Глава 5

Петр очнулся от короткой дремоты. Спина сильно затекла и теперь в пояснице ныла тупой болью. Он попробовал повернуться на бок, как любил раньше спать, но тело, лишившись ног, не могло найти подходящую точку равновесия. Поэтому пришлось, упершись руками, перевернуться на живот, стараясь немного унять спинную боль. Но в таком положении дремать было совсем неудобно, сразу же стала затекать шея, пришлось снова завалиться на спину. Петр немного выгнулся и, загребая руками, быстро соорудил в районе поясницы небольшой бугорок из песка. Улегшись, сразу почувствовал, что стало легче.

Небо продолжало сереть, становясь все светлее, приглушая свет луны и ночных звезд, кое-где проступающих сквозь тучи. Казалось, время почти остановилось, дав возможность обреченным до конца воссоединиться со своей памятью, подвести итог и хоть немного подольше пожить на этом свете. Но может быть, наоборот, это было очередное издевательство со стороны времени, которое лишь продлевало страдания, неслышно щелкая вечным и безжалостным хронометром. Легкий белый туман вырастал над рекой, мягко окутывая воду и прибрежные камыши, создавая иллюзию покоя. И если бы не далекие звуки выстрелов и взрывов, доносившиеся в той стороне, куда на прорыв ушли солдаты, да не тревожащие небо осветительные ракеты, можно было подумать, что и нет никакой войны, а это все просто дурной сон. И вот сейчас он проснется, разотрет онемевшие от холода ноги и пойдет на реку ловить рыбу, как любил это делать раньше, полностью погружаясь в чудный мир подводного царства. Сразу быстрой молнией в голове промчалось воспоминание, как однажды он в детстве с отцом ходил на рыбалку. Вечером развели костер, жарили хлеб с салом, долго разговаривали, а потом легли спать прямо около огня, чтобы не замерзнуть. Когда Петя проснулся, солнце уже встало, своими лучиками отогревая его от утренней прохлады. Отца рядом не было, и он немного даже испугался, но потом, приподнявшись, увидел знакомый силуэт на берегу. За то время, пока Петя спал, отец уже успел наловить почти полведра плотвичек вперемешку с окунями. Петя помнил, как сильно он тогда расстроился из-за того, что отец не разбудил его на зорьке, оставив досыпать. Он сильно раскапризничался и даже расплакался от такой обиды. Правда, потом успокоился, но то радостное чувство, с которым он пришел на реку, куда-то исчезло. И вот сейчас почему-то стало стыдно перед отцом за эту детскую несдержанность.

Петр улыбнулся: эх, сейчас бы вернуть то беззаботное босоногое детство. Хотя бы ненадолго, чтобы снова почувствовать себя по-настоящему счастливым, не испорченным взрослой жизнью.

Он закрыл глаза. Нужно беречь силы. Главное – не умереть сейчас быстро, несмотря на сильную слабость. Впереди тяжелый день. Скоро окончательно рассветет, и сюда снова полезут фашисты. И будут продолжать это делать – волна за волной, пока не перебьют их всех. Поэтому нужно держаться, помереть он всегда успеет.

– Петро, ты живой там? – раздался сиплый голос справа. Это сосед, танкист, его окоп в метрах пяти рядом.

– Живой. А ты-то как?

– Раз говорю, значит, еще не окочурился. У тебя водички не найдется? Сушит, будто всю ночь самогонку пил.

– Нет. Вроде хлопцы ходили, так по ним с миномета постреляли. Потерпи, может ходячий кто пойдет. Или Наташа появится.

– Да я бы сам сползал, да шевелиться больно. Лежу тут, как мумия египетская.

Петиного соседа звали Иван. Они, как оказалось, одногодки, оба с девятнадцатого года. Иван служил механиком-танкистом в 18-м танковом полку. Странный это был полк. Он входил в состав 32-й кавалерийской дивизии. Поэтому у него было много кавалерийских названий, даже вместо обычных танковых рот были бронеэскадроны, на вооружении которых находились бронеавтомобили и уже устаревшие к этому времени быстрые танки БТ, сделанные по лицензии на основе американского легкого танка «Кристи». Правда, башни на эти танки ставили уже собственного, советского производства. БТ еще называли «прыгающим» танком за его умение на большой скорости перепрыгивать через горки, что производило на зрителей сильное впечатление во время показательных учений. Это был очень интересный танк, во время езды по шоссе с него снимались гусеницы, и он двигался на обрезиненных катках, развивая довольно приличную скорость. Вот только его броня была слабой и, как оказалось, пробивалась любой пушкой. К тому же бензиновый двигатель не отличался высокой надежностью, даже имелись случаи его самовоспламенения. Как у любого танка того времени, у БТ имелся еще один очень существенный недостаток: при попадании снаряда в отсек с бензобаком он моментально превращался в огненный столб, и выжить в таком аду было практически невозможно.

Именно таким ярким факелом горел танк Ивана, когда во время очередной атаки угодил под обстрел противотанковых орудий. Это был последний танк в полку, растерявшем свои боевые машины во время непрекращающихся летних боев еще на территории Белоруссии. И может, удалось бы Ивану вывести свою машину из-под огня, но слишком неровная местность вкупе с пудами налипшей на гусеницы грязи, образовавшейся на поле после прошедших накануне дождей и сильных боев, не давала возможности разогнаться, и он еле полз, пытаясь хоть как-то уклоняться от стреляющих почти в упор невысоких немецких пушек. Во время одного из таких маневров вражеский снаряд влетел в моторный отсек, и танк моментально вспыхнул. Весь экипаж сразу же погиб, только контуженному взрывом Ивану удалось каким-то чудом, обжигая руки, открыть свой раскаленный от огня люк и вывалиться наружу, в мокрую грязь, где он, ничего не соображая от боли, принялся кататься по земле, пытаясь потушить горящий комбинезон.

Когда после боя Ивана подобрали, на нем не было живого места – весь обгоревший, он представлял собой черный уголек, на котором, полные нечеловеческой боли, выделялись бело-красные зрачки глаз. Своим видом он испугал даже видавших виды врачей, которые вместе с лоскутами кожи снимали обгоревшие остатки комбинезона с бесчувственного тела. Весь перемотанный бинтами от пяток до макушки, Иван действительно напоминал мумию, точно такую же, которую на картинке старой приключенческой книги видел Петр. Только глаза да небольшая щелочка рта оставались незакрытыми. Иван медленно умирал. Лежа недалеко от него, Петр слышал скрежет зубов, это отважный танкист глушил в себе стоны, вызванные чудовищной болью. Никаких мазей от ожогов в санчасти не было, да и разве можно было вылечить человека, на котором не оставалось и одного сантиметра необожженного тела. Часто теряя сознание от боли, тем не менее Иван настоял, чтобы его вынесли в окопы и дали винтовку. Ему не стали перечить, аккуратно положили на одеяло и принесли сюда, плотно набив окоп травой, чтобы не так больно было лежать. Во время первой немецкой атаки Петр слышал, как щелкала винтовка танкиста, правда, где-то в середине боя она замолчала, и он решил, что Ивана убило либо ранило. Но оказалось, что тот просто в очередной раз потерял сознание и очнулся уже тогда, когда немцы, отступая, скрылись в прибрежных камышах.

– Сам-то как? Может, сбегаешь к реке? Ты теперь маленький, тебя точно не заметят, – зло пошутил Иван натужным голосом.

– Ага, разогнался, – грустно улыбаясь, ответил Петр, – может ты, как привидение, встанешь и сходишь? Немцы как тебя, такого красивого, увидят, в штаны наделают от страха. Еще не забывай выть по дороге, для пущей достоверности.

Иван негромко рассмеялся своим сиплым голосом:

– Какое мы нынче грозное мертвое войско. Знали бы они, с кем воюют, падлы. Вот поэтому, Петька, не победить им в этой войне. Ничего, братишка, я еще с собой парочку фрицев на тот свет успею захватить. Чем больше застрелю, тем легче другим будет, кто нам на смену придет.

Он снова заскрипел зубами, сдерживая боль. Затем затих, наверное, потерял сознание.

Уже почти рассвело, как опять пришел Миша и уселся рядом: – Ну как ты? Пить хочешь?

– Нормально. К бою готов, – пошутил Петр. – Глянь, там мой сосед еще живой? Дай ему первому водички, – он кивнул головой в сторону Ивана.

Миша встал и подошел к окопу танкиста, посмотрел внимательно, что-то пробурчал себе под нос. Затем присел, достал флягу, зажал ее между ног и, наклонившись, выдернул зубами пробку. Набрал в рот воды и брызнул прямо в лицо солдату. Тот издал протяжный, полный отчаянной боли стон, приходя в себя.

– А я смотрю, вроде не подох еще, – Миша протянул Ивану флягу, помогая приподняться, чтобы удобнее было пить.

– Я еще тебя переживу, доходяга, – ответил тот, жадно припадая к горлышку.

– Только все не выпей, тут кроме тебя много желающих, – строго заметил Миша.

Иван, сделав несколько глубоких глотков, остановился. Протянул флягу обратно:

– Извини, браток, что-то не подумал. Всю ночь пить хотелось жутко. Казалось, помру от жажды. Вот, думал, дорвался.

– Ничего, глотни еще немного, – подобрел Миша, – тебе сейчас надо.

– Хватит, браток, другим неси. Им тоже вода нужна. Как там обстановка вокруг?

– Да вроде без изменений. Ночью фрицы не лезли, все нас караулили, чтобы не сбежали. Сейчас проснутся, позавтракают и начнут.

– Это точно. Пунктуальные, падлы, – выругался Иван.

– Ладно, останешься живой – позже еще воды принесу, – сказал Миша, вставая и помогая Ивану снова устроиться в окопе. Затем он вернулся к Петру и протянул ему флягу:

– На, глотни, твой черед.

Петр сделал пару глотков мутной воды, отдающей болотом и гнилью.

– Ох, хорошо пошла, прямо как колодезная, – причмокнув, заметил он. – У нас дома колодец есть, еще дед копал. Вот там вода прямо кристальной чистоты. Холоднющая, просто ужас. Даже в жару когда пьешь – зубы сводит. Дед знал, где копать. Говорят, в этом деле первый мастер на всю округу был. Ветку лозовую возьмет в руку и бродит, бродит. Потом пальцем ткнет, мол, здесь копайте. Ни разу не ошибся. Сколько он этих колодцев построил, и не сосчитать. И везде вода как на подбор: прозрачная, словно роса. Вкуснее и не придумаешь.

– Ну ничего, если получится, попробую ночью поближе к стремнине подойти, где течение, может, там почище будет. А пока только такая. Болото кругом. Еще хорошо, что кровью не отдает, трупов на берегу много. И то повезло, что сам под мину не угодил. Кто-то так и не вернулся, немцы убили. Ладно, пойду, может, что погрызть добуду, а то чем мы не люди? Тоже питаться должны. Не все же на пустой желудок воевать, когда рядом такой автопарк с добром стоит, – Миша кивнул в сторону брошенных машин. Затем поднялся, пожелал Петру удачи и, спрыгнув в траншею, пошел, что-то тихонько насвистывая.

Окончательно рассвело. Редкие лучи солнца, пробившись сквозь тучи, пробежались по земле, прогоняя задержавшийся полумрак. Услышав нарастающие знакомые с детства звуки, Петр открыл глаза. Прямо над ним, то появляясь, то исчезая в облаках, летела стая журавлей, прокладывая себе дорогу в теплые страны. Их громкое курлыканье радовало слух, напоминая, что, кроме жестокой войны, на земле есть нечто совсем другое – мирное, настоящее, вечное. Петр с упоением смотрел вверх, наслаждаясь полетом этих свободных, гордых, сильных птиц, которым нет никакого дела до того, что творит человек, объявивший себя венцом эволюции и доказывающий это, убивая себе подобных из-за своих мелочных меркантильных интересов. И все это вместо того, чтобы жить в гармонии с матерью-природой.

Через некоторое время журавлиный клин улетел, окончательно скрывшись в облаках. И только его крик еще долго раздавался вдали, за горизонтом, вселяя спокойствие. Как только он окончательно заглох, на первый план снова вылезли звуки войны: далекие раскаты взрывов, треск винтовок и непрекращающиеся пулеметные очереди. Значит, там, на востоке, бой, продолжавшийся всю ночь, еще не закончен. И поэтому выходило, что не получается пока прорваться их товарищам из этого трижды проклятого кольца. Значит, задача наступающего дня будет прежней: продолжать оттягивать на себя силы немцев. Бить их, уничтожать, грызть зубами, душить руками! Как можно больше, чтобы у тех незнакомых красноармейцев появилась возможность проскочить, вырваться из этого гиблого места. Потому он должен жить. Не имеет права он, солдат Рабоче-крестьянской Красной армии Петр Скороходов, просто так умереть от ран. За его смерть, за смерть товарищей немцы должны заплатить десятками своих жизней.