в увольнение, и он со своими новыми друзьями, Семкой и Пашкой, в свежевыглаженной чистой форме, в новых шинелях и буденновках с большой звездой посередине ходили по городку, гордо подняв подбородки, наслаждаясь взглядами прохожих, а затем, купив мороженое, пошли в кино. Тогда шел «Чапаев», и они были бесконечно счастливы от того, что служить приходится в дивизии, имеющей пусть и далекое, но отношение к самому Василию Ивановичу.

А потом снова начались армейские будни. Несколько раз они выходили на стрельбище, где впервые пришлось пострелять из настоящей трехлинейки боевыми патронами, правда пока лишь по фанерным мишеням.

Уже в конце октября основные силы дивизии, вернувшиеся к тому времени от эстонской границы, начали перебрасывать сначала в сторону Ленинграда, а потом дальше, в Карелию, где запахло новой предстоящей войной. На этот раз в Острове практически никого не оставили, в поход выходили все. Большими маршевыми колоннами, на машинах и лошадях, таща за собой полевые кухни, обозы, пушки, растянувшись на десятки километров, дивизия двигалась вперед. На ночь останавливались на какой-нибудь опушке леса, быстро ставили палатки, маскировались. Затем, перекусив сухим пайком, люди старались хоть немного поспать, согреться и обсушиться, выставив охрану, чтобы с раннего утра снова двинуться дальше. Резко похолодало, сильные ветра вперемешку с мокрым снегом замедляли и без того невысокую скорость передвижения. Ноги в брезентовых сапогах ужасно мерзли, портянки за короткое время отдыха не успевали просохнуть, и их приходилось наматывать еще сырыми. Шинель тоже совсем не защищала от влаги, она впитывала ее и становилась от этого еще более тяжелой, своим весом давя на плечи.

Обойдя Ленинград с востока, до Шлиссельбурга, расположенного на берегу Ладожского озера, там, где Нева берет свое начало, добрались более-менее спокойно. Дальше дороги были сплошь забиты войсками, двигающимися на северо-восток в обход Ладоги. Похолодало еще сильнее, ударили сильные морозы, все заледенело. Путаницы во время движения было много. Колонны мешались между собой, часто возникали заторы. Четко налаженный армейский механизм дал сбой. В этом хаотическом нагромождении машин, танков, лошадей и пехоты порядок навести не удавалось. Сильный русский мат висел в воздухе, разными интонациями и диалектами описывая общую суматоху. Большие начальники матерились на маленьких, те, в свою очередь, отрывались еще на более мелких, ну а последние уже на солдатах. Скорость продвижения еще более замедлилась. В день делали всего пару десятков километров. Часто приходилось стоять на месте, пропуская то одни, то другие части.

В середине пути сапоги стали разваливаться, «просить каши». Причем это было не только у Петра, но и у многих сослуживцев. Ноги постоянно мокли и мерзли, портянки сушить было некогда. Петр обратился к ротному пожилому старшине за помощью, но тот только наорал на него и пообещал пару внеочередных нарядов за порчу имущества. Но зато этот старшина, не в пример предыдущему, из учебки, был отходчивый и к вечеру сам нашел Петра.

– Ты уж потерпи, сынок, весь запас обувных гвоздей уже раздал, а мастерская и склады, будь они неладны, где-то отстали, найти не могу. Зайди после ужина, дам вторую пару портянок, пока одни будут мокнуть, вторые сохнуть, – невесело улыбнулся он, – больше пока ничем помочь не могу. Дойдем до места, там и будем приводить себя в порядок, а пока нужно потерпеть.

Наконец с горем пополам добрались. Оказалось, пока дивизия выдвигалась к своему месту назначения в семидесяти километрах западнее Петрозаводска, в район между двумя деревнями: одной с финским названием Эссойла и другой – с поморским Крошнозеро, война уже началась. Советский Союз жестко настаивал на своих условиях, Финляндия не хотела уступать, переговоры зашли в тупик. В результате, спровоцировав повод, в восемь часов утра 30 ноября 1939 года советские пушки громко заявили о нежелании продолжать бессмысленную дискуссию.

75-я стрелковая дивизия вошла в состав 1-го стрелкового корпуса 8-й армии комдива Хабарова Ивана Никитича, которая наступала севернее Ладожского озера на запад. По плану, обойдя Ладогу, правый фланг должен был продолжать намеченное движение, а левый повернуть на юго-запад с задачей выйти в тыл финнам, обороняющимся на «линии Маннергейма», чтобы тем самым помочь 7-й армии, наступающей от Ленинграда. И пока дивизия продолжала сосредотачиваться в указанном месте, части 8-й армии уже втянулись в ожесточенные бои. Как и в большей части Финляндии, местность в этих краях была труднопроходимая. Густые леса, топкие болота, каменные холмы принуждали наступать вдоль узких заросших дорог, растягивая свои коммуникации. Здесь почти не было мощных оборонительных сооружений, таких как на Карельском перешейке, поэтому финны рассчитывали только на маневренность, превосходное знание местности и отличную лыжную подготовку, полученную еще с раннего детства. Что им могли противопоставить наступающие части, не имевшие даже маскировочных халатов? А про лыжи многие солдаты знали только понаслышке. Вот и шли по дорогам, пробирались по пояс в снегу, неся лыжи в руках.

В начале декабря дивизия, дождавшись подхода всех подразделений, двинулась вслед за наступающими войсками, которые, миновав границу, продвинулись на несколько десятков километров вглубь Финляндии.

Мало что запомнил Петр с той войны. Но до смерти не забудет, как сильно он мерз. Отходя, финны эвакуировали свое население и сжигали дома, чтобы наступающим красноармейцам негде было обогреться в суровые морозы. Шинели, буденновки и полуразвалившиеся за время дальнего перехода сапоги оказались совершенно негодными для войны в таких условиях. Холод пробирал до костей. Не помогало даже выдаваемое старшиной соленое сало. Его ели, закусывая замерзшими сухарями, чтобы хоть как-то защитить организм от истощения. Именно в финском походе Петр, как он считал, окончательно погубил свои ноги. Даже потом, когда наступило лето и их перебросили на юг, он так не смог избавиться от ощущения озноба внизу. Ложась спать, кутал и никак не мог согреть холодные, как ледышки, ступни.